Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб. Страница 26

В гораздо более деликатное положение попало министерство того же Фрейсине, когда в 1885 году амнистировало князя Кропоткина, в качестве анархиста отбывавшего наказание по приговору французского суда. Весьма возможно, что в Париже просто не отдавали себе ясного отчета относительно значения Кропоткина в русском революционном движении. В Париже были немало удивлены, когда узнали, что, по петербургским представлениям, этот акт французского правительства «затруднит дальнейшее развитие дружественных отношений России и Франции».

Префект парижской полиции Л.Андрие, помня об этом инциденте, а также имея в виду убийство Александра II, обращался к русскому правительству со словами о том, что «есть раны, которые требуют раскаленного железа, и нигилизм из числа таких ран… Для страшных болезней нужны страшные лекарства. Следует также прибегнуть к силе денег. Купленный продаст и сообщников… у нас, во Франции… сумма тайных расходов очень велика».

Под покровительством Андрие в качестве парижских агентов «Дружины» начали свою полицейскую карьеру — Рачковский и Бинт. О поездке в 1881 году в Париж в связи с планами «Дружины» убить Гартмана говорит в своих воспоминаниях С. Ю. Витте. В Париже «под видом изучения рабочего вопроса, а между тем более сыщиком нигилистов» находился тогда же С. С. Татищев.

«Дружинниками» становились многие чиновники русского посольства в Париже. Таким образом, активность «Дружины» во французской столице была весьма велика и находила поддержку многих официальных французских лиц. Татищев, например, встречался в Париже с премьер-министром и министром иностранных дел Франции Гамбетгой. Следует, очевидно, иметь в виду, что у русско-французской дружбы, кроме политической стороны в общем смысле, была еще сторона политическая в том более специальном смысле, в каком говорят о политическом преступлении или о политической полиции. Позабыв об этой — стороне, нельзя понять многое во взаимных отношениях французской дипломатии и русского двора.

«Отчет» указывает, что во главе парижской агентуры «Священной дружины» первоначально стоял Клеман Фабр де Лагранж, который характеризуется в нем как «один из известнейших полицейских чиновников времен Империи». Известный французский публицист Э. Керат-ри называл Лагранжа «наиболее опасным для общественного порядка человеком» во всей Франции. Очевидно, опыт Лагранжа по части различного рода политических провокаций и убийств привлек внимание «дружинников».

Кроме убийства Гартмана, «Дружина» замышляла убить П. А. Кропоткина и издателя газеты «Intransigeant» («Непримиримый») А. Рошфора, к которому в 1880 году обращалась «Народная воля». Как и план убить Гартмана, эта затея была полной авантюрой, помощь же Лагранжа была оценена «Дружиной» весьма критически. В «Отчете» говорится, что «он оказался совсем не подходящим для своей новой роли — раскрытия русской крамолы за границей… особые свойства русского революционного движения и русских эмигрантов были ему совершенно непонятны. К тому же он был стар и очень дорог». Поэтому от его услуг отказались. Однако такое объяснение со стороны составителей «Отчета» было явной попыткой выдать нужду за добродетель, поскольку на самом деле Лагранжу пришлось оставить службу в «Дружине» из-за разоблачений в «Intransigeant».

Если собственно «агентурная» деятельность «Дружины» и Лагранжа оценивалась в «Отчете» с определенной долей «объективности», то не таково было отношение его составителей к степени успешности другой важной стороны деятельности «Дружины» — литературной провокации. В «соображениях» одного из «дружинников» о «газетной агентуре» говорится о необходимости «статьями» влиять на иностранную печать в целях Святой Дружины». И здесь, как считали авторы «Отчета», в полной мере проявился «талант» оказавшегося в сентябре 1882 года во главе парижской агентуры «брата № 729». Все члены «Священной дружины» назывались «братьями», их имена скрывались за номерами. «Братья» группировались по «пятеркам», и каждый из них должен был знать только организатора своей «пятерки», которого называли «старшим братом». «Брат № 729» считался в «Дружине» человеком умным, образованным и крайне энергичным. «Ко всем его качествам необходимо еще прибавить, что он свой человек во французском литературном и журнальном мире; это представлялось крайне важным, так как делало для него более легким и удобным установление постоянных сношений с некоторыми органами прессы и даже как бы некоторое на них воздействие. Брат № 729 предложил поместить во французских газетах несколько статей, в которых нигилисты были бы представлены в их настоящем свете. Этим путем казалось возможным лишить их симпатий французского общества, не имеющего ясного понятия о русских революционерах и смотрящего на них как ни в чем не повинных жертв. Действительно, брат № 729 вошел в сношение с редакторами некоторых консервативных газет». При этом назывались «Figaro» и «Gaulois». Далее сообщалось, что «борьба, поднятая этими органами против русских нигилистов, служит лучшим доказательством успешности действий брата № 729». Так составители «Отчета» писали о П. В. Корвин-Круковском, соавторе А. Дюма-сына, а впоследствии — С. С. Татищева. Корвин-Круковский, живший в Париже с 1875 года, был там поверенным Татищева, и возможно, что последний привел его в «Дружину».

Следует отметить, что консервативная «Figaro» сразу же после 1 марта 1881 года негативно высказывалась о народовольцах и весьма положительно о новом русском царе. Эмиль Золя писал в «Figaro» о первомартовцах в статье «Республика в России», что они «как дети, что кидают камни в осиное гнездо, не слишком зная, что от этого произойдет» Однако затем «русская тема» сходит с полос «Figaro». Что же касается «Gaulois», то еще В. Богучарский замечал, что публикации в этой газете о якобы самоубийстве М< Д. Скобелева из-за разоблачений его будто бы существовавших связей с «нигилистами», а также о том, что в придворных кругах великого князя Константина Николаевича называли «Великий князь Равенства», были инспирированы «дружинниками». На «вздорные сплетни и слухи», распространяемые «Gaulois», обращал внимание царя К. П. Победоносцев. Однако тогда Корвин-Круковский еще не стоял во главе парижской агентуры «Дружины» Усилия в этом направлении следует отнести на счет Департамента полиции, агентом которого Корвин-Круковский стал после роспуска «Дружины», получив статус «официального» главы русского антиреволюционного шпионажа в Париже, до тех пор пока его в 1884 году не сменил Рачковский, явно предпочитавший литературной провокации разгром эмигрантских типографий и организацию похищения лидеров революционной эмиграции.

Если во Франции «Дружина» пользовалась для своих целей консервативной прессой, читателям которой нетрудно было доказывать «вред» «нигилизма», то в другом — центре русской революционной эмиграции — Женеве — «общество борьбы с крамолой» внедрялось в самую среду эмигрантского газетного мира, учредив там свои провокационные органы «Вольное слово» и «Правда». Возможно, мысль об этом была подсказана «дружинникам» Андрие, издававшим, по словам П. А. Кропоткина, «кровожадно-революционную» газету «sociale» и не стеснявшимся признаваться в этом в своих воспоминаниях. Кропоткин замечал, что «издание правительствами революционных газет было тогда в большом ходу». Если «Правда» носила «ультрареволюционный» характер, то «Вольное слово» держалось более «умеренно». Полемика, которую, по мысли организаторов этой затеи, должны вести газеты, призвана была разлагающе действовать на революционную эмиграцию.

В «Отчете» говорится лишь о газете «Правда», во главе которой был поставлен «бывший исправник» Н.Н. Климов. В эмигрантских кругах существовало мнение, что он агент не «Дружины», а Департамента полиции. А Департамент полиции весьма ревниво относился к своей монополии в области политического сыска, которую нарушала «Дружина». Однако существуют свидетельства, говорящие о «дружинном» происхождении «Правды», в частности А. С. Скандракова — известной креатуры В. К. Плеве. Скорее всего, между Департаментом полиции и «Дружиной» существовали в разное время отношения как соперничества, так и партнерства. Задачи, ставившиеся «Дружиной» перед газетой «Правда», были весьма широки. «Отчет» свидетельствует о том, что «имелось в виду привлечь к участию в газете в качестве сотрудников возможно большее число эмигрантов и таким образом приобрести их доверие, получать сведения о всех предположениях и замыслах их, так сказать, из первых рук». Отчасти Климову это удалось. Один из редакторов женевского «Общего дела» М. Эл-пидин писал, что Климов «удил своих сотрудников там, где голод и нужда были на пороге», и добавлял: «Конечно, когда предлагают работать за очень высокий гонорар, да еще не вмешиваются цензировать статьи, а предоставляют полную свободу пишущему, очевидно, никому в голову не придет задать вопрос: кто сей Климов? В особенности заочно, не видя его в глаза». Элпи-дин, не подозревавший о провокационной затее «двух газет», с некоторым удивлением сообщал о «войне» «Правды» с «Вольным словом», во главе которого был «Аркадий Мальшинский, крупная рука III Отделения. Оловом, была война главного шпиона с уполномоченным сыщиком той же кухни, как ни странно, а факт». Вскоре «Правда» была разоблачена эмигрантской прессой, о чем, естественно, не говорится в «Отчете», но деятельность свою она прекратила лишь после роспуска «Дружины». Провокационная деятельность Климова, достаточно высоко оцениваемая «дружинниками», не способствовала, однако, его карьере — в 1883 году Департамент полиции распорядился арестовать Климова, если он пересечет русскую границу.