Убийство ворон (ЛП). Страница 3

— Есть больше способов подчиниться, чем стоять на коленях, Катарина Корво.

Я задерживаю дыхание, когда он опускается на колени у моих ног. Большие пальцы сжимают края моего нижнего белья, дергая их, пока они не порвутся. Моя голова ударяется о дверь, и мои руки перемещаются к его плечам, когда он обхватывает руками мои бедра и поднимает меня к своему лицу.

— Черт возьми.

Надеюсь, он не слышит моего сдавленного вздоха, его лицо спрятано между моих бедер, когда он обхватывает губами мой клитор и посасывает. Кончики его щетины скользят по моей коже, и мои пятки впиваются в его спину, пока он удерживает меня на месте, трахая своим языком, скользя внутрь и наружу, пока я не превращаюсь в тяжело дышащее, трясущееся месиво на краю того, что обещает стать гребаным фейерверком.

Он откидывает голову назад, глядя на меня с ухмылкой. Нижняя часть его лица пропитана мной, когда его руки сжимают мою кожу. — Назови мое имя, principessa, и я позволю твоей маленькой киске кончить.

Ебаный ублюдок.

Мои руки перемещаются к его голове, и я грубо дергаю его за волосы на затылке. — Просто выполняй свою гребаную работу, В'Ареццо. Перестань пытаться превратить это во что-то большее.

В ответ он поворачивается и впивается своими гребаными зубами в чувствительную кожу моей внутренней поверхности бедра. — Скажи это, — требует он. Когда я качаю головой, он мягко проводит языком по моей щели, ровно на столько, чтобы волна надвигающегося оргазма начала отступать.

— Ты придурок, — выдавливаю я, и его низкий смех вибрирует во мне. Он резко опускает мои ноги на пол, заставляя меня пошатнуться.

Данте поднимается на ноги, его руки тянутся к джинсам. — Иди сюда, Катарина.

— Testa di cazzo, (итл. придурок) — шиплю я ему в ответ, и он цокает языком.

— Это было не очень вежливо. Ты не хочешь кончить?

С меня, блядь, капает, я прислоняюсь к двери, когда он вытаскивает свой член, татуированные руки поглаживают его вверх и вниз. Я была так чертовски близко.

— Я тебя ненавижу, — бросаю я ему, и он ухмыляется. — Я знаю. Именно это делает это таким охренительно вкусным.

Я не сопротивляюсь, когда он снова поднимает меня, прижимая головку члена к моему входу и толкаясь внутрь. Мой лоб прижимается к его плечу, когда он грубо трахает меня, слышен звук соприкосновения наших тел в воздухе и глухой стук моей двери позади нас. Движения Данте ускоряются, и он прижимается губами к моему плечу, заставляя меня отстраниться.

— Просто секс, — выдыхаю я, и в награду получаю особенно сильный толчок.

— Fottuta tentazione, (итл. чертово искушение) — рычит он, и я вскрикиваю, когда зубы впиваются в мою шею, острый укус боли с силой вырывает из меня оргазм, я дрожу, руки Данте удерживают меня вертикально, пока я держусь за него. Его освобождение следует мгновением позже, он гортанно стонет мне в ухо, когда я чувствую его влажный жар у себя между ног.

Я даю себе несколько секунд, чтобы перевести дух. Несколько коротких секунд притворства — будто всё это не больше, чем зуд, который нужно почесать, прежде чем я толкаю его в плечи. — Отпусти меня.

— Дай мужчине хотя бы минуту, — бормочет он. Его руки ослабевают, и я опускаюсь на пол. Начинаю выбираться из его объятий, собирая по кускам ту, кем должна быть Катарина Корво. Ту, которую должен видеть Данте. Осторожно стираю с лица всё: эмоции, сомнения, любые намёки на слабость — прежде чем повернуться к нему.

— Очевидно. Ты знаешь, где дверь. — Я подныриваю под его руку, игнорируя его бормочущее проклятие, и направляюсь в ванную. — Не приходи сюда больше, В'Ареццо.

Я захлопываю за собой дверь, прижимаюсь к ней спиной, делаю глубокий вдох и прислушиваюсь. Раздается шорох, звук, с которым Данте натягивает джинсы. И пауза.

— Притворяйся сколько хочешь, tentazione, (итл. искушение) — зовет он, и я закрываю глаза. — Но твое тело не может лгать мне.

Я прикусываю вертящийся у меня на языке аргумент, подавляя желание ворваться и снова наорать на него, пока мы не окажемся в постели, с нашими переплетенными телами в диких плавных движениях. Пока я не смогу забыть запах крови у себя в носу, ощущение моего клинка, вонзающегося в плоть.

Ощущение, что у тебя отнимают жизнь. Еще одна галочка в списке дьявола.

Но это мечта глупца. Входная дверь захлопывается, и тридцать секунд спустя я оказываюсь под горячей водой, смывая все оставшиеся следы Антона и мужчины, который только что провел час, зарывшись между моих бедер.

Смывая свои грехи. Трудно сказать, что хуже.

Во-первых, я несу ответственность перед любым богом, который находится там, наверху. Или там, внизу, в зависимости от того, как вы смотрите на эти вещи.

С другой стороны, я несу ответственность перед своей семьей.

Я знаю, что бы предпочла. Требуется больше времени, чем я хотела бы признать, чтобы привести себя в порядок, мои волосы заплетены в тугой высокий хвост, открывающий лицо. Я достаю из гардероба новую пару черных блестящих туфель на шпильках и медленно засовываю в них свои кинжалы.

Затем я провожу добрых пятнадцать минут, ругаясь, а затем пытаясь прикрыть гребаный след от укуса на своей шее.

Я все еще ругаюсь себе под нос, когда добираюсь до Внутреннего Двора.

Толпа уже собралась, тихая и неподвижная, пока я лавирую между ними. Чудесным образом открывается тропинка, и я останавливаюсь на краю.

Вороны кружат.

В'Ареццо. Морелли. Азанте. Фаско. Другие просачиваются следом за мной, их шаги эхом отдаются в суровой тишине, пока толпа наблюдает, как Вороны демонстрируют, что именно мы делаем с предателями.

Глаза Антона все еще открыты, их белизна покрыта красными трещинами, когда он лежит на земле у подножия северного красного дуба, который растет посреди нашего кампуса. Кровь продолжает скапливаться у него под головой, словно подушка на каменных плитах.

Возможно, в другом месте, в другом колледже или университете, студенты могли бы перешептываться. Потрясенные, плачущие, спрашивающие, какого черта тело выставлено на всеобщее обозрение.

Но не здесь.

Здесь наблюдатели бледны и молчаливы. Они понимают предупреждение, которое мы им любезно даем; в единственном нейтральном месте, которое у нас есть.

Второго шанса не будет.

Мое внимание привлекает грязная светлая шевелюра. Пол Маранзано марширует с Воронами, его глаза тусклы, когда он отводит взгляд от тела своего брата. Дом стоит позади него, его взгляд сосредоточен на затылке Пола.

Он не смотрит на меня.

Скрестив руки на груди, я наблюдаю, укрытая одеялом одиночества хищника среди добычи. Толпа обходит меня стороной.

По крайней мере, так думает большинство из них.

Рядом со мной раздается тихий свист, низкий голос звучит теплее, чем следовало бы, учитывая обстоятельства. — Вы, Вороны, действительно знаете, как произвести впечатление.

Я не смотрю на него. — Морелли.

— Катарина. — Он сдвигается, скрещивая руки на груди, как я. Дом теперь оглядывается, едва заметные уголки его рта приподнимаются, но он не двигается со своего места.

— Скажи мне, — настаивает Люк. — Ты съедаешь их потом? Обгладываешь кости?

Тогда я поворачиваюсь к нему. Даже я могу оценить, что Лучиано Морелли, наследник криминальной семьи Морелли, прекрасный мужчина. Он был симпатичным мальчиком, даже ангельским, но, став мужчиной, его крылья потемнели. Его глаза почти мерцают, когда он встречается со мной взглядом, темно-карие глаза на фоне оливковой кожи. Даже растрепанный ястребиный хвост на его макушке выглядит небрежно идеальным, а по бокам тщательно выбриты четкие линии. Небольшая горбинка на носу только добавляет ему очарования.

И он, блядь, это знает.

— Кто знает, — тихо говорю я. — Может быть, на днях ты узнаешь, Лучиано.

Его челюсть сжимается от моего не слишком тонкого намека. Коротко кивнув мне, он растворяется в толпе. Я оглядываю людей вокруг нас, замечая Данте, прислонившегося к стене в углу. Его охранник, Рокко, стоит рядом с ним, но Данте смотрит не на Ворон.