Искупленные грешники (ЛП). Страница 27

Мой телефон.

Крошечная искра надежды вспыхивает в моей груди. Я начинаю рыться среди разбросанных салфеток, чтобы найти его.

Габриэль переступает через упавший ствол дерева.

– Нет сигнала.

Нажатие на экран подтверждает это.

Разочарование гасит ту крошечную искру надежды, и я смиряюсь со своей судьбой. Я обвисаю в руках похитителя, мои конечности болтаются, а волосы раскачиваются в такт его быстрым шагам.

Он перемещается по лесу с удивительной легкостью, даже неся меня и мое тяжелое сердце. Он наклоняется под низко свисающими ветвями, перепрыгивает через пни, словно запомнил каждый дюйм местности. Как будто он знает Заповедник лучше, чем Рори, так что, возможно, слухи правдивы – он действительно живет в пещере где–то внутри него.

Ах, Рори. Я больше никогда не увижу ни ее, ни Тейси. Или кого–либо еще, если на то пошло. Интересно, узнает ли Рори когда–нибудь, что ее психованный зять убил меня.

Громкий вздох вырывается из моих губ клубком пара, и грудь Габриэля напрягается у моего локтя.

– Прекрати, – сквозь зубы говорит он.

– Прекратить что?

– Дышать.

О.

Поняв, что его приказы имеют вес, я задерживаю следующее дыхание у основания горла. Когда оно начинает жечь, я выпускаю его коротким выдохом.

Он что–то бормочет себе под нос.

– Ты просто делаешь все, что любой мужчина тебе прикажет?

Я смотрю на него, моргая. Он все еще смотрит прямо перед собой, и свежий слой раздражения окутывает его черты.

– Э–э, когда они носят меня, как сумочку, то да.

Он проводит зубами по нижней губе, но не отвечает.

Мы движемся сквозь лес, кажется, мили напролет. Через поляны, через ручей, петляя и поворачивая, пока кроны над нами не становятся такими густыми, что даже лунный свет не касается лесной подстилки. Каждый шаг добавляет еще один кирпич надвигающейся гибели на мои плечи, пока вес не становится слишком тяжелым, чтобы его вынести.

– Ты собираешься убить меня?

– Нет времени, – выжимает он каждое слово, звуча почти сожалеюще, словно ему ничего не хотелось бы больше, чем вогнать пулю в мой череп и бросить в неглубокую могилу. Ни его тон, ни объяснение не могут остановить хлынувшее через меня облегчение.

– Не убьешь? – Я пытаюсь приподняться на его руках, но он со злым шипением сжимает кулак на спинке моей куртки, снова прижимая меня к себе. – Ты обещаешь?

Снова нет ответа, но мне все равно. Теперь есть надежда, настоящая, осязаемая надежда, и я буду цепляться за нее, как за спасательный круг, пока он не даст мне причину отпустить.

Мы томимся в тишине. Дрожащие ветви, хрустящая под ногами листва и контрастирующие сердцебиения сплетаются в ровный саундтрек. В других объятиях, при других обстоятельствах, и, если бы я действительно знала, куда иду, мне было бы почти комфортно.

Спустя некоторое время Габриэль приподнимает руку под моим коленом, чтобы посмотреть на часы, и ледяной ветерок пробегает по моему бедру.

От этого движения подол моего платья задрался. Я собираюсь поправить его, но, когда голова Габриэля наклоняется, что–то останавливает меня. Слишком темно, чтобы видеть, но мне и не нужно, потому что полоска обнаженной кожи покалывает в том месте, которого касаются его глаза. Медленно движущееся тепло скользит по мурашкам, вверх по внутреннему шву моего бедра, и останавливается на розовом шелке, собравшемся у меня на коленях. Мое дыхание замирает от дрожи, следующей за ним. Оно теплое, странное и неуместное, вторгается в самую мою сердцевину и заставляет соски напрячься.

Черт, прекрасно.

Внезапно ночь больше не кажется такой пронизывающе холодной.

В отсутствие света мои другие чувства обостряются. Я улавливаю теплый мужской запах его шеи, слышу сильную пульсацию его сердца и замедление его шагов. Я чувствую выпуклость его мышц, поддерживающих мое тело, и когда он загибает руку вверх, проводя шершавой ладонью по моему обнаженному бедру, я тоже чувствую, каково это – быть тронутой им.

Одним резким движением он стаскивает мое платье вниз. Это простой, почти неохотный жест, словно он вовсе не хотел прикасаться ко мне. Длится это мгновение, но жар от него остается. Из моих губ вырывается короткий выдох, и теперь я размышляю о несущественных вещах, например, есть ли у него жена или девушка. Будет ли он так же холоден с ней, или она такая же страшная, как и он.

Почему–то эта мысль зудит, пока не начинает раздражать.

Из темноты доносится грубый, медлительный голос и возвращает меня в лес.

– Ты веришь всем, кто говорит, что не убьет тебя?

Его слова задерживаются дольше, чем его прикосновение. Они просачиваются в мои поры, медленные и густые, и скручивают желудок. С ними приходит осознание, что он ссылается на свое более раннее обещание не убивать меня.

И вот так, я соскальзываю со спасательного плота, его вопрос – кирпич, привязанный к моей лодыжке. На этот раз раздражение и вихрь горьких воспоминаний выталкивают меня на поверхность.

Он играет со мной в психологические игры. Поманит надеждой, только чтобы вырвать ее и снова вернуть.

Я видела это раньше, в другой жизни, разыгранное другим психопатом. Я видела, как взрослые мужчины съеживались, а затем рыдали от облегчения. Смыть, повторить, повторить снова, пока они не станут ошеломленными, слабыми и отчаявшимися. Здесь нет правил и нет шанса на победу: исход всегда один и тот же.

Я устала плыть в угрозах этого мужчины и тонуть в его тени. Я не буду танцевать под дудку Дьявола или умолять о жизни просто ради его развлечения.

Я задираю подбородок и смотрю на него с вызовом.

– Можешь прекратить психологические пытки, ты не убьешь меня.

– Нет?

– Нет. Слишком много людей видели тебя со мной, включая твою невестку. Которая, кстати, будет интересоваться, где я.

Когда мы пересекаем полоску лунного света, пробивающегося сквозь лесной полог, я почти уверена, что вижу, как его губы изгибаются. От забавы или раздражения, я не знаю, но последовавшая тишина держит меня на острие ножа, заставляя затаить дыхание с комом в горле, который растет все больше, пока я жду его ответа.

Он наконец приходит. Глухой, зловещий ропот.

– Что было в темноте, остается в темноте.

Слова выходят из его рта тугим клубком пара. Я смотрю, как он танцует и рассеивается, и струйка холодной тревоги смывает жар моего раздражения.

Что, черт возьми, это значит? Это звучит как еще одна загадочная угроза, но в этой есть тревожный подтекст. Что–то более мягкое, более горькое, словно вытащенное откуда–то из глубин.

Мой мозг работает еще несколько минут, пока мои мысли не замедляются все больше и больше, и наконец не останавливаются.

У меня кончились силы. Я так устала. Мои конечности тяжелеют в хватке Габриэля, словно мое тело позволяет гравитации взять верх, готовясь скоро оказаться на шести футах под землей.

Когда он наконец останавливается, я понимаю, что мои веки тоже отяжелели. Осознание пробуждает меня, как коленный рефлекс, и я резко выпрямляюсь на его руках.

Затуманенным взглядом я осматриваю окрестности. Небо теперь светлее, и на мгновение мне кажется, что наступил рассвет. Но нет, это просто уличные фонари, их мягкий свет заливает большую гравийную парковку.

Я щурюсь и переориентируюсь. Мы у входа в «Виски под скалами», фешенебельный бар в Дьявольской Лощине. По периметру припаркованы машины, похожие на ту, в которой умчали Рори и Тейси, и, когда я бросаю взгляд на входную дверь, оттуда доносится приглушенный гул активности.

Хватка Габриэля ослабевает, и мои ноги касаются земли.

В замешательстве я смотрю на него, моргая. Он возвышается надо мной, свет от уличного фонаря над нами выхватывает высокие скулы, бросая остальную часть его и всю меня в тень.

Его глаза сверкают черным презрением, когда касаются меня.

– Иди.

Я отступаю, пошатываясь. Я иду задом, не решаясь отвести от него взгляд, на случай если это еще одна игра разума. Я устала от всего: от сжатых кулаков, от резкого движения кадыка, от неподвижности его позы и от того, как его глаза следят за моими движениями, словно лазерный луч.