Искупленные грешники (ЛП). Страница 8

– Доброта – это просто моя работа, милая!

После неохотного обещания написать, когда Лия будет дома в безопасности, Роджер выезжает с парковки. Я машу им вслед с сияющей улыбкой, но, когда фары тают, меркнут и исчезают, я оказываюсь одна в темноте с сердцем, которое медленно проваливается в пустоту.

Вот в чём загвоздка, когда кормишь свои зависимости: кайф всегда лишь временный.

Зажав клатч под мышкой и перекинув SOS–сумку через другую руку, я закрываю глаза и делаю такой глубокий вдох, что ночной мороз обжигает грудь. Я надеюсь, что он выжжет и чувство вины, что засело там же, но, когда этого не происходит, я пытаюсь переключить внимание на другие части тела. Приём, которому меня научил терапевт много лет назад, чтобы справляться, когда мысли уползают в темноту. Я нахожу ровный пульс на шее. Я чувствую вкус ночной влаги на кончике языка и запах земли. Мои уши улавливают звук шин на обледеневшем асфальте дороги неподалёку и шелест голых деревьев, что дрожат в лесу по ту сторону.

Хруст.

Что, чёрт возьми, это было?

Мои глаза распахиваются, впиваясь в темноту. Звук был похож на то, как под ногой ломается сучок, и раздался он совсем рядом.

– Эй? – шепчу я, сжимая ремень сумки. – Кто здесь?

Тишина.

Живот сжимается, пока я вглядываюсь в бесконечную пустоту. Она смотрит прямо в ответ, подкидывая лишь одно – противное ощущение, что за мной наблюдают.

Секунды ползут, отягощённые напряжением. Я смотрю, пока глаза не начинают болеть.

Ничего.

Порыв резкого ветра скользит за воротник, и я содрогаюсь так сильно, что это вытаскивает меня из ступора.

Я позволила Лие залезть себе в голову со всей этой чушью о «Бугимене» Дьявольского Побережья. Она была так пьяна, что, вероятно, галлюцинировала. Я веду себя глупо, и даже если нет, то чего я тут торчу? Я хоть и выберу ромком в любой день вместо ужастика, но даже я знаю, что глупая блондинка, которая делает что–то необдуманное (например, болтается одна на пустой парковке), всегда гибнет в первой же сцене.

Не тот тип фильма, в котором я мечтаю сыграть, спасибо большое.

С нервным смешком разворачиваюсь на каблуках. Успеваю сделать всего два шага по направлению к тускло освещённой веранде, как из темноты доносится новый звук – он будто протягивает руку и касается моего плеча.

Шшшшш. Пшшш.

Мой смех замирает на губах. Я резко разворачиваюсь, и теперь в самой сердцевине темноты мерцает огонёк. Спичка, всего лишь булавочный укол на громадном чёрном полотне. Огонёк движется вверх, и мои глаза следуют за ним, завороженные тем, как он пляшет на ветру. Я не могу разглядеть большую часть объектов, что сдвигаются и искажаются в его свете. Что–то узорчатое. Что–то металлическое. А потом нечто, от чего моё сердце замирает.

Сигарета.

А значит, там кто–то курит.

Я издаю короткий, прерывистый вздох. Пламя замирает под кончиком сигареты, и я почти не решаюсь поднять взгляд на то, что оно осветило. Скольжу взглядом по длине сигареты, по полным губам, между которых она зажата, поднимаюсь по резкой, прямой линии шрама через впалую скулу и останавливаюсь на тяжёлом, нависшем надбровье.

Он ли тот «Бугимен», о котором говорила Лия?

Он и правда похож на чудовище.

Взгляд мужчины отрывается от спички и сталкивается с моим. Внезапно воздух становится на десять градусов холоднее, леденит мою кровь и замедляет дыхание.

А теперь я и вовсе не дышу.

Я узнаю эти глаза, но это не то. Это странное, мимолётное чувство. Короткий, резкий рывок за воспоминание, о котором я не знала. Возможно, другая я видела их в другой вселенной или во сне, что ускользнул в момент моего пробуждения.

Этот взгляд… он стеклянный. Магнетический. Уверенный.

И тогда меня охватывает это медленное, сиропообразное чувство, что он нашёл меня не случайно.

Осознание отбрасывает меня назад. Один шаг, два – каблуки скользят по обледеневшему асфальту. Три – и я чуть не спотыкаюсь о приподнятый пол веранды. Четыре – и я снова под светом тепловой лампы, цепляясь за ручку двери ночного клуба.

Внутри меня кричит голос, требующий немедленно зайти внутрь. Я слышу его часто и почти уверена, что он принадлежит моей подруге Тейси – у неё есть привычка орать на меня о безопасности, а у меня – привычка в ответ закатывать глаза. Но, видимо, у звания самого любопытного человека на Побережье есть свои недостатки, и один из них – я никогда не могу устоять перед зовом любопытства.

Сердце колотится о рёбра, когда я медленно поворачиваюсь и прижимаюсь спиной к двери.

Он всё ещё там. Смотрит на меня. Пламя уже угасает, его умирающее отражение поймано в ловушку стен его холодного взгляда. В этой ловушке и я, застывшая между желанием рвануть внутрь и остаться, чтобы узнать, что случится, когда огонёк догорит до конца.

Мне недолго пришлось ждать. Пламя так и не коснулось кончика его сигареты. Оно и не потухло само. Чудовище убило его одним резким движением запястья, погрузив себя обратно во тьму.

Я моргаю, вглядываясь в ночь, напрягая слух в надежде зацепиться за что–нибудь, за любой звук в тишине.

Ничего.

Проходит мгновение, пока я переминаюсь с одного липкого ботинка на другой. Он всё ещё смотрит на меня; я это чувствую. Секунды растягиваются в минуты, и в конце концов мой пульс замедляется до привычного ритма. Мои лёгкие расширяются, и со следующим выдохом из меня вырывается смех – нервный и лёгкий.

Я вдруг вспомнила, почему не боюсь темноты.

Это потому, что я знаю: все эти поучительные истории и фильмы ужасов – просто вымысел.

В реальной жизни чудовища живут не во тьме, они живут при свете.

Они придерживают тебе волосы, когда тебя рвёт.

Они пекут торты, рисуют плакаты, работают волонтёрами в больницах.

И иногда они даже носят розовое.

Я показываю язык чёрному горизонту, разворачиваюсь на каблуках и бегу обратно в клуб.

Глава 2

Рен

Приглушённый свет, ещё более низкие потолки и воздух настолько сырой, что оседает в лёгких.

Бар «Катакомбы» в Дьявольской Лощине полностью оправдывает своё зловещее название. Впрочем, я с гордостью могу сказать, что сегодня вечером он выглядит менее мрачно, потому что я пришла на три часа раньше, чтобы придать помещению столь необходимый ему лоск. Теперь розовые гирлянды смягчают очертания неровных стен пещеры, а гроздья шаров цвета розового золота вспыхивают в её самых тёмных углах. Всё уродливое, но подвижное, я запихнула в задний офис, а всё уродливое и прибитое намертво искусно замаскировала скатертями и блёстками.

Лифт опускается в пещеру, и когда двери открываются, я с радостью вижу, что вечеринка ещё жива. Пробираюсь через танцпол под звуки классики Spice Girls, посылая воздушные поцелуи и раздавая небрежные объятия со словами «прости, что поздно» всем девушкам, с кем ещё не успела поздороваться.

Как раз в тот момент, когда я показываю Алессандре, что соломинка в виде пениса в её коктейле мигает, если сжать его яички, чья–то сильная рука хватает меня за локоть и оттягивает в сторону.

– Где, блять, твоя обувь?

Мне даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, что это Тейси. Я узнаю её по матерному языку и запаху дорогих духов. Она смотрит с укором на мои носки с рюшами, и я шевелю пальцами ног для пущего эффекта. Быть босой не входило в мои планы на вечер, но я истратила все антибактериальные салфетки, пытаясь оттереть ботинки, а от них всё ещё пахнет рвотой с примесью текилы. У меня не было выбора, кроме как швырнуть их в гардеробную и молиться, что их ещё можно спасти. Они же розовые, с блёстками, на устойчивом каблуке, который позволяет мне пройти от Дьявольской Бухты до Дьявольской Ямы без единой мозоли. А откладывать на колледж с зарплатой бармена на минималке значит, что на новую пару мне точно не хватит.

Держась за плечо Тейси, я приподнимаюсь на носочки, чтобы крикнуть ей на ухо:

– Лию на них вырвало.

Огни дискотеки смешиваются с отвращением на её лице.