Искупленные грешники (ЛП). Страница 47

Не преувеличивая, заявлю: Пенелопа Прайс – самая крутая девушка, которую я когда–либо встречала.

Она сидит, втиснувшись между Рори и Тейси, лихо перетасовывая колоду одной рукой и вертя бутылку пива – другой. Она уже перешла от обсуждения недостатков босса к тому, чтобы показать Рори, как обыграть его в висконтийский блэкджек. И пусть я слишком тупа, чтобы понять, что значит «считать карты», я не могу оторваться от каждого ее слова.

– Ладно, – Пенни тасует карты с искусством фокусника. – Можно не стараться быть незаметной. Скорее всего, твой шурин будет слишком занят, разглядывая свое отражение в ближайшей блестящей поверхности, чтобы заметить, что ты делаешь…

Ее появление сегодня вечером стало неожиданностью. Конечно, я пригласила ее, когда мы столкнулись в больнице после взрыва в порту, но я не думала, что она действительно придет. Предполагала, что у нее найдутся дела поважнее – например, тусовка с такими, как Нико Висконти, в одном из тех закрытых баров в Дьявольской Лощине.

Она тоже выросла на Побережье, но ходила в другую, не столь престижную школу, в Дьявольской Яме. Ту самую, где учатся девчонки, которые закатывают юбки и тусуются со старшими парнями далеко после комендантского часа. Я и тогда, бывало, смотрела на нее с восхищением, когда мы пересекались. С ее огненно–рыжими волосами и столь же огненным характером, казалось, она перепрыгнула через всю неловкую стадию «гадкого утенка» и сразу превратилась в настоящую женщину – с мнением, границами и идеальной кожей.

Неудивительно, что она сбежала из города в восемнадцать. Не сомневаюсь, ее возвращение – лишь короткая остановка перед тем, как отправиться в место покруче нашего побережья.

Остаток смены пролетает в тумане из разбавленного пива и сложных математических расчетов. За полчаса до закрытия я начинаю свою обычную процедуру завершения, включающую громкие зевки, взгляды на несуществующие часы и подталкивание упрямых ног промокшей шваброй.

К счастью, даже самые пьяные посетители понимают намек, и когда Анджело Висконти заходит за десять минут до закрытия, мои подруги – единственные, кто остался в баре, а я уже пересчитываю наличные в кассе.

Я замираю и наблюдаю, как его взгляд находит Рори в мгновение ока. Меньше чем за три секунды он оказывается позади нее, его рука обхватывает ее шею, а губы приникают к ее пучку волос. Я не слышу, что он шепчет ей в волосы, но это неважно, потому что, когда Рори розовеет, как мой свитер, я чувствую, как это жжение проходит по моим венам – так бывает только с завистью.

Я знаю, что уставилась, но не могу оторваться. И не только потому, что эти публичные ласки – завораживающий взгляд в чужой мир, но и потому, что теперь, увидев, как Габриэль властвует над тьмой, я смотрю на его брата в новом свете.

В этом нет никакого смысла. Габриэль, Анджело и Раф родились у одних родителей, у них было одинаковое детство. Они сотканы из одной ДНК, и все же где–то, как–то нить Габриэля повредилась и свернула с пути в тень.

Я не могу понять, почему он покрыт шрамами, пока его братья носят костюмы. Почему они – мастера светских бесед, а Габриэль даже улыбки не выдаст.

Я отрываю взгляд только тогда, когда Пенни накидывает пальто и берет сумочку.

– В это же время на следующей неделе?

– Если мой придурок–босс не поставит меня в смену, конечно. – Она бросает взгляд на Анджело и кривится. – Упс, только не говорите ему, что я это сказала.

– Он и так это знает, – сухо констатирует он.

Она отклоняет его предложение подвезти ее и сохраняет свой номер в моем телефоне, прежде чем выйти в ночь.

– А что с моей поездкой? – Тейси допивает остатки пива и с силой ставит бутылку на стойку. – Это тот же красавчик, что подвозил меня на прошлой неделе?

Нет, но она все равно поправляет помаду – на случай, если новый водитель тоже окажется симпатичным. Когда дверь с грохотом закрывается за ней, Анджело тянется к руке Рори, но она отдергивает ее.

– А что с моей поездкой? – слащаво передразнивает она. – Джио везет меня домой? Он тоже почистит мне зубы и уложит в постель?

Анджело хмурится.

– Джио?

– Ага. – Она злобно смотрит на темную фигуру у дерева и фыркает. – Он ходит по пятам весь день. По твоему приказу, как утверждает Габ.

Теперь Анджело тоже смотрит на Джио с укором. Потом он медленно поворачивается, и вдруг его взгляд устремляется на меня.

Я замираю с пачкой пятерок в руке, затем оглядываюсь на стену с алкоголем. Не может быть, чтобы он смотрел на меня так. Как будто я сделала что–то не так. Как будто я его разозлила.

Словно он – это его брат.

Я сглатываю ком в горле и нервно улыбаюсь ему. Он не отвечает взаимностью, а лишь резко кивает подбородком в сторону двери, не отрывая от меня глаз.

– Джио, проводи мою жену к машине. Я скоро выйду.

– Ладно, пока, Рен, – звенит Рори, не замечая изменившейся атмосферы. – Люблю тебя. Напиши, когда доберешься домой.

Хлопок двери отдается во мне гулким эхом. Я смотрю ей вслед, с отчаянием чувствуя, как в груди разгорается пустота, пока тишина не становится слишком тягостной, чтобы ее игнорировать.

Я перевожу взгляд на Анджело, широко раскрыв глаза и ожидая.

Доски пола скрипят под его кожаными мокасинами, пока он подходит к стойке. Он упирается в нее ладонями и пригвождает меня прямым взглядом.

– Держись подальше от моего брата.

Его слова достигают меня и вышибают воздух из легких. Это приказ, а не угроза, но мое тело не чувствует разницы. Тусклая искра в основании черепа велит мне протестовать, усмехнуться, спросить, о чем, черт возьми, он вообще говорит, но, когда он поднимает бровь в ожидании, я слишком ошеломлена, чтобы сделать что–либо, кроме как кивнуть.

– Хорошо. – Его плечи опускаются вместе с выдохом, и облегчение смягчает суровые черты его лица.

– Может, подвезти тебя домой?

– Нет, спасибо, – шепчу я.

Он кивает.

– Береги себя, Рен.

Я стою парализованная, следя за каждым его шагом к выходу. Я обретаю голос, когда он уже тянется к двери, хотя не совсем уверена, что он принадлежит мне.

– Я думала, он не так страшен, как выглядит?

Анджело замирает, затем поворачивает голову ровно настолько, чтобы обнажить твердый очерк его челюсти.

– Он хуже.

Дверь захлопывается как раз в тот момент, когда еще одна капля дождя плюхается в ведро.

Глава 20

Габ

Солнце взошло слишком рано. Небо цвета подгнившего фрукта, а под ним низко кружат птицы, пугающе тихие. Ни карканья, ни кряканья, только тихое шуршание перьев, когда они скользят над океаном.

Это то самое утро, которое не похоже на утро в середине декабря. Нет мороза. Нет резкого холода или ломоты в суставах. Нет солёного ветра.

Я прислоняюсь к штурвалу катера и похрустываю шеей.

– У тебя бывает предчувствие, что случится что–то плохое?

Ответа нет.

Я смотрю вниз на человека, уставившегося на меня, и с насмешкой выдыхаю. – Глупый вопрос.

Наклоняюсь, чтобы застегнуть мешок для трупов, и вздрагиваю от боли, вспыхнувшей между ребер. Затем, прихрамывая, спускаюсь к корме и завожу двигатель.

Даже гребаная вода сегодня не в себе. Поверхность спокойна, словно весь Тихий океан затаил дыхание. Волны кажутся вялыми и густыми, они тяжело плещутся о корпус, пока я направляюсь прямиком к безвкусной яхте вдали.

Раздражение пронзает меня при виде яхты Рафа. Она такая же кричащая и отталкивающая, как и он сам, покачивающаяся на горизонте, словно айсберг за двадцать миллионов. Ненавижу эту гребаную штуковину и ненавижу себя за то, что не выбил из него эту дурацкую идею с открытием плавучего казино в миле от берега, пока он не бросил якорь.

Это не только отвратительная демонстрация богатства, но и плавучая мишень. Даже если не считать Данте, уже само имя Висконти сделало моего брата мишенью, и теперь каждый, кого он когда–либо злил, знает, куда целиться. То, что у него есть собственная охрана, тоже меня не успокаивает, потому что это просто кучка ссыкунов в костюмах. Они, наверное, при первой же угрозе попрыгают за борт.