Непостоянные величины. Страница 30

– Стихи и проза – два разных вида искусства, – сказал Роман.

– Лирика и эпос – два рода литературы, – услужливо подсказала с первой парты Кимранова.

– Спасибо, Аида, абсолютно верно, – поблагодарил Роман. – Вы все можете освежить свои теоретические познания, обратившись к литературоведческому словарю в конце учебника.

Зашуршали листы. По рядам покатился шепот. Наиболее расторопные ученики сообщали товарищам номера страниц с терминами.

– Будет здорово, если дома вы перепишете определения в тетрадь. Пока же поделюсь собственным соображением. Проза доставляет удовольствие и при поверхностном чтении – закрученным сюжетом, привлекательными персонажами. А стихами нужно пропитаться, то есть проникнуться переживаниями автора и примерить его чувства на себя. Искусный поэт говорит намеками и недосказанностью. Поэтому информация в стихах словно бы закодирована. Только при медленном и чутком прочтении вы найдете пропущенные звенья и расшифруете лирическое послание.

Слова опять не совпадали с тем, что в них вкладывалось. Роман готов был оспорить почти любое свое утверждение. И лирического героя с автором спутал, и прозу со стихами резко развел по сторонам, и школьников в тупик поставил рассуждениями о кодировке. Еще бы чакры приплел.

– Короче, – подытожил Роман, – при определенных усилиях вы прикоснетесь к тому эмоциональному состоянию, в каком творил поэт, будь то Пушкин или Брюсов. Именно такое прикосновение и откроет вам иной угол воззрения на мир, о чем я говорил вначале. Дабы это осуществилось, важны два условия: любить стихи и уметь их читать. На первом не настаиваю, со вторым попробую помочь.

– Бывает так, что человек глубоко разбирается в стихах, хоть их и не любит? – спросил Митрохин.

– Предположу, что не бывает, – сказал Роман. – Не разбирается, но любит – вот такой случай вероятен.

По мнению молодого специалиста, люди делились на два типа. Первые считали приемлемым рифмовать «поздравляем» и «желаем», вторые – нет. В 11 «А» Роман от шутки воздержался, ибо она рисковала остаться непонятой.

По дороге домой Роман видел щенка. Худой, с короткими лапами, он ковылял за прохожими, намечая себе кого-нибудь из толпы в качестве маяка. Маяк плотнее кутался в куртку или пальто и ускорялся. Песик менял ориентир. Утомленный безуспешным противостоянием со всеми, четвероногий простуженно лаял на ядовито-оранжевую листовку на асфальте. Кто-то взял ее у промоутера и выбросил через десять шагов. Щенок рисковал быть забитым, отравленным, замерзшим. Если это справедливо, думал Роман, покупая в закусочной беляш для собаки, тогда вся литература, наука и философия не стоят ровным счетом ничего.

Как-нибудь ранним утром Роман обмотает вокруг шеи провод от ноутбука и повесится на карнизе. Или отрежет себе голову и упакует в прозрачный пакет. А пока лихорадочные пробуждения, счет на копейки, пять видов односоставных предложений и подготовка к урокам, на которых не донести до учеников и десяти процентов того, что планировалось.

Его звали ноябрь, Роман его никогда не любил.

Нахальный ветер погонял мусором и заставлял прохожих опускать глаза. В такую погоду Романа занимал вопрос: почему ветер всегда дует ему в лицо, а не в спину?

Устал возмущаться и обличать

За окном ночи становились все длиннее, а для Романа – все короче. Он ловил себя на мысли, что приличных слов, чтобы описать его жизнь, осталось мало.

Подстегнутая Серебряным веком, отличница Кимранова после занятия по акмеистам подсунула на перемене стихи собственного сочинения. Напечатанные по центру на листах А4, творения были уложены в прозрачные файлы и собраны в красную папку. Роман рассеянно полистал ее, выхватывая глазами отдельные строфы. «Посвящение Казани», «Универсиада», «Не верь навязанным словам». Аида, переминаясь с ноги на ногу у учительского стола в ожидании вердикта, со стеснением призналась, что штудирует сетевой учебник поэзии и вдохновляется пауэр-металом. Роман посоветовал читать Михаила Гаспарова и неустанно трудиться над слогом. Потребовались нечеловеческие усилия, чтобы не захохотать над «Посвящением Лермонтову», в особенности над женской рифмой «холерик» – «Валерик».

Кира как-то раз запараллелила «уролог» и «недолог», правда с очевидным расчетом на комический эффект.

Туктарова из 8 «Б» без зазрения совести вытащила посредине урока планшет. Роман, вполоборота к классу рисовавший на доске схему прямых и косвенных дополнений, чуть не выронил мел.

– Роман Павлович, у меня важное сообщение, – оправдалась Туктарова, ловя на себе возмущенный учительский взгляд.

– Гузель, ну-ка! – рявкнул Роман.

– Минуту, – отмахнулась Туктарова.

Вне себя от возмущения Роман широкими шагами преодолел расстояние до парты смутьянки. На экране носился человечек в оранжевой каске и синей униформе, уворачиваясь от сыплющегося с небес строительного мусора. Пойманная с поличным школьница моментально закрыла игру, обрекая виртуального подопечного на верную смерть, и поспешила спрятать планшет. Роман вцепился в него с твердым намерением разбить об стену.

– Вы офигели? – выкрикнула Гузель, которая тянула планшет к себе.

Роман разжал пальцы, и Туктарова едва не врезалась спинкой стула в парту позади.

– Повтори.

– Вы совсем?

– Значит, так. – Роман сбавил тон. – Побросала игрушки в сумку и долой отсюда.

– Да что вы…

– Долой отсюда.

Через десять минут Рузана Гаязовна привела заплутавшую душу в кабинет. Всем видом завуч выражала недовольство агрессивными методами молодого специалиста.

– Роман Павлович, почему девочка во время урока по школе гуляет?

– Пусть войдет, Рузана Гаязовна, – сказал Роман. – После занятия я объясню вам свое решение. Уверяю, были полные основания так поступить.

Отпустив 8 «Б» с домашним заданием, Роман отправился к завучу и рассказал почти обо всем, кроме нахлынувшего желания сломать планшет. Рузана Гаязовна, качая головой, велела составить на имя директора жалобу и особой строкой отметить нарушение субординации. Завуч поручилась, что невоспитанная Туктарова принесет публичные извинения. Напоследок Роман удостоился дружеского совета не выгонять учеников в коридор.

– И вам Марат Тулпарович по шапке настучит, и мне.

Классный руководитель 8 «Б» Вера Семеновна, высокая дама с грубоватым чувством юмора, на перемене бодро сообщила, что Михеева переводится на домашнее обучение.

– Пропуски не ставьте, задания передавайте через меня.

– Почему она теперь на домашнем? – полюбопытствовал Роман.

– Она беременна! – без малейшей неловкости сказала Вера Семеновна.

Прозвучало как рапорт.

– Что?

– Слухи все равно распространятся, так что скрывать не буду. Свежие, так сказать, известия.

Онеметь можно. Косолапое, аморфное, безыдейное, безынициативное, бесталанное творение с квадратной челюстью и деревянным лицом, с конским смехом и со словарным запасом не больше, чем у меню музыкального проигрывателя «Винамп», – забеременело? В пятнадцать лет? Да она сама ребенок. Набивает рот пирожками и хватает маслеными руками тетради. Какой неприхотливый мушкетер осмелился? Воображение услужливо подкидывало фигуру Макарычева, томившегося от одиночества на домашнем обучении. Роман отмел этот вариант. Макарычев представлялся наторелым не по годам разбойником, взмахом бровей повергавшим в трепет лоточников самых разных наций и возрастов. Макарычев коллекционировал шрамы, таскал пистолет и не довольствовался ни малым, ни средним. Неуклюжая восьмиклассница его бы не привлекла.

М-м, восьмиклассница. Нелепое дитя. По географии трояк, в десять ровно мама ждет тебя домой. Ибо таковых есть Царство Небесное.

Когда Роман после уроков проверял тетради, в отворенную дверь вошел директор. Добрых вестей это не сулило, и учитель припомнил за секунду свои погрешности и провинности за последние дни. Туктарову выгнал, на Эткинда накричал за болтовню, задержал 6 «А» на диктанте. Всегда отыщутся причины наказать и выговором и рублем.