Искупленные грешники (ЛП). Страница 56

А если так, то, блять, пожалуй, она больший психопат, чем я.

Я делаю глоток виски, чтобы занять руки. Я смотрю на нее поверх края бокала, наблюдая, как она с широко раскрытыми глазами осматривает комнату с любопытством. Она проводит рукой по всей длине своего хвостика, затем смыкает губы. Пианино играет громко, смех – еще громче; я не слышу, какой звук издают ее губы, но чувствую его, как пулю в пах.

Еще один глоток виски, просто чтобы притупить боль.

Гребаная влюбленность. Конечно, объективно она красива; любой, у кого есть глаза и капля умственных способностей, может это увидеть. В ней есть что–то от типичной американской соседки. Ну, знаете, если соседка – из тех, что подглядывают из–за занавески и всегда знают, когда ты уходишь и приходишь. Она, наверное, еще и подсовывает пассивно–агрессивные записки о состоянии твоего газона, подписанные смайликом и поцелуем.

Она следует за Тейси и Пенни по клубу, и, поскольку эта девчонка – магнит, мои глаза движутся вместе с ней. Руки напряженно прижаты к бокам, она петляет между столами, стараясь держаться на почтительном расстоянии, словно вычитала в каком–нибудь журнальчике, что азартная зависимость заразна.

Но наблюдение за ней вызывает странный ком в горле и портит вкус моего виски. Лишь когда пьяный возглас проносится по залу, и она прижимает к груди свою сумочку в форме сердца, я с неохотой понимаю, откуда это берется.

Она не принадлежит этому месту. Черт, она вообще не принадлежит тьме. Она выглядит как сахарная вата, обмакнутая в пепельницу. Как ангел, свернувший не туда по дороге в рай. И, кажется, она сама это понимает.

Что–то первобытное и защитное шевелится под моей кожей. Оно заставляет меня задуматься о том, чтобы вытащить ее отсюда за ее шелковый хвостик и швырнуть подальше, в какое–нибудь солнечное место, где тьма, панические атаки и другие мужчины не смогут до нее дотянуться. Я бы сохранил ее такой же счастливой и идеальной, как в день нашей встречи.

Мой взгляд скользит вниз, к верхней части ее бедер.

И я бы одевал ее в лохмотья.

Господи. Я с силой ставлю бокал с виски и отталкиваю его, чтобы он был вне досягаемости. Хватит с меня этой дряни на сегодня, она сводит меня с ума.

Помня, что мой взгляд будет лишь подпитывать ее дурацкую идею о «влюбленности», я занимаюсь тем, что загружаю карты обратно в автоматический шафлер. Но мне не нужно смотреть, чтобы знать, что она приближается, потому что я чувствую это. Она – как зажженная спичка, ее жар лижет мою шею, пламя ползет выше с каждым щелчком ее каблуков.

Возможно, будь я менее настроен, или, возможно, будь этот звук не так неуместен в этом пещерном баре, я не уловил бы звук ее смеха.

Во второй раз за вечер мои глаза резко поднимаются. Они приковываются к руке, обхватившей ее предплечье. Она мигает красным, зеленым, снова красным. Я провожу взглядом по рукаву костюма к его владельцу – официанту. Напитки на его подносе дрожат, а она осматривает свое платье. Должно быть, он наткнулся на нее.

Это не угрожающая хватка, скорее попытка удержать равновесие. И, возможно, будь я в лучшем настроении, я бы подумал спустить это на тормозах. Но, уходя, он совершает ошибку, останавливаясь. Он оглядывается через плечо и проводит взглядом от ее обнаженной спины прямо до задницы.

Со странным чувством спокойствия я наконец понимаю, почему Раф размазал мозги О`Хара, и почему Кас в тридцати секундах от ядерного взрыва.

Мужчинам Висконти не нужно любить что–то, чтобы ненавидеть это в чужих руках.

Думаю, мы просто не для этого рождены.

Глава 24

Рен

Я врываюсь в туалет, влетаю в ближайшую кабинку и спиной захлопываю дверь. Черт с этими микробами; ничто в этой кишащей заразой кабинке не может быть грязнее жара, разливающегося под моей кожей.

Боже правый. Я знала, что не стоило приходить сегодня, потому что в глубине души я знала, что так и будет.

А в самой–самой глубине я надеялась на это.

В тот момент, когда я вышла из лифта, мое сердце провалилось куда–то вниз и забилось там, где не должно было. Габриэль Висконти был именно там, где мне не хотелось: прямо в центре пещеры, зажатый между Рори и Рафом. Другими словами, избежать его было невозможно.

Хотя он–то точно хорошо постарался избегать меня. Если он и заметил, что я подсела напротив, то не подал виду. Он не удостоил меня даже взглядом через стол, не то что словом. Он сидел там, словно высеченный из самой скалы, и его единственным движением была ленивая прокрутка татуированной руки, чтобы сдать следующую карту.

Зажмурившись, я издаю стон, обернутый в огонь. Я горю и задыхаюсь, и повторение только что произошедшего лишь подливает масла в огонь.

Я улыбнулась и заказала лимонад.

Официант ухмыльнулся и спросил, уверена ли я, что не хочу чего–нибудь покрепче.

Помимо того, что он чуть не пролил на меня поднос с напитками, когда я появилась, его единственным преступлением была назойливость, и все же Габриэль взлетел с нуля до сотни без остановок.

– Она сказала, что будет лимонад.

Под мигающими праздничными огнями он поднялся, словно грех в стоп–кадре. Человек в зеленом, монстр в красном, и пока его тень растекалась по сукну и поглощала меня целиком, я поняла, каково это – быть одновременно напуганной и возбужденной.

Дело было не в том, что Габриэль вышел из себя.

А в том, что он вышел из себя из–за меня.

Огненный язык пробивается к самому нутру. Я так легкомысленно бросила ему на катере, что он в меня влюблен, но, боже, мысль о том, что это может быть правдой…

Дверь туалета распахивается.

– Рен?

Я беззвучно ругаюсь, услышав голос Тейси.

– Рен! – снова рявкает она, колотя в дверь так, что у меня кости дрожат.

– Я занята, – сквозь зубы отвечаю я. Я тоже упираюсь в холодный металл, потому что видела, как она вышибала двери с более прочными замками и на более высоких каблуках.

– Нет, не занята. Ты никогда в жизни не пользовалась клубным туалетом.

– Ну, знаешь, – фыркаю я. – В безвыходном положении идут на крайние меры.

Дверь снова открывается, и я знаю, что надеяться на то, что она ушла, бессмысленно.

– Привет, детка, – щебечет она кому–то еще, с сахаром в голосе. – Тебе, наверное, лучше воспользоваться другим туалетом. Моя подруга, Рен Харлоу, там, и прямо сейчас делает самую большую, самую вонючую…

Пронзительная паника пронзает меня. Я дергаю защелку и выскакиваю из кабинки.

– Нет! – визжу я, щеки пылают.

Девушка замирает на полушагу, глаза мечутся от Тейси ко мне и обратно. Ее рот открывается и закрывается, затем она вскидывает руки, словно я держу ее на прицеле.

– Виновата… – бормочет она, отступая к двери. – Я просто, эм… да.

– Клянусь, я просто поправляла платье…

Дверь с глухим стуком захлопывается, обрывая мое оправдание. С раздражением выдыхая, я разворачиваюсь и смотрю на Тейси. Она ухмыляется, как чеширский кот, но, когда ее взгляд скользит по моему лицу и опускается на румянец на моей груди, улыбка сходит на нет.

– Что, черт возьми, это было?

– Я говорила, что больна, – бормочу я.

Ее глаза следят за мной, пока я подхожу к раковине и с силой ставлю сумочку на стойку. Я толкаю кран локтем и смотрю на льющуюся из него воду. Лишь бы избежать ее взгляда, прожигающего мое отражение в зеркале.

Кран шипит. Трубы булькают. Каблуки цокают по плитке, и вот Тейси уже рядом со мной.

– Рен… – Ее бедра упираются в стойку, когда она откидывается на ладони. – Ты трахаешься с Габом?

Ее вопрос застает меня врасплох, и мой смех громкий и истеричный. Он отражается от стен и заставляет брови Тейси поползти вверх.

– Я? С Габом? Это самая нелепая вещь, которую я слышала за весь год.

– Я имею в виду, это абсолютно нормально, если это так.

Мои глаза косятся вбок, подозрение шевелится во мне.

– Что?

Она небрежно пожимает плечами, и на ее лице нет и следа юмора.

– Эх. Он чертовски сексуальный. Я делала ему тату миллион раз и до сих пор забываю собственное имя, когда он снимает рубашку. – Оттолкнувшись от раковины, она поворачивается и изучает свою красную помаду в зеркале. – Честно, это тело – преступление.