Искупленные грешники (ЛП). Страница 32

Лишь дрожь моего сердцебиения и призрак загадочных слов Габриэля заполняют пространство.

«Что было в темноте, остается в темноте».

И вдруг я понимаю, почему не могла остановить бесконечное повторение этих слов в своей голове. Темнота никогда меня не пугала, но свобода, которую она приносит, ужасает. Во тьме я могла бы быть кем угодно.

Даже настоящей собой.

И если бы то, что я сделала, не случилось…

Боже.

Металлическая стена будки ледяная у меня за спиной, но медленно горящий жар Габриэля приближается. Если я пододвинусь вперед, его тело плотно прижмется к моему, и одна лишь мысль об этом вызывает у меня головокружительный кайф.

Я не могу даже разглядеть его силуэт, не говоря уже о выражении лица. Что означает, что он тоже не видит моего. Я могла бы показать ему язык, и он даже не узнал бы об этом. Я бы ощутила вкус напряжения в крошечном промежутке между нами и вкус его запаха кожи и табака тоже.

Я могла бы сделать что угодно.

– И что теперь? – тихо, почти мягко, бормочет он.

Мое сердце колотится. Нехватка кислорода сводит меня с ума.

– Я бы стала сопротивляться, – шепчу я в ответ.

– Тогда дерись со мной, – говорит он, и его дыхание трещит у меня на мочке уха.

– Что?

– Я загнал тебя сюда, света нет. Никто не видит тебя. Никто не придет тебя спасать. Дерись. Со мной.

Мои нервные окончания вспыхивают.

– Я–я не могу.

– Почему?

Потому что я не могу дышать. Не чувствую своего лица, или рук, или ног. Потому что у меня пульсирует в местах, где не должно, и они бьются в ритме, отличном от ритма моего мозга.

Мне удается выжать более разумную версию правды.

– Я не знаю, как.

Он приближается, и я упираюсь ладонью в его живот. Я не знаю, зачем я это делаю. Может, чтобы остановить его от дальнейшего приближения, а может, я заигрываю со свободой, что приносит темнота. Я никогда не прикасалась к мужчине так, не говоря уже о таком сложенном. Не посмела бы сделать такое и при свете. Он ощущается таким же твердым, как я и ожидала, и, клянусь, под моим прикосновением он становится еще тверже.

Проходит один удар сердца, затем другой. Я сглатываю, и, должно быть, я не в своем уме, иначе я бы не стала так медленно сжимать руку в кулак. Я бы не провела пальцами вниз по его торсу, отслеживая каждый выступ и впадину. Я бы не скомкала ткань его футболки в своей ладони.

Внезапно он с такой силой бьет рукой о стену у моей головы, что вся будка содрогается. Вибрация проходит от моих волос до пальцев ног, выводя меня из транса.

Я поднимаю предплечья к лицу, готовясь к удару.

Вместо этого дверь с треском распахивается.

– Иди.

Я хватаю свои сумки и проношусь мимо него в ночь, быстрее пули.

Ледяной воздух касается моей вспотевшей шеи и наполняет легкие. Это абсолютно ничего не делает, чтобы успокоить меня. Я горю – частично от адреналина, частично от отвращения. Двигаюсь на автопилоте, почти переходя на бег, по направлению к променаду.

Боже. Я больна на всю голову. И не только потому, что не задумываясь перепрыгнула через кровавые брызги на тротуаре.

– Что ты здесь делала?

Я смотрю вниз на дорожку и с падающим чувством осознаю, что тень Габриэля тянется рядом с моей.

– Занималась волонтерством.

– Одна?

– Да.

– Ты совсем ебнулась?

Теперь – да.

Хотя мои ноги пульсируют в этих каблуках, я не решаюсь остановиться, чтобы переобуться в кроссовки. Не хочу рисковать, что он снова поднимет меня на руки. Так что я опускаю голову и виновато продолжаю идти, настороженно наблюдая за его тенью, следующей по пятам за моей.

Его тяжелые шаги, мое тяжелое дыхание. Это неловко и неприятно, так что я делаю то, что умею лучше всего.

Заставляю себя разрядить обстановку.

– А ты? Ты сегодня вечером тусовался? – В тот момент, когда вопрос срывается с моих губ, я понимаю, насколько он нелеп. Нет такой параллельной вселенной, в которой я могу представить Габриэля Висконти, отплясывающего на танцполе с пивом в руке и приятно проводящего время. Но впервые у меня в запасе нет других заготовок для разговора, так что я продолжаю. – Спорю, тебе везде наливают бесплатно. Э–э, не потому что ты страшный или что–то в этом роде, а потому что ты Висконти. Твои кузены владеют большинством баров в Бухте, да?

Как и ожидалось, позади меня нет ответа. Лишь морозная тишина и тень, преследующая мою собственную. Она следует за мной из одного конца Дьявольской Бухты в другой. Когда яркие огни внезапно сменяются дорогой, ведущей из города, мое сердце приподнимается на дюйм от надежды, что он оставит меня здесь.

Резкий рывок за запястье разворачивает меня и вырывает мой следующий вдох. Никакой удачи.

Казалось бы, инстинктивно – вырваться из его хватки, но ярость, пульсирующая от его ладони, останавливает меня. Должно быть, я устала больше, чем думала, раз мой взгляд не должен опускаться на его крупную руку, сжимающую манжету моей перчатки, а мое воображение не имеет права бежать в том направлении, в котором бежит.

Я впиваюсь взглядом в черные символы и гадаю, что они значат, затем скольжу по серебристым шрамам и гадаю, что он сделал, чтобы получить их. Его разбитые костяшки, выступающие вены, толстые, распухшие пальцы. Интересно, он бьет каждого мужчину, кто следует за женщинами в телефонные будки? Я не могу представить, чтобы такие руки были чем–то иным, кроме оружия, и теперь мне интересно, что еще они делают.

Способны ли они на легкую ласку, на скольжение вдоль мягкого изгиба бедра. Скользят ли они когда–нибудь вниз, под кружевную ткань, и приносят ли удовольствие.

Волна горячей ревности возникает из ниоткуда.

Боже. Я не устала. Я совсем чокнулась.

Я собираюсь отстраниться, но мой взгляд застревает на струйке крови, сочащейся между двумя его костяшками. Она медленно капает на его большой палец, затем вниз по ребру его руки. Я все еще не двигаюсь, когда она, горячая и влажная, соскальзывает на мою пульсирующую вену и под манжету моей перчатки.

Покалывание беспокойства и чего–то более темного гудит во мне, пока кровь стекает по всей длине моей ладони. Снова эта искра. Он ударил мужчину. Ради меня.

Мой взгляд резко взлетает, чтобы встретиться с его взглядом. Он проглатывает то, ради чего развернул меня, и вместо этого изучает меня, и что–то между любопытством и сожалением мелькает на его лице.

Он отдергивает руку и сжимает ее в кулак у своего бока.

Коротким кивком через плечо он подзывает черную машину, которая отъезжает от обочины и медленно подползает к нам, ее фары освещают путь впереди.

– Иди.

Растерянная, но не настолько глупая, чтобы спорить, я разворачиваюсь и начинаю свой путь домой.

К сожалению, покинуть яркие огни Бухты не означает, что я оставляю его позади. Он шагает следом за мной, его тень растягивается вдоль дороги в свете фар машины, следующей за нами.

Вид этого начинает вызывать у меня панику.

– У тебя есть оружие?

Стиснув зубы, я ускоряю шаг, пытаясь сохранить дистанцию между нами.

– Что–то типа перцового баллончика?

– Типа пистолета.

Я выдавливаю смешок. Я бы подумала, что он шутит, если бы считала, что этот мужчина способен на шутки.

– Нет, – заявляю я. – Он не поместился бы в мою сумочку.

Его яростный взгляд прожигает мою спину.

– Значит, ты не можешь драться, не можешь защитить себя. Ты носишь эти дурацкие туфли, в которых точно не сможешь бежать, и все же ты продолжаешь настаивать на том, чтобы ходить по этим улицам одной после наступления темноты.

Он бормочет проклятие себе под нос.

– Ты знаешь, что случается с такими девчонками, как ты?

– Они благополучно добираются домой, потому что на Побережье не случается ничего плохого.

– Они становятся статистикой на странице в Википедии, – плюет он в ответ.

Мое сердце кувыркается, и дорога впереди подпрыгивает. Ирония приходит с неожиданной стороны и бьет меня под дых, попадая слишком близко к больному.