Непостоянные величины. Страница 35

Протяжное пение приближалось. Я различил строчку: «Да сгорят в аду души земны-ы-ые», повергшую меня в трепет до того, как я умом понял ее значение. Ни один народный мотив, какую бы грусть он ни навевал, не мог таить столь гнусного посыла.

Всячески стараясь не бежать, я зашагал быстрее. Под ногами мешались строительные отходы, черенки от лопат, пластиковые контейнеры с остатками испорченной пищи. Дважды путь преграждали поваленные колонны, о которые я чуть не споткнулся.

Навстречу мне выплыли из сумрака три медсестры. Одна из них на ходу готовила шприц и пощелкивала по нему ногтями, две остальные сжимали свои запястья и морщились от боли. Троица уже миновала разбитый пополам рояль с торчащими пружинами. Из-под голубых колпаков выбивались нечесаные волосы. Лица медсестер, постаревшие и неумело прихорошенные с помощью дешевой пудры и пурпурной помады, не выражали эмоций.

Пение за спиной стихло. Я обернулся. Нимало не смущенный, мне протягивал руку филолог Семен, в кремовом пиджаке и темных очках.

– Здорово! Как дела, друг?

Медсестры, перешептываясь, остановились. Шприцевая игла поблескивала в лунном свете, будто металлическая. В отдалении зловеще застыла хромая вещунья, сторожа обратный путь. Она победила меня одной лишь песней.

Семен точно не замечал моей боязни.

– Чего ты нарядился? – с улыбкой спросил он. – Как будто воровской.

Я осмотрел свой наряд. Черные брюки, клетчатая рубашка навыпуск, стоптанные кеды. Ничего воровского. То ли Семен слеп, то ли я научился скрывать страх. Вот бы напроситься к чудаку с ночевой. Пусть он без пощады донимает меня стихами, пусть утомляет унылейшими подробностями университетской жизни, только бы убраться подобру-поздорову с чертова моста.

– В очках не видно, – пожаловался Семен и снял их.

Два черных провала зияли в пустых глазницах.

Роман впервые в жизни вскочил от кошмара посреди ночи.

Не проснись – тронулся бы умом.

Гоголь

«Ревизора» восьмиклассники восприняли гораздо с большим интересом, нежели «Шинель». Они охотно читали по ролям и разбирали характеры. Мингазина, посещавшая театральный кружок в местном творческом центре, предложила поставить спектакль на школьной сцене. На инициативную девочку зашикала мужская половина класса. Байдарочники, не понаслышке знакомые с принудительной артистической деятельностью, сослались на многочисленные тренировки.

– Зимой по льду гребете? – полюбопытствовал Роман.

– В спортзале качаемся, – сообразил Мусатов. – Поддерживаем форму. Так-то, конечно, идея правильная насчет спектакля.

В двух восьмых классах Роман решил по-разному закончить цикл занятий по Гоголю. В 8 «Б» учитель наметил суд над классиком, а для 8 «А» составил тест и подобрал темы сочинений. Хидиятуллин, Аксенов и им подобные, с книгами не дружившие, уничтожили бы любую нестандартную задумку на корню.

Анастасия Олеговна иногда устраивала в классах старше шестого суды над историческими личностями, поэтому замысел Романа не был для детей в диковинку. Тема суда обозначалась как «Ответственность человека за свой талант». План урока состоял в следующем. Корольков, прочитавший дома знаменитое письмо Белинского, тезисно сообщал классу, по каким причинам критик разочаровался в авторе «Ревизора» и «Мертвых душ» и по каким пунктам с ним полемизировал. Вслед за Корольковым в три круга выступали, опираясь на биографию Гоголя, два прокурора и адвокат. Еще двое следили за тем, чтобы ораторы соблюдали время, не примешивали к дискуссии личную неприязнь к соперникам и не отвлекались от темы. Остальные оценивали выступивших и голосовали за тех, чьи доводы обладали наибольшей убедительностью.

Адвокатов и прокуроров Роман распределил из числа добровольцев. По его мнению, свойственная дебатам практика, когда оратора вынуждали отстаивать чуждую ему позицию, развивала цинизм и беспринципность.

Скромный Корольков в своей речи разложил все по полочкам, упомянув обо всех существенных претензиях Белинского к Гоголю, включая и нарекание в искаженном взгляде на родину из прекрасного далека. Защитники и обвинители писателя, несмотря на обилие повторов и банальностей в доводах, выдали неординарные соображения.

Гараева предположила, что талантливого человека одолевают противоречия и порой вещи, которые получаются у него лучше всего, наносят ему вред. Тогда нужно определиться, стоит ли, по-прежнему губя себя, совершенствоваться в своем умении либо выбрать зону комфорта. Мингазина выразила уверенность, что Гоголь никогда б не стал Гоголем, слушайся он всю жизнь критиков. Роковая ошибка классика, по ее мнению, заключалась в панических действиях в период творческого кризиса. Вместо того чтобы мучить ум и сжигать рукописи, Гоголю следовало несколько лет купаться в море, ходить в театр и на симфонические концерты и не прикасаться к перу, тем самым набираясь сил для второго тома.

Оппоненты Гараевой и Мингазиной прибегли к аргументам из спорта. Халитов вспомнил картинку из интернета. В нарисованном круге с названием «Успех», поделенном надвое, красный сектор «Трудолюбие» занимал девяносто пять процентов, а оранжевый «Талант» – жалкие остатки. Мусатов, вторя другу, призвал к борьбе против лени и сомнений. Из-за них, по мысли гребца, человек, который при упорстве и везении достиг бы олимпийского золота в будущем, может вырасти грузчиком и постоянно сожалеть об упущенном. «О бесцельно прожитых годах», – добавил Роман про себя.

Когда адвокаты в лице Гараевой и Мингазиной победили в голосовании, Роман поблагодарил всех и начал подводить итоги:

– Я бы не советовал сравнивать спорт с литературой и Гоголя, например, с Усейном Болтом. Сравнивать что-либо с чем-либо вообще проблематично, потому что характер у всех нас разный и условия, в которых мы оказываемся, также разные. Например, Петя разбирается в высоких технологиях и летает на конференции в Калифорнию, а Даша выращивает десять сортов помидоров и участвует во всероссийских выставках. Можно иначе: Даша летает, а Петя выращивает…

– Помидоры – это бабское дело! Технологии решают, – воскликнул веснушчатый Марютин.

– Если твоя жена будет в огороде отдуваться, пока ты гаджеты проектируешь, тебя, наверное, никто не поймет, – сказал Роман. – Возвращаемся к Даше и Пете. Встает вопрос престижа. Айтишник ценится несравненно выше, чем специалист по помидорам, хотя профессия садовода куда древнее и полезнее.

– Айтишники больше зарабатывают, – сказал Марютин.

– Прибыль – другая тема. Прибыль – составная часть успеха. Успех – сложное понятие. Книги Гоголя читают и спустя более чем сто шестьдесят лет после его смерти. Но главную книгу всей жизни он не закончил. Успешен ли Гоголь? Успешен как автор как личность? Как посмотреть. Доподлинно известно лишь одно: у грандиозных людей и неудачи грандиозные…

Учительскую речь прервал звонок. В досаде на силы внешнего мира Роман попросил учеников подумать дома, как оценить успех Гоголя.

В тот же вечер москвич снова отправился на прогулку по историческому центру, прихватив плеер и варежки. Кошелек остался на тумбочке. Амбиент в наушниках избавил от посторонних шумов, поэтому ничто не отвлекало от размышлений.

К вопросу об успехе, что называется. Из кабинета 8 «Б» выходил бодрым и заряженным, в то время как Роман и близко не испытал воодушевления. На толковый диалог он класс не вывел, к рассмотрению гоголевского стиля не приступил. А рассмотреть было что. На курсе литературы Серебряного века на филфаке в память Романа впечатались фрагменты о Гоголе из «Опавших листьев», настолько кощунственные, насколько и умные. Розанов через третьи руки пересказывал эпизод из римской жизни писателя, вокруг которого вилась русскоязычная творческая молодежь. Гоголь, в чьем творчество любой литературовед отмечал непримиримость к фальши и черствости, с теми, кто ниже по рангу, держался надменно, поя их жиденьким чаем.

Роман едва не поскользнулся у храма Святой Варвары. Растаявший снежок давеча застыл в ледяную корку, которую наутро покрывал внушительный слой песка и соли, рассыпанных дворниками. Насколько разобрался Роман, это обычная казанская практика. В его силах лишь отмывать чаще ботинки от белых разводов.