Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб. Страница 6
При Александре I появились тайные полицейские агенты. Их было немного, отмечает Лурье, но они внесли свой вклад в дело раскрытия политических преступлений. Доносчики потеснились и отошли в тень. Политическая полиция получила возможность действовать более уверенно. Благодаря хотя и единичным случаям использования провокаторов, в недрах служб политического сыска зародилось моральное разложение его сотрудников от прикосновения к недозволенным методам борьбы с оппозиционерами царскому трону, методам, влекущим за собой нескончаемую цепь беззаконий.
Продолжая попытки реформирования и централизации политического сыска, Александр I в 1810 году учредил Министерство полиции, которое было создано ближайшим советником императора М. М. Сперанским, во многом по французскому образцу. Именно при Александре I, считает Лурье, проявилось тяготение русского политического сыска к французской системе его организации. В 1810 году министр полиции А. Д. Балашов писал русскому посланнику в Пруссии:
«Что же касается до устава высшей секретной полиции во Франции, то на доклад мой Его Императорское Величество изъявить изволил Высочайшее Соизволение на употребление вашим сиятельством нужной для приобретения сего манускрипта суммы, хотя б она и ту превосходила, которую австрийское правительство заплатило, лишь бы только удалось вам сделать сие, теперь весьма нужное, приобретение, в чем особенно Его Величество изволил интересоваться».
ШПИОНЫ КОРОЛЕЙ И КОРОЛИ ШПИОНОВ
Русский посол о французском правительстве. — Из инструкции Александра I Кутузову. — Политический сыск во Франции XVIII века. — Полиция во времена французских Реставраций. — Покушение на герцогиню Беррийскую. — Борьба полиции Луи Филиппа с правительственными заговорами. — Разоблачение осведомителя Делагода. — Полиция Второй империи. — Провокации Лагранжа. — «Заговор 25 тысяч адресов». — «Заговор с биноклем».
Франция по праву считалась колыбелью европейской политической полиции. Та самая Франция, революционного духа которой боялись на российском троне, давала самодержавию николаевского и будущих времен полезные примеры собственной борьбы с внутренними антиправительственными силами. Не случайно российский политический сыск неоднократно обращался за помощью к французской полиции на протяжении всего XIX века. Как отмечают исследователи революционного террора и полицейских провокаций Ж. Лонге и Г. Зильбер в книге «Террористы и охранка», система сыска и провокации расцвела во Франции с чрезвычайной пышностью и быстротой. Этому способствовали особые условия общественно-политического развития после французской буржуазной революции 1789–1799 годов.
Парижский посол России граф Морков в 1804 году доносил Александру I о французском правительстве следующее: «С прискорбием, но и с правдивостью я должен сказать вашему императорскому величеству, что все бумаги и все поступки отдают навсегда ненавистными временами Робеспьера и Директории и стремятся пробудить повсюду идеи мятежа и переворота, от которых — как льстили себя некоторое время мыслью — это правительство будто бы совершенно отказалось». При всем своем либерализме и даже республиканизме Александр I был достаточно государем старого порядка, чтобы не питать никакого сочувствия к якобинской эпохе французской истории. Под маской борьбы с «идеями мятежа и переворота» контрреволюция во Франции все более и более становится одной из главнейших задач европейской монархической коалиции, а в ее составе — и российского императорского дома. Пункт № 6 инструкции, данной Александром Кутузову, гласил: «Учредить сношения с недовольными во Франции, ибо когда там сделается известна цель, с какою ведем мы войну, то, вероятно, большая часть жителей присоединится к нам для низвержения Наполеонова правительства». Эта нелепость, как замечает М. Н. Покровский в своей книге «Дипломатия и войны царской России в XIX столетии», усердно внушавшаяся реакционным правительствам Европы эмигрантами еще с первых лет революции, была настолько популярна среди вождей антинаполеоновской коалиции, контрреволюция во Франции настолько являлась последним якорем спасения для союзников, что слухами о восстании французов против Наполеона определялись даже союзные операционные планы — к прямой выгоде французского императора, который и создавал эти слухи через своих шпионов.
Крайняя обостренность внутренних конфликтов во Франции на протяжении XIX века, нарушенное равновесие общественных сил, находившихся в состоянии постоянного брожения, неустойчивость политических режимов, быстрая смена правительств создавали благоприятную почву для усиления полицейских основ в государстве. Шаткость положения, сознание недолговечности, чувство страха перед революционной стихией, политическая беспринципность, отличающая временную власть, вынуждали ее не быть разборчивыми в средствах борьбы с противниками.
Сам начальник сыскной полиции Франции Канлер в своих записках опубликовал богатый перечень полицейских провокаций, имевших место во времена французских Реставраций 1814–1830 годов. Провокация, как писал главный сыщик Франции, была возведена в постоянную систему и преследовала две цели: придать видимую законность репрессивным мерам и обнаруживать, подвергая наказанию за преступные мнения, отдельные лица и группы. Эта система активно разжигала дурные инстинкты. Привлечь внимание полицейского начальства можно было только раскрытием какого-нибудь заговора. Если усердный розыск ни к чему не приводил, оставалось самому изобрести какую-нибудь подлую махинацию, вовлечь в нее какого-нибудь благочестивого отца семейства, никогда не помышлявшего ни о каких конспирациях, выдумать сообщников, наметить на эту роль людей невинных и затем выдать всех полиции.
Провокаторы, которыми тогда кишела Франция, действовали во всех слоях общества, среди рабочих, купцов и в особенности среди военных, подозреваемых в приверженности Наполеону I. Наиболее известным фактом провокации этого периода является дело генерала Бертона и подполковника Карона, которые поплатились жизнью за слишком доверчивое отношение к темным проходимцам. Примером того, к каким приемам прибегала тогда полиция, вдохновляемая свыше, может служить «подвиг» полицейского провокатора, который организовал покушение с бомбами против герцогини Беррийской. Взрыв бомбы должен был смертельно перепугать беременную герцогиню и вызвать у нее выкидыш. Таким образом, по расчету провокаторов, старшая линия Бурбонов временно прекратилась бы.
Провокационные приемы применялись тайной полицией французской Реставрации к массовым движениям, уличным демонстрациям, всякого рода оппозиционным выступлениям. Переодетые шпионы своим подстрекательством старались превратить массовые выступления в бунтарские беспорядки, чтобы оправдать и узаконить последующие расправы над толпой. В царствование Луи Филиппа (1830–1848) полиции больше не приходилось выдумывать заговоры. Она еле-еле справлялась с настоящими и подлинными заговорами, грозившими самому существованию «мещанской монархии». Барбес, Бланки, Коссидьер и другие революционные деятели той эпохи многие годы заставляли дрожать французское правительство. Для провокаций создавалось самое широкое поле действий.
Успешная борьба с заговорщиками была почти немыслима без проникновения в самый центр тайных организаций. Правительство поддерживало с ними постоянную связь через посредство многочисленных предателей и провокаторов, самым знаменитым из которых был Делагод. Он участвовал одновременно в большинстве тайных обществ и был одним из деятельнейших помощников «главных революционеров Франции» Бланки и Барбеса. В продолжение десяти лет он осведомлял полицию обо всех планах и замыслах карбонариев, предавал полиции своих товарищей и расстраивал решительно все их действия. Его измена была раскрыта чисто случайно. После февральского восстания 1848 года один из его вождей Коссидьер прямо с баррикады отправился в парижскую префектуру и занял ее «именем самодержавного народа». Там один из чиновников назвал ему революционное имя предателя, наносившего страшный вред революционному движению в последние годы. Разоблачение Делагода произвело ошеломляющее впечатление. Немедленно был созван суд из наиболее известных вождей тайных обществ. Ничего не подозревавший Делагод явился туда в числе других. Вначале он пытался отпираться, ссылаясь на свои прежние заслуги, и отрицал принадлежность ему доносов, подписанных не его именем. Но когда Коссидьер предъявил ему собственноручное письмо, в котором он предлагал в 1838 году свои услуги полиции, предатель, уничтоженный, бледный, дрожащий, во всем признался. Ему протянули сначала пистолет, потом яд, предлагая самому покончить с собой, но предатель отказался искупить своей смертью совершенные им преступления. От страха он еле держался на ногах и наконец повалился на диван. Кто-то бросился на него с криком: «Негодяй! Если ты не покончишь с собой, то я убью тебя собственными руками!» Но исполнить угрозу не дали. Провокатора отправили в тюрьму Консьержери. Впоследствии, однако, Де-лагоду удалось освободиться из заключения. Он пытался продолжать свою полицейскую карьеру. Но уже безуспешно.