В трех шагах (СИ). Страница 15

— Мы навяжем американцам сражение в самых невыгодных для них условиях. Южнее Гуадалканала постоянно маневрирует пара их авианосцев, половина из оставшихся в здешних водах. Прикрывают их новые линкоры, наши разведчики установили два корабля, возможно три, но не больше — их противник построил всего шесть, сколько и заложил перед войной. У самого острова два старых линкора и несколько эскортных авианосцев — они то подходят, то уходят. Где еще пара ударных авианосцев не установлено, но они рядом, в нескольких сотнях миль, не могут быть слишком далеко.

Ямамото пристально посмотрел на карту, что закрывала стену его салона на флагманском линкоре «Ямато». Мир накрыт войной как покрывалом, везде были россыпью нанесенные карандашом значки. Командующий прикрыл глаза, и долго сидел молча, словно медитировал. Одзава и Цукахара молча ждали — они привыкли, так в минуту важных размышлений вели себя все японцы. И думали каждый о своем, пока командующий не заговорил снова, очнувшись от своих мыслей и придя в себя.

— Я сам поведу в сражение линкоры, всю 1-ю дивизию, а линейные крейсера 3-й дивизии будут попарно отданы мобильным флотам на прикрытие. Их задача ночной бой, и потопление поврежденных вражеских кораблей. Думаю, нам дан свыше один-единственный шанс уничтожить лучшие корабли US NAVY в генеральном сражении, которого я давно добивался, и мы все ждали. И ради этой победы мы не должны отвлекаться на события, которые сейчас происходят на севере. Да, именно так — ничего у берегов Камчатки американская эскадра из старых линкоров не предпримет, а к берегам «страны Ямато» не пойдет, чтобы не попасть под удар нашей базовой авиации. Американцы любят покер, они по своей манере игроки. И сейчас идет блеф, они выдают желаемое за случившиеся, чтобы мы поверили обману. И никто не высадит десант на острова, к которым вплотную подступает лед. Но даже если так — то ничего страшного, наоборот. Враги увязнут в боях за бесполезные клочки земли, а мы выиграем нужное для нас время.

— А если все же они рискнут и решаться на обстрел побережья? Пока нашего флота нет у родных берегов. Ведь бомбили Токио их двухмоторные самолеты, что каким-то чудом поднялись с палубы авианосца.

Одзава говорил осторожно, он волновался когда не понимал, что может сделать враг. Американцы же несколько раз сильно озадачивали, воевать с англичанами было намного проще, более понятны бывшие союзники.

— Мы узнаем об этом заблаговременно, и поднимем всю авиацию, которую имеем. Американцы знают об этом, и не проведут свою «демонстрацию». Или мы не дадим ее провести… Надо рисковать…

Ямамото замолчал и уставился остекленевшим взглядом на постеленную под коленками циновку — и теперь замолчал надолго, словно окаменев и не шевелился, даже почти не дышал…

Такими были бои на Гуадалканале — от безнадежного отчаяния японские солдаты массово шли в безумные штыковые атаки, и падали сотнями под огнем американских пулеметов…

Глава 17

— Гудериан, это действительно настоящий танк, который можно считать самым настоящим вундерваффе. И он такой есть — сами небеса приходят к нам на помощь. И мы одолеем наших врагов, сметем своей мощью.

Гитлер уже не ходил, чуть ли не бегал вприпрыжку по кабинету, держа в руках рисунки, на которых опытный штабной офицер, закончивший еще перед прошлой войной курсы учителей рисования, изобразил во всевозможных ситуациях. На одном листке танк уверенно шел среди подбитых и дымящихся русских Т-34, на другом сноп пламени вылетал из его пушки, на третьем танки шли на марше по березовой роще небольшой колонной, подминая широкими гусеницами грязь.

— «Дырокол» не нужен, на него нужно ставить «ахт-ахт», хотя ради проверки и это орудие тоже поставить, на всякий случай, для сравнения. И видение ваше, Хайнц, пришло вовремя, меня также последнее время посещают по ночам порой странные мысли, во сне или бреду, и я многое прозреваю, да именно так — прозреваю, другого слова не подберешь. Но вам даровано намного больше, Хайнц, вы призваны провидением не только спасти Германию, но и сокрушить всех ее врагов.

Рейхсканцлер трясся как в лихорадке, продолжая метаться по кабинету, пока не подбежал и не стал вплотную к фельдмаршалу. Взял за руку, и проникновенно смотря в глаза, тихим голосом спросил:

— А какие видения вам были еще дарованы, мой друг?

Гудериан прекрасно знал, что сам по себе Гитлер мистик, и как все художники мыслит образами. Вот потому он впервые принес рисунки, и это подействовало на фюрера лучше и быстрее, чем все логические построения, которые он использовал раньше. В то же время «отец панцерваффе» был прагматиком, как все кадровые военные, вся служба которых прошла с техникой, а те же танки являлись своего рода «вершиной» вермахта, более сложным механизмом, чем привычная артиллерия, хотя без поддержки последней действия панцерваффе будут сильно ограничены. И перебирая сейчас в памяти видения, фельдмаршал понял, что все они имеют прямое отношение именно к технике, причем будущего, и не столь отдаленного. Тут словно мелькающие в мозгу кадрами картинки резко замедлились, стали четкими и ясными — от потрясения Гудериан застыл, потихоньку осознавая, что он получил помимо своей воли, но имея на то яростное желание.

— Что вы молчите, Хайнц⁈ Что с вами происходит, фельдмаршал⁈

Гитлер выглядел немного растерянным, даже побледневшим, но именно этот чуть дрогнувший на нотке истерики голос, привел «отца панцерваффе» в чувство, в ту действительность, в которой он находился, и к пониманию, какие события произойдут ближайшими годами.

— Гудериан, вы бледны как смерть! Что с вами происходит⁈

Фельдмаршал покачнулся, чувствуя невероятную слабость, но Гитлер поддержал его под локоть, тут же усадив в кресло. Но не стал кричать, зовя адъютантов и врача, а сел напротив, не сводя пристального взгляда. Так прошла минута, и рейхсканцлер нарушил тишину вопросом:

— Вы сейчас видели будущее, ведь так, Хайнц?

— Да, мой фюрер, — слова дались с невероятным трудом, фельдмаршал почувствовал невероятное облегчение. Видение будущего его ужасало, но теперь он знал, что нужно сделать.

— Судя по вашему виду, оно страшное, Гудериан, — Гитлер не спрашивал, он утверждал, глаза фюрера алели раскаленными угольками. Но Гейнц не отвел взгляда в сторону, наоборот, почувствовал, как крепнет его решимость довести войну до другого исхода, совсем не того, что будет через два года и четыре месяца — а столько Германия сможет сопротивляться.

— Это так, мой фюрер, мы могли бы потерпеть кошмарное поражение, но сейчас можно изменить ход войны, если успеем предпринять ответные меры. Наши враги невероятно сильны, но мы имеем немалое преимущество, если успеем сделать те образцы вооружения, которым противнику будет нечего противопоставить. А развитие нашей промышленности и научный потенциал позволяют это сделать.

— Вы говорите про свой танк, Хайнц?

— Не только, мой фюрер. «Леопард» можно сделать через полгода, и запустить в серийное производство. Практически все компоненты имеются в наличии, они созданы и отработаны — двигатель, подвеска с ходовой частью, сама пушка — тут подходит как нельзя лучше «ахт-ахт» от нашего «тигра», нужно всячески увеличивать калибр. И нет смысла выпускать все нынешние танки, они созданы до войны, полностью исчерпан ресурс для модернизации. А этот танк заменит их все вместе взятые — он очень нужен на поле боя, противнику нечего ему противопоставить.

— Танк должен быть готов к марту, фельдмаршал, какие полгода, каждый день имеет свое значение. К маю машину поставить на производство, все вопросы немедленно согласуйте со Шпеером, я его сегодня предупрежу. Вы его ведь назвали «Леопардом»? Хорошо, да будет так — не стоит идти поперек судьбы даже в наименованиях. Очень хороший танк, он мне сразу понравился, и чем быстрее мы начнем его делать, тем лучше.