Дом шизов (ЛП). Страница 2

Гудок оборвался через несколько секунд, и наступила тишина — густая, какмрак. Лишь в этой внезапной тишине Ньют осознал: до сигнала снаружи доносились звуки — беспорядочные, неестественные... чужие. Шизы. Они должны быть повсюду за стенами города, те, кто перешёл Черту, рвущиеся внутрь без причины,кроме безумия, повелевающего им делать это. Отчаянно ищущие пищу, как первобытные животные, которыми они стали.

Которым он станет.

Но у него был план, не так ли?Несколько планов, в зависимости от непредвиденных обстоятельств. Но у каждого плана был один и тот же конец - вопрос лишь в том, как он его достигнет. Он продержится столько, сколько потребуется, чтобы написать то,что нужно, в этом дневнике. Что-то было в этой простой, пустой книжке, котораяждала, когда ее заполнят. Она дала ему цель, искру, извилистый путь, чтобы последние дни его жизни имели смысл и значение. След, оставленный в мире. Он выписал быиз своей головы все здравомыслие, какое только мог, пока оно не было поглощено его противоположностью.

Он не знал, что это был за гудок, кто в него дул и почему на улице вдруг стало тихо. Он не хотел знать. Но, возможно, путь для него был расчищен. Оставалось решить, как расстаться с Томасом и остальными. Может быть, дать им хоть какое-то объяснение. Он уже написал Томми одно мрачное послание — что мешало оставить ещё одно?

Ньют решил, что его дневник переживет, если будет весить на одну страницу меньше. Он вырвал ее и сел писать сообщение. Ручка уже почти добралась до бумаги, когда он остановился, словно у него была идеальная формулировка, но она развеялась в голове, как дым. Вздохнув, он почувствовал раздражение.Страшно желая выбраться из этого Берга, уйти - хромая или не хромая - пока ничего не изменилось, он нацарапал несколько строк - первое, что пришло ему в голову.

Они как-то сумели проникнуть на борт. Забирают меня, хотят отправить к другим шизам. Так лучше, спасибо за дружбу.

Прощайте.

Это было не совсем так, но он вспомнил о гудках и всей этой суматохе, которую слышал за пределами Берга, и решил, что это было достаточно похоже на правду. Достаточно ли коротко и убедительно, чтобы они не стали его преследовать? Чтобы вбить в их тупые головы, что на него нет никакой надежды и что он только мешает? Что он не хочет, чтобы они видели, как он превращается в безумного, буйного, страдающего каннибализмом бывшего человека?

Не важно. Совсем не важно. Он должен был уйти так или иначе.

Чтобы у его друзей было больше шансов добиться успеха, но на одно препятствие меньше.

На одного Ньюта меньше. 

Глава вторая

Улицы погрузились в хаос — будто кто-то встряхнул мир, как кубик в стакане, и высыпал его содержимое на землю.

Но страшно было не это. Страшно было то, что все вокруг казалось нормальным - как будто мир шел к этому моменту с того самого дня, когда его каменистая поверхность впервые остыла, а океаны перестали кипеть. Остатки пригородов лежали в разрозненных, грязных руинах; здания и дома с выбитыми окнами и облупившейся краской; повсюду валялся мусор, разбросанный, словно осколки разбитого неба; помятые, грязные, опаленные огнем автомобили всех видов; растительность и деревья, растущие на местах, никогда для них не предназначенных. машины всех мастей; растительность и деревья, проросшие там, где им не место. И хуже всего — шизы, бредущие по улицам, дворам и дорогам, словно торговцы, готовящиеся к зимней ярмарке: Все товары — за полцены!

Старая травма Ньюта давала о себе знать, делая его хромоту еще сильнее, чем обычно. Он, шатаясь, добрел до угла и тяжело рухнул на землю, прислонившись к покосившемуся столбу – черт знает, зачем он тут вообще когда-то стоял. И вдруг, с какой-то дурацкой нелепостью, слова «зимняя ярмарка» дёрнули его за живое, точно удар под дых. Он сам не понимал, почему. Несмотря на то, что его память была давно стерта, она всегда была странной. Он и остальные помнили бессчётные вещи о мире, которого никогда не видели и не знали — самолёты, футбол, королей и королев, телевизор. Стёрка была больше похожа на крошечную машину, которая прокладывала себе путь в их мозгу и вырезала конкретные воспоминания, которые делали их теми, кем они были.

Но почему-то эта зимняя ярмарка - эта странная мысль, прокравшаяся в его размышления об окружающих его апокалиптических сценах, - была другой. Это не был пережиток старого мира, который он знал просто по ассоциации слов или по общим знаниям. Нет. Это...

Черт возьми, подумал он. Это было реальное воспоминание.

Он огляделся вокруг, пытаясь осмыслить происходящее, увидел шизов разных стадий, бредущих по улицам, парковкам и захламленным дворам. Он был уверен, что все эти люди заражены, каждый из них, независимо от их действий и наклонностей - иначе почему бы они оказались здесь, на открытом пространстве? Некоторые из них сохранили то сознание и нормальный ритм передвижения, что и он, - на ранних стадиях заражения, их разум все еще оставался целым. Семья сгрудилась на увядающей траве, питаясь объедками, мать держала ружье для защиты; женщина прислонилась к цементной стене, сложив руки, и плакала - ее глаза выдавали отчаяние ее обстоятельств, но не безумие, пока; небольшие группы людей переговаривались тихим шепотом, наблюдая за окружающим хаосом, вероятно, пытаясь придумать какие-нибудь планы на жизнь, в которой больше не было ничего желанного.

Остальные в округе будто застряли между первой и последней стадиями — метались в ярости, тонули в нерешительности, захлёбывались тоской. Он видел, как мужчина шел через перекресток со своей маленькой дочерью, держа ее за руку, с таким видом, словно они собирались в парк или в магазин за конфетами. Но прямо посреди улицы он остановился, уронил руку девочки, посмотрел на нее как на чужую, а потом заплакал, как ребенок. Ньют увидел женщину, жующую банан — откуда она взяла этот грёбаный банан? — которая вдруг замерла на полпути, швырнула его на землю и принялась яростно топтать обеими ногами, словно это была крыса, грызущая её младенца в опрокинутой коляске.

И, конечно же, были те, кто, без сомнения, перешагнул за грань, ту черту на песке, которая отделяла человека от животного, людей от диких зверей. Прямо посреди дороги лежала девочка — лет пятнадцати, не больше. Бессвязно бормоча, она яростно грызла собственные пальцы, так что кровь стекала обратно ей на лицо. И каждый раз, когда это происходило, она хихикала. Неподалёку мужчина присел над чем-то, напоминающим кусок сырой курятины — бледно-розовым и склизким. Он пока не ел, но его глаза метались из стороны в сторону, пустые, без признаков разума, готовые ринуться в атаку на любого, кто посмеет отнять его «добычу». Дальше по той же улице несколько шизов дрались друг с другом, как стая волков, кусаясь, царапаясь и разрывая друг друга, словно их бросили в гладиаторский колизей и только одному из них позволили уйти живым.

Ньют потупил взгляд и опустился на тротуар. Он снял с плеч рюкзак и взял его в руки, нащупал твердый край пушки, которую он украл из тайника Хорхе на Берге. Ньют не знал, как долго прослужит это энергозависимое, стреляющее электрическими снарядами устройство, но решил, что оно ему не помешает. В кармане джинсов лежал сложенный нож - довольно надежный, если дело дойдет до рукопашного боя.

Но в этом-то все и дело. Как он и думал раньше, все, что он видел вокруг, стало для него чем-то вроде «новой нормы», и, черт возьми, он не мог понять, почему не испытывает ужаса. Он не чувствовал ни страха, ни опасений, ни напряжения, ни врожденного желания бежать, и бежать, и бежать. Сколько раз он сталкивался с шизами после побега из Лабиринта? Сколько раз он чуть не наложил в штаны от ужаса? Возможно, именно тот факт, что теперь он стал одним из них, быстро опустившись до уровня их безумия, и обуздал его страх. А может, это было само безумие, уничтожающее его простейшие человеческие инстинкты.