Искупленные грешники (ЛП). Страница 41

Я почти не делаю паузы. Мое дыхание выходит ровным, обернутым вокруг двухбуквенной лжи, которой не следовало бы так легко срываться с моих губ. Я даже не моргаю. Я даже не чувствую ни капли вины за то, что лгу своей лучшей подруге. Мое тело слишком отвлечено острым ощущением того, что я делю секрет под покровом темноты с Бугименом, даже если для него это была просто рутинная рабочая ночь.

Это случилось в темноте.

Значит, этого не было.

– Мне скучно, – объявляет Тейси. – Давайте посмотрим фильм. – Она хватает пульт с пола и наводит его на телевизор. – Прости, Рен. Я налагаю вето на «Мамма Мия!». Мы смотрели ее уже дважды в этом месяце.

С все еще колотящимся сердцем я устраиваюсь поудобнее на матрасе и смотрю на экран, пока она листает трейлеры к фильмам. Тейси хочет посмотреть низкобюджетный ужастик, но Рори хочет рождественский фильм, так что они останавливаются на «Кошмаре перед Рождеством».

На середине музыкального номера Рори начинает похрапывать, а Тейси перестает ворчать, что означает, что она, должно быть, тоже уснула.

Но я не могу уснуть. Беспокойство не позволяет мне. Мои глаза следят за фильмом, но мои уши прикованы к двери спальни, выискивая любой намек на медленные, тяжелые шаги или низкий тембр грубой команды. Одна лишь мысль, что он может быть под одной крышей со мной прямо сейчас, держит меня на острие ножа.

Разочарование и любопытство – опасное сочетание, и в конце концов я поддаюсь ему. Мне просто нужно знать. Схватив телефон, я медленно поднимаюсь на ноги, накидываю халат и тапочки и крадусь в коридор.

Абстрактные тени мелькают в свете, сочащемся из–под двери кабинета Анджело. Возможность того, что Габриэль где–то за ней, замедляет мои движения. Я представляю, как он чернеет в углу, его одно лишь присутствие сочится из теней и заряжает частицы в комнате. Спорю, он почти не говорит, но, когда говорит, комната затихает, и все поворачиваются, чтобы слушать.

Я продолжаю идти, прежде чем сделаю что–то глупое, например, постою в дверях, чтобы выяснить.

Добравшись до верха лестницы, я замираю при виде фигуры, поднимающейся по ней. Она высокая и широкая в плечах, но очертания слишком плавные, и когда проблеск золота мелькает в луче лунного света, проникающего через окно прихожей, мое сердцебиение возвращается к обычному ритму.

– Ах, это прелестная Рен. – Теплый голос Рафа доносится до меня. Он отступает на нижнюю ступеньку и отходит в сторону. – После тебя. Пересекаться на лестнице – к несчастью.

Он наблюдает, как я спускаюсь, и его губы изгибаются от забавы при виде моего халата.

– Ночевка?

– Вроде того. Мы на выдуманном медовом месяце на Фиджи.

– А, – говорит он, глядя на ливень за окном. – Полагаю, ты не забыла свой солнцезащитный крем?

– Конечно. Я не хочу выглядеть на пятьдесят в сорок.

Его смех – чистейший шелк.

– Не сомневаюсь, что ты будешь самой шикарной пятидесятилетней женщиной на пляже.

Я сияю.

– О, и, кстати, поздравляю с новым казино. Не могу поверить, что оно на яхте!

Он склоняет голову в знак признательности.

– Благодарю. Заходи в любое время, у нас самый свежий лимонад на Тихом океане, – говорит он, и его зеленые глаза сверкают.

Мы желаем друг другу спокойной ночи, но, когда он уже на полпути по лестнице, я кое–что вспоминаю.

– Эй, Раф. Я слышала, Пенни работает на тебя, да?

Его плечи образуют напряженную линию. Спустя мгновение он медленно поворачивает голову.

– Кто?

– Пенелопа Прайс. Ну, знаешь, моего возраста, довольно миниатюрная, рыжие волосы…

– Понятия не имею, о ком ты.

Я моргаю от резкости его тона.

– Э–э, полагаю, ты нанимаешь сотни девушек, так что… – Я переминаюсь с ноги на ногу. – Ну, в любом случае. Если случайно увидишь ее, пожалуйста, передай ей…

Мой рот приоткрывается, когда он взбегает по ступеням, перескакивая через две, и исчезает за поворотом, затем хлопает дверь.

– Зайти в Ржавый Якорь на наш девичник, – бормочу я себе под нос.

Странно.

Я отмахиваюсь от этого и продолжаю бесцельно бродить по дому. Я прохожу мимо запертых дверей, спускаюсь по еще лестницам и поражаюсь, как Рори ориентируется в этом месте без карты.

Пока я перехожу из комнаты в комнату, вздрагивая от каждого темного угла и чувствуя легкое разочарование, когда он оказывается пустым, я понимаю, что мне нужно оказаться по ту сторону двери кабинета.

Знаю, я испеку брауни. Все открывают дверь ради брауни.

Воодушевленная своей блестящей идеей, я оказываюсь под ярким светом кухни. Я роюсь в четырехдверном холодильнике и заглядываю в шкафчики. Отвлекаюсь на фантастическую кофеварку, стоящую на центральном островке, и достаю телефон из кармана халата, чтобы погуглить ее цену.

Пока я таращусь на пятизначную цену, в верхней части экрана появляется уведомление. Рассеянно, я нажимаю на него.

Уважаемый пользователь 3569,

Ваша правка была отклонена.

Кухня кружится в размытии хрома и мрамора. Моя кровь нагревается, и сердце перекачивает ее по телу так быстро, что она гудит у меня в ушах.

Полуночное письмо всегда плохо, но хуже всего в те ночи, когда я не слежу за часами. Ночи, когда оно настигает меня исподтишка, а не в лоб, когда я хотя бы вижу его приближение и могу подготовиться к удару.

Я боюсь, что она была права.

Она всегда была права, и, возможно, добрые дела и большое сердце этого не изменят. Юридический факультет, вероятно, тоже не изменит. Эти пять слов, двадцать букв, включая пробелы, сшиты железной нитью, образуя предложение длиною в ее. Точка в конце его врезана в мою ДНК, и каждое полуночное письмо лишь углубляет шрам.

Я ослабляю завязку на халате и упираюсь ладонями в столешницу, но это ничего не делает, чтобы охладить меня. Мне нужен холодный воздух, нужно чувствовать, как дождь шипит на моей коже.

Мне нужно подышать.

Порыв паники гонит меня к стеклянной двери, ведущей в сад, но она заперта. Как и та, что в гостиной, и в столовой. Я трясу ручки и замки по всей длине дома с нарастающим раздражением.

Наконец, я нахожу одну в глубине прачечной и вываливаюсь через нее.

Дождь здесь громче, но он не падает. Воздух холоднее, но в нем нет пронизывающей остроты.

Дезориентированная, я моргаю, пытаясь очистить зрение от слез. Повсюду штабеля коробок, и инструменты, висящие на перфорированной панели. Запах бензина и горелого пластика поднимается с влажного бетонного пола, и тогда я понимаю, что нахожусь в гараже.

И Габриэль тоже.

Глава 17

Рен

Из–за приподнятого капота машины видна лишь его голова, но одинокая голая лампочка, свисающая с жестяной крыши, раскидывает тень по ширине кирпичной стены за его спиной. Его взгляд сталкивается с моим на одно сердцебиение, затем сужается, устремляясь к моим губам.

Наверное, из–за рыдания, что вырвалось из них.

Ужасный скрежещущий звук отскакивает от стен, и металлический стул проезжает вдоль машины, останавливаясь у заднего колеса.

– Садись.

Он снова скрывается из виду.

Тошнота перекатывается во мне, моя грудь сжимается с каждым прерывистым вздохом. Мне следует вернуться назад, откуда пришла, но я не дойду. Либо упаду в обморок, либо вырву, либо сяду, и последний вариант кажется наименее унизительным, так что я, пошатываясь, подхожу и опускаюсь на стул.

Холодный металл жжет заднюю сторону моих бедер. Вид моих тапочек, пульсирующих в фокусе, вызывает еще большую тошноту, так что я зажмуриваюсь и молча умоляю мир перестать кружиться.

Он не останавливается, и он безжалостно громкий. Дождь бьет по крыше, а ветер грохочет в рулонных воротах, отчаянно пытаясь проникнуть внутрь.

Голос прорезает хаос, бархатный, словно масло, капнувшее в грех.

– У Гектора Фишера есть домик на озере.

Что? Легкое раздражение скребет мою кожу. Мне нет дела до недвижимости мэра Дьявольской Ямы, особенно в такое время. Типа, алло, я тут умираю.

– В последнюю пятницу каждого месяца он целует на прощание жену и детей и проводит выходные в домике. – Лязг металла заполняет его паузу. – Спроси, зачем.