Госпожа преподаватель и Белый Феникс (СИ). Страница 3

Быстро сообразив, что ополоумевшего ведьмака может поймать только ему подобный, инквизиция переименовала себя в Министерство Магической Безопасности. Чуть позже появилась и Академия, готовящая дознавателей, работающих исключительно с ведьморожденными. Бывшие допросные и пыточные превратились в просторные аудитории, а камеры, в которых доживали свои дни обречённые ведьмы и колдуны, — в светлые комнаты для студентов. Внешне ничто не напоминало о тех тёмных временах, когда родиться с даром было опасно для собственной жизни.

Студенты находились на занятиях. В опустевшем коридоре наши шаги отражались от стен как-то по-особенному гулко.

— Что-то меня терзает дурное предчувствие, — честно призналась я Марте, когда мы шли по одному из каменных туннелей, ведущих к кабинету ректора. — Работать преподавателем архонского языка… У меня не было практики с тех пор, как мы окончили университет. Может, я и училась неплохо в своё время, но отсутствие практики смущает.

Марта пренебрежительно отмахнулась.

— Есть практика, нет практики — какая разница? На архонском никто не говорит более трёх тысяч лет, — заявила она и вздохнула. — Я больше тревожусь за студентов. С твоим характером ты превратишь их в кучку жаб, квакающих за партами.

— Я не настолько ужасна.

— О, дорогая моя! Несчастный Фицпатрик, который имел неосторожность высказаться о твоём таланте, три дня не вылезал из уборной, помнишь? Спасибо мадам Жюльен, которая вовремя отпоила его церикатой. Иначе бы он умер от обезвоживания.

Я злорадно ухмыльнулась. Худой, со взъерошенными волосами Фицпатрик Мак-Вигель считался первым красавцем и хулиганом — одним словом, мечта всех студенточек Женского Университета. Учился он в Академии Артефакторики и частенько вместе со своими дружками ошивался в университетском саду.

В годы студенчества я была слишком застенчивой и не могла толком постоять за себя. Этакая идеальная жертва для насмешек. Разумеется, Фицпатрик не смог обойти меня стороной. Острословие так и лилось из него, особенно когда поблизости находились зрители.

Но самое противное было то, что он мне нравился. Я терпеть не могла его колкости. Но меня тянуло к нему с какой-то болезненной манией. Как будто видела в его хулиганских выходках силу и уверенность, которой так недоставало мне само́й.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды Фицпатрику в руки не попал мой дневник. Не знаю, как записи оказались у него, — скорее всего, какая-нибудь влюблённая сокурсница вытащила из комнаты, — но он прилюдно высмеял и мою влюблённость, и писательский талант. Не специально, но в гневе я пожелала ему кровавый понос на три дня. Бедолага побледнел и со всех ног помчался в уборную. Откуда его достали сокурсники и отвели к мадам Жюльен. Медицинская дама билась, чтобы снять моё случайное проклятие и отпаивала Фицпатрика настойкой церикаты.

Через три дня проклятие сошло на нет, а Мак-Вигель стал обходить меня стороной.

— Давай будем честными, — вымолвила я, глядя на Марту. — Он был виноват сам. Терпение имеет свойство заканчиваться. Но самое страшное, когда терпение заканчивается у людей мягких и нескандальных. Таких, как я. Вот что ему стоило просто игнорировать меня, раз я была неприятной для него особой? Ничего.

— Ну мальчики — такие мальчики, — подруга пожала плечами, покачала головой и снисходительно улыбнулась. — Они никогда не знают, как подойти к девочкам, а потому дёргают их за косички, чтобы обратить на себя внимание.

— Ещё одно доказательство, что мужчины идиоты. Вместо того чтобы подарить шоколадку или нарвать цветов из соседней клумбы, они выбирают способ, изначально обречённый на провал.

— В тебе говорит обида, Эжена, — Марта сочувственно покосилась на меня и остановилась перед тёмной лакированной дверью с золотой табличкой, на которой было выбито «Ректор». — Не все мужчины — мерзавцы. Да, они неидеальны. Но один горький опыт не делает всех остальных негодяями. Надо давать шанс людям.

Внутри стянулся неприятный холодный узел. Как будто подруга попыталась обвинить меня в несложившейся личной жизни, но сделала это так мягко и так виртуозно, что при всём желании не подкопаешься.

Я внимательно посмотрела на Марту. Высокая, пышущая здоровьем и красотой, её тёмные глаза источали какой-то ровный свет счастья, который можно увидеть только у тех, кто влюблён и скоро свяжет судьбу с любимым человеком. Это и притягивало, заставляя радоваться за неё, и пробуждало нечто, сравни тихой зависти. Даже не зависть. Скорее наталкивало на размышления: «Почему она, а не я? Что со мной-то не так?»

— Пусть будет так. Но давать шанс я никому не намереваюсь, — я помолчала, подбирая нужные слова, и тихо добавила: — Мне хватило. Настолько, что до конца жизни не отмоешься.

По лицу Марты проскользнула тень, но, прежде чем я поняла, что это за эмоция, подруга ободряюще улыбнулась и подмигнула.

— Помни, у тебя всё получится. Академия нуждается в новом преподавателе, так что все козыри у тебя в руках. Побольше уверенности и решительности, и они никуда не денутся.

Она распахнула, и мы вошли в кабинет, залитый солнечным светом.

Первое, что я увидела – это огромный золотисто-коричневый глобус, вращающийся на подставке. Над изображением материков проплывали облачка, а кое-где вспыхивали крошечные молнии. Но когда я осмотрелась, то с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза и не выскочить из кабинета.

— Да ты издеваешься! — едва слышно выдохнула я, повернувшись к Марте, надеясь, что моё лицо выражает искреннее негодование.

Подруга же ответила самой милой улыбкой из своего арсенала и пожала плечами, как будто ничего не произошло.

За ректорским столом погруженны1 в чтение какого-то фолианта, сидел тот самый Фицпатрик, который когда-то изводил меня своими шуточками и поплатился за это.

Вот кого-кого, а его я точно не ожидала увидеть в кресле ректора. Внутри будто что-то оборвалось. Пожалуй, впервые в жизни я возненавидела подругу сильнее, чем всех кредиторов и мерзавца, спалившего мою лавочку, вместе взятыми. Словно в ответ на охватившие чувства проснулась магия. Ладони зачесались, кожу лизнуло пламя, — ещё бы секунда, и я вспыхнула бы подобно пороху, безответственно брошенному возле огня.

— Проходите, — негромко и даже деликатно сказал Фицпатрик, не отрывая взгляда от страниц фолианта.

Ноги приросли к полу, отказываясь подходить к ректорскому столу. В спину легонько толкнули, — Марта встала между мной и дверью, отрезая путь к отступлению.

«Ну предательница!» — гневно подумала я, искренне сожалея, что согласилась на предложение подруги. Каким бы ужасным ни было положение, но я бы предпочла мыть полы на вокзале, чем оказаться здесь.

Загнать магию и эмоции стоило титанических усилий. Натянув на себя маску вежливости, я прошла в кабинет и села в предложенное кресло. В груди шевельнулась надежда, что Фицпатрик не узнает меня – всё-таки лет десять прошло.

Но в голове настойчиво билась мысль, что такое возможно только если он страдает полной потерей памяти.

— Я нашла себе замену, господин ректор, — сладкоголосо пропела Марта, изящно садясь в кресло.

Бросив искоса взгляд на подругу, я чуть удивлённо приподняла брови. Перевоплощение было столь молниеносным, что королевские актрисы удавились бы от зависти. От девичьей простоты не осталось и следа — в кресле сидела женщина, которая знала, что она красивая, какое впечатление производит, и умела пользоваться этим. Но без налёта той глуповатости, который присущ девицам, добившимся своей должности через сомнительные услуги.

— Вижу, — Фицпатрик наконец-то оторвался от чтения и, откинувшись на спинку кресла, пристально посмотрел на меня. — Эржабета де Вальдан. Весьма рад нашей встречи.

Какой милый, вкрадчивый голос! Вот только у меня возникло чувство, что я попала на раскалённую сковородку, и выбраться из неё нет никакой возможности.

«Жаль, что не могу ответить тем же», — мрачно подумала я. Но взяла себя в руки и доброжелательно улыбнулась в ответ. Оставалось надеяться, что улыбка и вправду вышла доброжелательной, а не превратилась в гримасу.