Искупленные грешники (ЛП). Страница 51

– Ты когда–нибудь убивал кого–нибудь?

Я почти не слушаю. Провожу влажной ладонью по горлу и думаю о том, чтобы удавить себя ею.

– Нет.

– Тогда зачем ты носишь с собой пистолет?

– Выглядит круто.

– А. А почему ты всегда носишь черное?

– Прячет пятна крови.

– Погоди… Я думала, ты никого не убивал?

Поворачиваюсь, чтобы пронзить ее обжигающим взглядом, и ветер взметает ее волосы, и одна прядь попадает в уголок моего рта, словно шальная пуля.

Слабый привкус ее сладкого шампуня обрывает мой последний нерв.

Я глушу двигатель так резко, что катер рывком проваливается вперед. Выдернув ключ из замка зажигания, я упираюсь ладонью в торпеду, закрашивая ее тяжелыми выдохами.

Я окаменел от плеч до самых ботинок.

Чем бы она ни занималась, это меня бесит. Я до смерти ее напугал, а теперь она ведет светскую беседу?

Я смотрю на ее тень на панели приборов и обдумываю свой следующий шаг.

Мне даже не нужно просить Дениса выпытать информацию; я могу просто выдушить из нее секрет. Утолить зуд и облегченно вздохнуть, когда ее тело разобьет водную гладь.

Я знаю, что обманываю себя, даже думая об этом. Одна лишь ее тень заставляет мою грудь сжиматься в рубашке. Она крошечная и на пять оттенков светлее моей, и один лишь вид напоминает мне о том странном чувстве вины, что я испытал, захлопывая крышку багажника поверх ее криков.

Второй вариант придумать сложно; я слишком отвлечен звуком ее тяжелого дыхания в ухе. Затем ее тень смещается к моей, всего на дюйм, и мой рот открывается без совета с мозгом.

– Мы так и не закончили урок номер два.

Ее дыхание замирает.

– Что?

С резким вдохом я медленно выпрямляюсь во весь рост, смотрю на небо и проклинаю солнце за то, что светит, и себя за то, что родился с Дьяволом за спиной.

Затем я наклоняюсь, чтобы поднять швартовый конец.

– Урок номер два. – Мой голос груб, как наждачка. – Мы так и не закончили его.

Она замирает. Ее глаза скользят вниз, к моей руке, и расширяются. Это выражение лица, от которого остановилось бы сердце любого мужчины.

Но она была права: у меня его нет.

– Это из–за вопросов? Я могу полностью прекратить допрос.

Я делаю еще один шаг.

– Постой! – взвизгивает она, вскидывая ладони. – Я сяду и буду тиха, клянусь! Ты даже не узнаешь, что я здесь!

Она перепрыгивает через переднее сиденье, и я следую за ней. Я был бы впечатлен, что она перемахнула его в этих нелепо высоких каблуках, если бы мое зрение не заволакивало красным.

Я хватаю ее за запястье, затем за второе, и ее мышцы обмякают, пока я обматываю веревку вокруг них тугим, неумолимым узлом.

В груди горячей искрой вспыхивает раздражение. Она не сопротивляется. Ни удара локтем, ни раздражающего визга. Она просто смотрит, словно в онемении, двигаясь только тогда, когда я приказываю.

– Ложись.

Она подчиняется.

Она, блять, подчиняется.

Я похрустываю костяшками и опускаюсь на сиденье, мои руки все еще горят от контраста грубой, потрепанной веревки и нежной кожи.

Я прокашливаюсь и упираюсь локтями в колени.

– Выбирайся.

Прижав связанные запястья к животу, она смотрит на меня снизу вверх, грудь вздымается с каждым дыханием.

– Я не знаю как, – шепчет она.

– Ты даже не попыталась, – рявкаю я.

Словно возвращенная к жизни моим тоном, она начинает извиваться и корчиться, как рыба на крючке. Тянет путы, вращает плечами, двигает бедрами. Ее юбка ползет вверх по бедрам, дюйм за дюймом, пока она дергается.

Вспышка розового – и я уже на коленях, не успев остановиться.

Осознание щекочет мой затылок, и я коченею. Раскаяние пронзает меня, пока я заставляю себя взглянуть вниз и оценить, что же я натворил.

Я прижал ее под собой. Коленями вдавил ее бедра, руку упер рядом с ее головой. Мой взгляд скользит по золотистым волосам, раскинутым нимбом, вниз по футболке с надписью и вздымающейся под ней груди. Через дюйм загорелого живота и ее сжатые кулаки – вниз, к моей другой руке, которая стаскивает подол ее юбки.

Она смотрит на мою руку и сглатывает.

– Что ты делаешь?

Хороший вопрос.

Я увидел оголенную кожу.

Я увидел розовое кружево.

Я увидел красное.

Я действовал по инстинкту, и это был не джентльменский поступок. На этой лодке есть только один другой мужчина, и он уже наполовину мертв, но не в этом, блять, проблема.

Проблема – во мне.

Я отпускаю ее юбку и смотрю за борт, в море, пытаясь взять себя в руки, но это, блять, невозможно. Я слишком остро ощущаю каждый дюйм ее тела подо мной. Мягкий, теплый, просачивающийся сквозь мою одежду и горящий внизу живота.

Секунды тянутся медленно. Капля пота скатывается по моей спине.

– Эм, – бормочет она. Моя челюсть сжимается, когда она смещает бедра на дюйм. – Так есть какой–то трюк или что–то типа того? Типа, мне нужна шпилька или… Эй, что случилось с твоим лицом? Выглядит болезненным.

Я смотрю вниз, когда ее связанные руки поднимаются к моей щеке. Она движется медленно, смотрит на меня так, словно я могу укусить, затем разводит пальцы, словно распускающийся цветок, и проводит ими по ране.

Каждая мышца моего тела напрягается. Ее прикосновение легкое, как шепот; достаточно нежное, чтобы причинить боль. Я не останавливаю ее. Не могу.

Вместо этого я смотрю на нее и гадаю, смягчился бы ее взгляд так же, если бы она знала, откуда у меня эта рана. Если бы знала, что она стоит за каждым шрамом, синяком и болью в моем теле прямо сейчас. Если бы знала, как я болен, как отчаянно жажду узнать ее секрет.

Если бы знала, что лежит в пяти футах от мужчины в гребаном мешке для трупов.

Ком в моем горле растет, пока ее пальцы скользят вниз по скуле. Когда она достигает уголка моей губы и проводит большим пальцем по ней, мой член вздрагивает, и что–то во мне щелкает.

Я зажимаю ее палец между зубами. Грубый предупреждающий укус – недостаточно сильный, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы это прекратилось.

Она смотрит на меня, моргая, и выдыхает струйку воздуха.

– Ты кусаешь каждую женщину, которая к тебе прикасается?

Я не отвечаю. В основном потому, что мой мозг вращается слишком быстро, чтобы придумать ответ, но отчасти потому, что я не знаю. За мои тридцать два года на этой земле она – единственная девушка, у которой хватило смелости прикоснуться ко мне с такой нежной лаской.

Я держу ее палец между зубами дольше, чем следует, решая, что с ним делать. Наполовину соблазненный укусить сильнее, чтобы стереть теплоту с ее лица, наполовину – пососать его, чтобы ощутить вкус ее кожи и сладости под ней.

Вместо этого я использую все свое самообладание и отстраняюсь с низким ворчанием. Я хватаю нож у щиколотки, и одним чистым движением между ее запястьями швартовый конец отпадает.

Ее руки падают на палубу, и все в ней – раскрасневшиеся щеки, приоткрытые губы, затуманенный взгляд, прерывистое дыхание. Она лежит так, словно я только что трахнул ее до беспамятства.

Мой взгляд задерживается на мгновение дольше. Как раз достаточно, чтобы врезать этот образ в мой мозг на потом, прежде чем я отступаю к штурвалу.

Я устремляюсь обратно к берегу, с сжавшимися яйцами. Она сидит позади меня в идеальной тишине, как и должна была, блять, делать с самого начала.

Как только я заглушаю двигатель и швартуюсь у причала, я поворачиваюсь к ней спиной и смотрю на море. Не только чтобы скрыть свою эрекцию, но и потому, что теперь, когда я видел, как она перепрыгивает через скамейку, словно олимпийская спортсменка, я знаю, что она вполне способна сойти на берег без того, чтобы мне снова приходилось к ней прикасаться.

Крен лодки и скрип палубы приносят мне краткое облегчение. Оно исчезает так же быстро, как и появилось, когда ее сладкий голос доносится до меня и щекочет затылок.

– Знаешь, если бы я не знала тебя лучше, я бы сказала, что я тебе нравлюсь.

Мои плечи напрягаются в тугую линию, и я провожу языком по зубам, все еще ощущая ее вкус.