Тверской баскак. Том Шестой (СИ). Страница 36

Думаю, этот день когда-нибудь в будущем потомки сделают праздником и выходным, ибо по значимости трудно переоценить такое событие как принятие общерусского уголовно-гражданского законодательства. Ведь это не просто понятные для всех нормы прав и наказаний, это еще и одна из трех мощнейших скреп, связывающая города и народы воедино. Один язык, один закон, один Бог! Как-то так! Ну, и для меня небольшое подспорье, так сказать, рычаг воздействия на плохишей, что не хотят слушать правильных советов. Есть в новом судебнике парочка завуалированных статей, по которым я хоть сейчас могу любого думского боярина или даже члена Палаты князей к ответственности привлечь. Так, на крайний случай приберег, авось не пригодится!

Возок тряхануло на выбоине, и я выругался в сердцах. Снегу намело нынче немерено! Январь всегда был серьезным испытанием для города, а в этом году это настоящее стихийное бедствие. Кажется, вся Русь собралась этой зимой в Твери. Тут и депутаты Земского собора со всех городов Союза, и князья Княжой платы, и ведь каждый со своей свитой. Купцы не только со всех русских городов, но и с Булгара, с Орды, Хорезма и еще бог знает откуда. Ганзейцы и новгородцы само собой, а еще датчан и свеев нынче много. Простого люда, как обычно, поглазеть наехало отовсюду, да и самих тверичей за последние годы удвоилось. А еще суд над ушкуями новгородскими, коих летом пленили. Я процесс специально до января держал, дабы по новому судебнику судить и еще по ряду причин, о коих попозже. Так что город переполнен настолько, что, кажется, вот-вот через край плеснет! Благо, народ в эти времена не избалован комфортом: спят вповалку прямо на полу в гостевых домах и трактирах, а то и у костров под открытым небом. Что уж тут говорить, охота пуще неволи!

Сани катятся мимо торговых рядов, и сквозь толпящийся народ я вижу выставленный товар. После западного похода его стало в разы больше, и выбор такой, что еще лет пять назад никому и не снилось. Народ русский горазд на таланты!

Вон вижу посуду расписную: и керамическую, и деревянную. Знаю, это с Верхнего Волока: краски и лаки мастера там сами делают. Как-чего, я в тонкости не вдавался. Прямо скажу: «Недосуг», но точно знаю, что для растворения смол покупают мой метиловый спирт и скипидар. А вон там дальше — стекольные лавки. Как пригнали мастеров с Богемии, так дело тоже пошло поживее. Обмен опытом, так сказать! Сейчас умельцы с Клинской мануфактуры уже хрусталь продают. Грубовато у них пока получается, но лиха беда начало. Ведь на два столетия раньше!

Мебельных рядов опять же много. Ныне циркулярка или токарный станок с велосипедным или просто ножным приводом никого уже не удивляет. Стволы деревьев распускают на доски в сотню раз быстрее, а доска это и строительство, и корабли, и мебель.

Благодаря токарному станку мебель такую стали делать, что немчура дивится и скупает все на корню. Особенно в цене кресла и стулья с точеными изогнутыми ножками. Те, что в моем времени венскими назывались, теперь же их народ чаще тверскими кличет.

Железа и изделий из металла с каждым годом на ярмарке тоже прибывает. К нам едут за гвоздями, скобами, лопатами и прочим простым инструментом, не говоря уж про что-то посложнее. За такими изделиями, как сверла, коловороты, циркулярные пилы, рубанки — только в Тверь, потому что кроме как здесь нигде больше такого не увидишь.

За зерном, свекольным сахаром и маслом подсолнечника тоже только сюда, в Тверь. Везут это с моих южных земель и с Черниговщины, а со следующего года еще и с Киевского, и с Новгород-Северского княжеств пойдет.

В общем не объехать всего и не перечислить. Я уже и сам не скажу точно, чем где торгуют на ярмарке, но доверенные люди мои приставлены ко всему и следят за порядком строго. Потому как львиная доля товара здесь с моих заводиков и ферм, а еще с двух основных торговых компаний: от Тверского торгового товарищества и от Ост-Индской компании.

Вздрагиваю от надрывного скрипа петель и выхожу в задумчивости. Это открываются ворота кремля. Сани вкатываются под арку Троицких ворот и останавливаются у крыльца Великокняжеского Тверского суда. Здание это новое, построено только в этом году специально для процесса над новгородцами.

Откинув меховой полог, вылезаю из саней и поднимаюсь по ступеням. Завидев меня, стрелки у входа вытягиваются во фрунт, а служка распахивает двери. Быстро поднимаюсь на второй этаж и вхожу в зал заседаний. Народу битком, в основном тверичи и новгородцы. Из подсудимых осталось лишь четырнадцать человек, с остальными уже разобрались. Эти же вожаки ватаги, и все как на подбор дети самых знатных новгородских родов.

Выпорхнули из родного гнезда покуражиться, так сказать, показать силу молодецкую, а оказались здесь — на скамье подсудимых Тверского суда. И светит им всем ни много ни мало: смертная казнь за разбой и покушение на жизнь консула Твери.

Судья молодой, но княжеского рода. Из дальних родственников Рязанских Ингваричей. Окончил мое училище пять лет назад и показал превосходные знания римского права и законов Юстиниана, что преподавал у меня заезжий грек Феодосий. За эти успехи молодой выпускник Василий Локша был назначен судьей Заволжского острога и привлечен к созданию судебника.

Последним созывом Земского собором и Княжой палаты судебник приняли к исполнению во всех городах Союза, а показавший себя с наилучшей стороны молодой судья Локша пошел на повышение и занял кресло в Тверском Великокняжеском суде.

Сейчас он ведет дело и, несмотря на сильнейшее давление со стороны высокородных родственников, не дает спуску новгородским разбойникам.

Вот звенит гонг, и судья поднимается для оглашения приговора. Зачитывается длинный список прегрешений, выносится вердикт: «Виновны». И согласно новому судебнику, оглашается приговор: «Смертная казнь через отделение головы от туловища».

В зале в момент поднимается дикий гвалт. Матери и жены осужденных орут в голос, бояре новгородские клянутся отомстить за кровь сыновей. Кое-где даже дошло до драки с нашими тверскими, но стража уже оттеснила самых буйных, работая древками алебард и не щадя родовитых боярских носов.

Я смотрю сверху на этот накал страстей и испытываю удовлетворение. Нет, я не злорадствую, не настолько я злопамятный, да и, если честно, нет у меня злости на этих парней. Они не хуже и не лучше остальных! Просто время такое! Право сильного наперед всего, а жизнь человеческая гроша не стоит. Я удовлетворен лишь тем, что все идет по плану и новгородский пасьянс раскладывается, как задумано. Ведь объявленный приговор — это лишь инструмент, пусть жестокий, но всего лишь инструмент воздействия на новгородскую верхушку. Услышат? Так консул может и помилование выписать, а нет… Тогда что ж! Времена нынче жестокие.

Падаю в кресло и с наслаждением вытягиваю ноги. С утра ведь как заведенный: выступаю, выступаю и выступаю! То до посинения спорю с князьями, то прочищаю мозги боярам в думе, то убеждаю депутатов в Соборе. И завтра опять то же самое!

«Господи, дай мне сил! — Мысленно взываю к небесам. — От твоих созданий человеческих у меня скоро башка взорвется!»

Я только что вернулся из здания суда и больше всего мне сейчас хочется тишины и покоя. Прикрываю глаза, и в навалившуюся полудрему тут же врывается крик из приемной.

— Вы куда⁈ — Доносится вопль Прошки. — Нельзя к консулу!

Вслед ему грохочет рев старшего Нездинича.

— Пусти, тля, зашибу!

Сон улетает мгновенно. За Прошку я не волнуюсь, но у моих дверей стоят два алебардщика, и неизвестно еще, кого сейчас зашибут. Во избежание смертоубийства кричу прямо сквозь дверь.

— Пусти их, Прохор! Пусть заходят!

Буквально через мгновение влетают оба Нездинича, и Богдан начинает орать прямо с порога:

— Что же ты вытворяешь, Фрязин⁈ Разе мы так с тобой договаривались⁈

Мы с ними, конечно, давние знакомые, но так вести себя нельзя никому. Ледяным взглядом прерываю рев новгородца и показываю им на кресла.