Госпожа преподаватель и Белый Феникс (СИ). Страница 12

— Простите, госпожа де Вальдан, — не утруждая себя поднятием руки, произнёс Рафаэль, — как понять «его окаменевшая голова»? Это что… настоящая голова Скинха?

— Разумеется, — пожала я плечами, словно не видела в этом ничего удивительного.

Глаза Рафаэля расширились, а по аудитории волной прокатился шуршащий шёпот.

— А как… - Андреас хотел было задать вопрос, но сбился и замолчал.

— Как получилось, что он окаменел? — подсказала ему я.

Студент кивнул и выжидающе уставился на меня.

— О! Всё просто, — отмахнулась я. — Он слишком любил задавать вопросы, которые или заставляли задуматься, или не нравились, или все вместе. Однажды это привело его на судебный помост, где ему вынесли приговор: смерть посредством отравления ядом скалистой химеры. В те времена подобная казнь практиковалась в отношении государственных преступников. Человека заставляли пить яд химеры, и в течение нескольких часов он медленно превращался в камень. Большинство преступников предпочитали откусывать себе языки или перематывать пальцы прутьями, дабы умереть от гангрены, нежели мучительно обращаться в камень.

— Жу-у-уть! — выдохнул Грегори, сидящий за Рафаэлем и Андреасом.

Расширенные глаза и косая улыбка на его бледном лице никак не соответствовали его ответу. Подобное выражение обычно появляется у людей, которые слушают страшную байку, зная, что с ними ничего подобного не случится.

Я усмехнулась про себя, вспомнив недавнишнюю статью в одном из научных журналов. Несколько учёных с такими громкими именами и званиями, что я тотчас забыла их, провели ряд исследований, доказав, что людям нравится слушать страшные истории. Байки и страшилки как будто заставляют острее чувствовать ценность собственной жизни и, несмотря на щекочущий страх, приносят некое успокоение. Мол, со мной всё в порядке, значит, я хороший.

Вывод тогда показался мне неубедительным. Хотя бы потому что бежать ночью из уборной и радоваться тому, что не сожрал монстр, никак не похоже на успокоение.

Обсуждения печальной участи великого архонского философа затянулись, и я, взяв кружку со стола, сделала пару шумных глотков. В аудитории моментально воцарилась тишина, как в склепе. Её прерывало разве что тихое жужжание магопроектора.

— Продолжим, — сказала я и откашлялась. — Вообще, говоря об архонских философах, должна признаться, что Скинх Малиотский является одним из моих любимых. И всё благодаря его скандальному характеру. Архонский философ прославился не только красноречием, но и аморальным образом жизни. Скинх был больши́м любителем вина, азартных игр и женщин. Кроме того, для него не составляло труда втянуть какую-нибудь высокопоставленную особо в затейливый спор, в котором он безжалостно позорил оппонента. Точнее, его невежество и лицемерие…

— Неожиданно, — снова влез Рафаэль. — А разве так может быть?

Я осуждающе посмотрела на него. Но на подобные взгляды у него, похоже, был выработан не только иммунитет, но и великолепная тактика активного заинтересованного слушателя. Пока остальные молча и безэмоционально внимали лекции, рыжий студент всячески пытался перетянуть на себя внимание.

— Чтобы человек был одновременно и скандалистом, и мудрецом?

— Ну да, — он кивнул и активно зажестикулировал. — Нас постоянно учат, что бузить нельзя. Что нужно быть пра-виль-ным, — последнее слово он буквально процедил, придав голосу комичность. — Ну, например, что нельзя перечить преподавателям или что нужно слушаться старших. Хотя иногда они такую ахинею, — простите, — плетут, что самому становится стыдно. Когда пытаешься донести свои мысли, то к мнению не то, что не прислушиваются, но ещё и всячески пытаются принизить. А тут вы говорите, что человек может понравиться из-за скандального характера.

Поджав губы, я молча отпила чай, практически не чувствую ни сахара, ни горечи, и согласно кивнула.

— Да. А почему нет? Скинх никогда не прикрывался моралью. Наоборот, считал, что все самые мерзкие поступки совершаются под прикрытием  нравственности. Он же выступал за разумность и человечность по отношению друг к другу. Одно из его изречений звучит так: «Веларти дель мерто, ало мертерти дель веларо» — «Поступай с собой, как поступаешь с лучшим другом. И поступай с лучшим другом, как поступаешь с собой». Честность с самим собой — вот что возводил Скинх в абсолют.

— Но разве человек не обязан быть таким, каким его представляет себе общество? Если человек будет таким, каким он хочет быть, а не согласно общественным нормам — разве это не приведёт к разрухе и хаосу?

— А вот это очень хороший и очень правильный вопрос, Рафаэль, — я подняла указательный палец и помахала им. — Я бы сказала, что наш друг Скинх неплохо выразил свою точку зрения в письмах к другу и ученику Эолу Скарминскому. В учебниках на странице двести сорок три приведены выдержки из этих писем. Так что запишите сразу домашнее задание: чтение и перевод. А также я попрошу вас изложить своё мнение относительно взглядов Скинха.

— А можно не на архонском? — донеслось с задних парт.

— Нет, мои дорогие, — тяжело вздохнула я, представляя весь ужас проверки сочинений. Мало того что придётся сверяться с правильностью построения предложений и верности слов, так ещё для начала нужно разобраться во всём многообразии почерков. После окончания преподавания можно смело защитить кандидатскую по дешифровке. — На архонском. Только давайте обойдёмся без длинных предложений и витиеватых формулировок. Чем проще, тем лучше, хорошо?

В ответ послышался недовольный бубнёж. Книга, лежавшая спокойно до этого момента, приподнялась на нижний обрез и угрожающе хлопнула обложкой, и аудитория снова погрузилась в какое-то испуганное безмолвие. Тихий бунт против зверских преподавательских требований был предотвращён на корню.

Незаметным движением скользнув по корешку томика, я повернулась к полотну с изображением Скинха, намереваясь продолжить лекцию, но в этот момент распахнулась дверь. В узкой полоске дневного света, проникшей в тёмную аудиторию, показались две высокие фигуры.

Студенты, как по команде подскочили со своих мест и вытянулись во фрунт.

— Это аудитория архонского языка, — официальным тоном, достойным политика, выступающего на трибуне, произнёс Фицпатрик. — И заведующая ею, преподаватель госпожа Эржабета де Вальдан.

По телу скользнул неприятный холодок, а в животе скрутило, когда я увидела, к кому обращается ректор. Рядом с Фицпатриком, не выражая никаких эмоций, кроме холодного интереса, стоял тот самый случайный собеседник, которого я встретила в картинной галерее.

Глава 4. Его светлость Жан Сержан

Привидения — милейшие создания.

Но лучше с ними не встречаться .

Возле дверей аудитории собралась целая делегация, всколыхнув волну неуверенности и подспудной тревоги. Нечто похожее приходилось испытывать при виде писем от кредиторов, которые требовали незамедлительно вернуть ссуду.

— Рада приветствовать вас, — я натянула вежливую улыбку. В ушах звенело от напряжения, ладони вспотели, а от лица отхлынула кровь. Должно быть, со стороны у меня был вид, как у человека, столкнувшегося в коридоре с призраком.

Фицпатрик выглядел чуть отстранённым и сдержанным. На лице толстопузого господина Шершена застыло самое что ни на есть подобострастное выражение. Казалось, что заместитель ректора готов расстелиться на полу перед неназванным гостем. За спинами визитёров мелькали коротко стриженные головы мужчин в серых мундирах. «Охрана», — догадалась я. И судя по золотой вязи на плечах охрана человека, имеющего высокий статус в обществе. Очень высокий.

— Доброго дня, — вкрадчиво произнёс гость. Окинув аудиторию взглядом, он внезапно перешёл на архонский: — Рад встрече, госпожа де Вальдан. Как поживаете?

Я густо покраснела. Во-первых, мне не понравился тон, которым незнакомец это произнёс: спокойно, но в нём слышалась едва заметная насмешка. Настолько невесомая, что при всём желании не подкопаешься. Во-вторых, память живо нарисовала зал галереи и обнажённую пару, парящую над белоснежными крышами домов. Порядочным женщинам нечего делать на сомнительных, общественно порицаемых выставках. Особенно если эта женщина — преподаватель.