Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб. Страница 12

Когда же в 1832 году Николай проведал от Дарьи Ливен об антирусских тенденциях одного молодого английского дипломата, Чарлза Стрэтфорда Каннинга, двоюродного брата Джорджа Каннинга, то он снова обратился за помощью к княгине. Именно ей министр иностранных дел России граф Карл Нессельроде по поручению царя написал частное письмо с тем, чтобы она дала как-нибудь знать руководителям английской политики Грею и Пальмерстону о нежелательности посылки Стрэтфорда Каннинга послом Англии в Россию. Тайная миссия Ливен поначалу шла успешно. Она сумела уговорить премьер-министра Грея, и тот счел, что дело на этом окончено. Но Пальмерстон решил опубликовать в газетах, что назначение Стрэтфорда уже состоялось. Предварительно он дал на подпись королю Вильгельму IV указ о назначении Стрэтфорда послом в Петербург. Когда сообщение появилось в прессе, Пальмерстон послал обычный запрос об «агремане» русскому правительству, рассчитывая, что Николай не решится отказать. Однако, подстрекаемый Дарьей Дивен, Николай решился. Он приказал Нессельроде объявить Пальмерстону, что не примет Стратфорда. Пальмерстон настаивал. Николай оставался непоколебим. Пальмерстону, не без влияния княгини Дивен, пришлось признать, что коса нашла на камень, и подчиниться. Дивен постоянно информировала своего брата, шефа жандармов Бенкендорфа, и Николая I также и о настроениях русской эмиграции в Англии, немногочисленной в то время.

Возложение сыщицких обязанностей на русских дипломатов не всегда приводило к желанным результатам. Как писал в 1858 году Герцен, «все дельные русские дипломаты ясно понимают, что ничего нет общего между сношениями России с другими державами и вертепом III Отделения. Делать жандармов из послов — изобретение Николая». Однако в прямые обязанности русских дипломатов за границей входило возвращение в Россию политических эмигрантов, в первую очередь П. В. Долгорукова, И. Г. Головина, М. А. Бакунина, Н.П. Огарева. И тут дипломатическому корпусу уже по роду службы приходилось сотрудничать с III Отделением. Такое «сотрудничество» было замечено Герценом. Им были преданы гласности провокационные попытки заполучить «вреднейшего эмигранта» князя П. В. Долгорукова. В «Колоколе» появилась переписка князя с русским правительством:

«Российское Генеральное консульство в Великобритании, № 497.

10/22 мая 1860 года.

Нижеподписавшийся, управляющий Генеральным консульством, имея сообщить князю Долгорукову официальную бумагу, просит сделать ему честь пожаловать в консульство послезавтра в четверг, во втором или третьем часу пополудни.

Ф. Грот».

«Лондон, 10/22 мая 1860 года.

Если господин управляющий Генеральным консульством имеет сообщить мне бумагу, то прошу его сделать честь пожаловать ко мне в отель Кларидж, в пятницу 13/25 мая, во втором часу пополудни.

Петр Долгоруков».

«Российское Генеральное консульство в Великобритании, № 498.

12/24 мая 1860 года.

Нижеподписавшийся, управляющий Генеральным консульством, имеет поручение пригласить князя Долгорукова немедленно возвратиться в Россию вследствие ‘Высочайшего о том повеления. Нижеподписавшийся просит князя Долгорукова почтить его уведомлением о получении сего сообщения.

Ф. Грот».

«Письмо к начальнику III Отделения. Лондон. 17/29 мая 1860 г.

Князю В. А. Долгорукову.

Почтеннейший князь Василий Андреевич, вы требуете меня в Россию, но мне кажется, что, зная меня с детства; вы могли бы догадаться, что я не так глуп, чтобы явиться на это востребование? Впрочем, желая доставить вам удовольствие видеть меня, посылаю при сем мою фотографию, весьма похожую. Можете фотографию эту сослать в Вятку или в Нерчинск, по вашему выбору, а сам я — уж извините — в руки вашей полиции не попадусь, и ей меня не поймать!

Князь Петр Долгоруков».

В «Колоколе» были также опубликованы пояснения П. В. Долгорукова по поводу этой переписки с консулом Гротом и своим родственником князем В. А. Долгоруковым, бывшим с 1856 года начальником III Отделения: «В нашем веке неоднократно видели, как политические эмигранты возвращались на родину, а члены правительства, их дотоле преследовавшие, обрекались на изгнание. Искренно желаю, чтобы дом принцев Голштейн-Готторпских, ныне восседающий на престоле Российском, понял наконец, где находятся его истинные выгоды; желаю, чтобы он снял наконец с себя опеку царедворцев жадных и неспособных (мнимая к нему преданность коих не переживет годов его могущества); желаю, чтобы он учредил в России порядок правления дельный и прочный, даровал бы конституцию и через то отклонил от себя в будущем неприятную, но весьма возможную случайность промена Всероссийского престола на вечное изгнание».

В мае 1860 года лондонские дипломаты не без злорадства пересылают П. В. Долгорукому высочайший указ «О запрете на имение», а позднее — о лишении титула, об объявлении изменником, изгнанником.

Другой русский эмигрант, Иван Гаврилович Головин, несмотря на все дипломатические уговоры по распоряжению III Отделения, также отказался вернуться на родину и в 1845 году перешел в английское подданство. Головин выпустил в Париже книгу «Дух политической экономии», которую при дворе сочли «памфлетом против Николая I». Вызванный в Россию «памфлетист», не исполнивший «дипломатических» требований Бенкендорфа, был заочно предан суду, который приговорил, «лишив Головина чинов и дворянства, сослать его, в случае явки в Россию, в Сибирь в каторжную работу». Прощенный Александром II, Головин тем не менее в Россию не вернулся и в 1859–1862 годах издал за границей длинный ряд брошюр по острейшим общественным вопросам, стоявшим в то время на очереди в России. Им были выпущены два номера журнала «Стрела» и 12 книжек журнала «Благонамеренный», содержавших критику царского режима. Замечательную характеристику Головину дал Герцен в статье, специально ему посвященной. Не вошедшая в «Былое и думы» глава эта была напечатана в майской книжке «Былого» за 1907 год.

Когда в очередной раз российские эмигранты заявляли о своем нежелании вернуться на родину, охранное ведомство начинало засылать своих агентов в места их расселения — Париж, Лондон, Ниццу и далее. Там секретные сотрудники III Отделения стремились выяснить связи политэмигрантов с революционными демократами и либералами в России и, в частности, всячески воспрепятствовать их издательской деятельности. Одной из особенностей развития политического сыска в 30—60-е годы XIX века было наличие при III Отделении специальных чиновников по особым поручениям, которые вполне легально, в большей или меньшей степени, занимались агентурной деятельностью. Впервые их имена официально упоминаются в указе от 17 апреля 1841 года; «О новом штате III Отделения». Это М.М. Попов, И.А.Кашинцев и К. Ф. Швейцер, А. А. Сагтынский.

А.А.Сагтынский был определен на службу в III Отделение 25 ноября 1832 года из Главного штаба великого князя Константина Павловича. Став первым, после Р.В.Дубельта, лицом в III Отделении, он в основном специализировался на политическом сыске за границей и выполнял секретные поручения начальства. С секретными миссиями за границу Сагтынского посылали: 1838 год — Париж, 1840–1841 годы — Берлин, сентябрь 1841 года — Палермо.

Близко к чиновникам примыкала гpynna лиц, «прицеленных к III Отделению», заметную роль среди которых играли Я. Н. Толстой и О. В. Кобервейн. Не являясь тайными агентами в прямом смысле слова, эти лица пользовались особым доверием III Отделения. Слишком Хорошо известные в правительственных и литературных кругах, они, как правило, были причастны не только к журналистике и издательской деятельности, но и к организации агентурной деятельности за границей. Вокруг таких лиц формировались своеобразные агентурные «центры».

Не лишено интереса то, как сами чиновники особых поручений оценивали характер своей деятельности и свое место в системе политического сыска. В этом отношении заслуживает внимания отчет Н. А. Кашинцева от 12 февраля 1840 года, составленный им после восьми лет «службы по наблюдательной полиции». Это своеобразный трактат-рассуждение чиновника о целях и задачах политической полиции и методах работы ее агентов.