Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб. Страница 11
Во-первых, г. Кемпбелю, который является директором Колониального банка, по-видимому, было поручено вести переговоры о займе в 40 тысяч фунтов стерлингов. Принц изложил ему трудности своего положения, так как он должен бороться против партии Насиональ, т. е. Кавеньяка, редакторы которого захватили все высшие места в республике, а также против красных республиканцев (Ледрю-Роллен), которые располагают огромными суммами (!) и делают все, что можно себе представить, чтобы помешать избранию Луи Бонапарта. Он очень боится, что до 10 декабря, дня, назначенного для выборов, его враги устроят восстание против его кандидатуры. Г. Кемпбелль должен был изложить ему все трудности заключения займа на лондонской бирже, где капиталисты дают деньги только под солидные гарантии, а не под авантюры. Сообщив мне об этих переговорах, он спросил меня, не было ли бы расположено русское правительство снабдить принца этой суммой и не могу ли я его связать с нашим посланником г. Киселевым? Я решительно восстал против этого предположения, обратив его внимание на то, что русское посольство никоим образом не может вмешиваться во внутренние дела Франции и помогать какой бы то ни было партийной интриге.
После этого мне стало ясно, что г. Кемпбелль является некоторого рода эмиссаром принца Луи, и чтобы отвлечь его внимание и покончить этот разговор, я обратил все дело в шутку. Я спросил его, что же Луи Бонапарт мог бы дать России в обмен на миллион, который он от нее требует? „Все возможные уступки", — с жаром ответил г. Кемпбелль. „Россия может, таким образом, купить главу республики?" — спросил я. „И всего только за один миллион франков, что, разделенное на четыре года президентства, дает 250 тыс. в год. Согласитесь, что это не дорого! Я вам гарантирую, что за эту цену он будет в вашем полном распоряжении", — ответил мой собеседник. „Обяжется ли он, по крайней мере, употребить весь свой авторитет на то, чтобы почистить Францию от польских и русских эмигрантов?" — „Я отвечаю, что он примет на этот счет формальное обязательство: так как он находится в самом трудном положении, в каком человек может находиться; с деньгами он победитель, без денег он погиб; словом, это для него быть или не быть!"»
Комментируя в книге «Дипломатия и войны царской России в XIX столетии» это послание Якова Толстого, М. Н. Покровский отмечает, что в Петербурге просто испугались. И так как Кемпбелль мог болтать о преступных покушениях принца Наполеона на русское казначейство еще кому-нибудь и это могло дойти дойти до слуха честного Кавеньяка в превратном виде, то русскому посланнику в Париже Киселеву было предписано авансом категорически опровергнуть всякие слухи о какой бы то ни было материальной поддержке Россией принца Наполеона. Последний добыл деньги на избирательную агитацию у парижского банкира Фульда — всего уже только полмиллиона — под обещание сделать Фульда министром финансов, что и было исполнено честно: Фульд действительно стал министром президента Луи Наполеона Бонапарта.
А всего за 250 тысяч рублей серебром — таков был тогда курс франка — Николай мог бы откупиться от Крымской войны. Русский царь пропустил великолепный случай посадить в февральскую республику своего президента.
Яков Толстой продолжал служить III Отделению многие годы. Он был «литературным агентом» III Отде-дония в Париже почти 30 лет (1837–1866; хотя, по некоторым сведениям, был разоблачен уже в 1848 году). Толстой отправил в Петербург в общей сложности около двухсот пятидесяти донесений, более всего о настроени-ях русской политической эмиграции. Доподлинно известно, что только за 1837–1855 годы он послал 58 донесений А. X. Бенкендорфу, 188 — А. Ф. Орлову, десятки Писем Л. В. Дубельту и А. А. Сагтынскому. Судя по отчетам III Отделения, Толстой играл наиболее значительную роль среди заграничных агентов политического сыска николаевской России. По высочайшему повелению 29 января 1837 года деятельность Толстого была наконец «узаконена»: его назначили на должность корреспондента Министерства народного просвещения в Париже с жалованьем 3800 рублей в год, выплачиваемым из фондов III Отделения.
В разное время с III Отделением сотрудничали некоторые русские дипломаты. Охранка поддерживала постоянные контакты с министром иностранных дел, впоследствии государственным канцлером, графом К. В. Нессельроде. Агентами становились видные российские посланники: граф П. П. Пален в Париже, Д. П. Татищев в Вене, граф Ф. И. Бруннов в Лондоне, затем в Париже и Берлине, а его помощник Д. Н. Лонгинов в Штутгарте. Лондонские дипломаты особенно усиленно следили за А. И. Герценом и его кружком, пытались вскрыть почтовые каналы Герцена и перехватывать его почту. Русский консул в Лейпциге открыто давал взятки местным типографиям, чтобы те отказывались печатать антиправительственную газету «Листок», издаваемую П. В. Долгоруковым.
Граф Урби, русский посол в Берлине, пытался обнаружить связи «каракозовцев» Н. А. Ишутина, Д. А. Юрасова, И. А. Худякова и других из России с тайными сообществами Германии и Европы, в том числе «Европейским революционным комитетом». Он, возможно, имел в виду I Интернационал или «Интернациональное братство» М. А. Бакунина. Во всяком случае, о чем бы ни шла речь, в донесениях посла-жандарма этот таинственный комитет представлялся террористической организацией. Ее целью была революция в России, а «средства для возбуждения революции» — гремучая ртуть, «орси-ниевские» бомбы и цареубийство. «Орсиниевских» бомб боялись на русском престоле с полным основанием. 14 января 1858 года в Париже итальянский революционер Ф.Орсини бросил бомбу в карету императора Наполеона III, «надеясь его убийством разбудить революционные силы Европы». Покушение закончилось неудачей. Орсини был казнен.
Ярким примером активности дипломатических кругов в вопросах политического сыска является деятельность княгини Д. Х.Ливен (урожденной Бенкендорф), жены князя Х.А.Ливена, русского посла в Англии в 1812–1834 годах. Агентурная практика Дарьи Христофоровны Ливен вот уже почти два века интересует многих исследователей внешней политики Западной Европы XIX века. Княгиня была принята царствующими дворами России, Австрии и Англии. Она водила короткую дружбу со многими известными политическими деятелями. В ее друзьях числились такие вершители европейских судеб, как канцлер Австрии князь Клеменс Меттерних, глава английского кабинета министров Эдуард Грей, министр иностранных дел и премьер-министр Англии Джордж Каннинг, статс-секретарь по иностранным делам, в дальнейшем премьер Англии лорд Эбер-дин, руководящий министр иностранных дел, затем глава правительства Франции Франсуа Гизо. Вхожая в высшее английское, а в 1839–1848 годах и во французское общество, Дарья Ливен была для царского правительства источником важнейшей информации о политике ряда европейских государств, особенно Англии и Франции. Французский историк середины XIX века П. Лакруа утверждал, правда без ссыпки на источники, что княгиня была представлена Николаю I ее братом А. X. Бенкендорфом именно как ценный осведомитель.
В Лондоне у княгини Ливен был свой салон, весьма популярный в высшем обществе. Там, к примеру, в 1825 году по поручению Александра I она в частной беседе передала главе «форин офиса» Джорджу Каннингу мнение о том, что Россия и Англия должны между собой сговориться касательно греко-турецких дел. Княгиня встретила «полное понимание и принципиальное сочувствие» со стороны своего собеседника, о чем тут же поспешила информировать русский двор.
С помощью княгини Ливен в 1828 году Николай I пошел в тайный контакт с Каннингом. Новому самодержцу это было необходимо, чтобы избавиться от слншком назойливых стремлений Меттерниха демонстрировать перед всей Европой, что перемена, происшедшая на русском престоле, будто бы всецело выгодна для Австрии и особенно радостна лично для Меттерниха. Николай, несомненно, знал о начавшемся сближении его покойного брата с Каннингомл о резком охлаж-дении Александра к Меттерниху благодаря усилиям все той же Дарьи Ливен. И если была какая-нибудь идея, унаследованная Николаем от его брата и прочно, до самой Крымской войны, засевшая в его голове, то это была именно мысль, переданная Каннингу от Александра через посредство княгини Ливен: Англия и Россия должны вдвоем сговориться относительно турецких дел. Александр подразумевал прежде всего греческое восстание. Николай ставил вопрос шире и откровеннее, чем Александр, который, впрочем, тоже, говоря о греках, явно думал о Черноморских и Средиземноморских проливах. Каннинг, при непосредственном участии госпожи Ливен, тотчас же пошел навстречу намечающемуся стремлению царя сблизиться с Англией в обход Австрии и Франции.