Страж Ордена (СИ). Страница 11

Чистый животный страх, смешанный с яростью, оказался сильнее любых приказов. Увидев, как его товарищ выведен из строя за несколько секунд, оставшийся наемник оторопел.

— Бей его, ребята! — закричал бледный Кондрат, уже смекнувший, что дело пошло совсем не так, как он себе представлял. — Дубьем его! Бей!

Этим окриком приказчик на время вернул себе контроль над ситуацией. Наемники подняли свое оружие. Раненый в плечо, выдернув болт, поднялся на ноги, его лицо было искажено гримасой боли. Их план был прост, как дубина — завалить меня числом, смять, не дать времени на новое, непонятное колдовство.

Они бросились вперед. Но на заклинание марионеточника ушла в основном концентрация, а не энергия. Мой внутренний резервуар был еще почти полон. Формировать молнию я не стал — слишком грубо и расточительно. Вместо этого на кончиках пальцев собрались крохотные, но невероятно плотные сгустки чистого электричества. Ладони окутало едва заметное, трепещущее синеватое свечение.

И пошла потеха!

Первый, самый крупный, набегая, замахнулся дубиной, целясь мне в голову. Легкий шаг в сторону вывел меня с линии удара. Дубина со свистом пронеслась мимо, а моя рука, словно бы случайно, легла ему на шею сбоку, в точку сонной артерии. Короткий, точечный разряд — и тело скрутило мгновенной конвульсией. Глаза закатились, мышцы обмякли, и он мешком рухнул на землю, парализованный спазмом.

Раненый, рыча от боли, пытался ударить меня здоровой левой рукой. Его неуклюжий выпад я блокировал без труда и ткнул двумя пальцами под ребра, в солнечное сплетение. Мужик сложился пополам, будто из него выпустили весь воздух, хватая ртом, как выброшенная на берег рыба. Тело забила мелкая, частая дрожь.

Третий, тот, что выскочил из кустов последним, в ужасе затормозил в паре шагов. Он видел, как двое здоровых, сильных мужиков рухнули от одного прикосновения.

Перед ним стояла фигура с пальцами, еще слабо светящимися в вечернем полумраке леса. Получивший разряд в шею хрипел, катаясь по густой траве — он не мог дышать. Ласково улыбнувшись последнему условно боеспособному противнику, я поманил его к себе светящимся пальцем. Этого оказалось достаточно — парень затрясся, на его простодушном курносом лице всю ярость вытеснил слепой первобытный страх. Дубина выскользнула из дрожащих рук, и с диким воплем он развернулся и бросился в чащу, ломая ветки и не разбирая дороги.

Кондрат, все это время наблюдавший за бойней с безопасного расстояния, видел все. Хоть я и «отпустил» его, когда напали остальные наемники, но приближаться ко мне он не горел желанием. Буквально за несколько секунд с начала схватки самодовольство на его лице сменилось ужасом. Страх перед непонятным и жутким колдовством оказался сильнее приказа хозяина. Он в панике развернул коня, что-то выкрикнул и, хлеща его, унесся прочь.

На дороге остался только я. Рядом — два тела, бьющиеся в судорогах, но живые. Дыхание сбилось, крохотный запас Силы, что удалось накопить, снова почти иссяк. Но на ногах стоял я, а не они!

Что же, судя по всему, я окончательно раскрыл свои возможности. Теперь Кондрат доложит Ерофееву что этот «наглый верхолаз» — натуральный колдун, ведьмак, способный управлять людьми, как куклами, и одним касанием валить с ног. Следующая встреча будет совсем другой.

Когда я вернулся во двор, меня встретила настороженная тишина. Вся семья Кузьмича, от мала до велика, замерла, прервав свои дела и уставившись на меня. Они видели, как я уходил в лес один, и теперь смотрели на мое возвращение со смесью любопытства и первобытного страха. А я хотел договориться о кое-каком взаимодействии…

— Хозяин, я тут подумал. Сидеть без дела не годится, — начал я. — Могу я в твоей мастерской поработать? Хочу кое-какие безделушки смастерить, обереги от нечисти, да разные полезные в хозяйстве вещицы. А ты бы подсказал, кому их потом продать можно, чтобы и тебе копейка была, и мне на жизнь хватало.

Кузьмич отложил работу. Его лицо помрачнело. Со вздохом он почесал свою окладистую бороду, собираясь с мыслями, потом тяжело вздохнул.

— Ты, паря, вот что… — сказал он осторожно, глядя при этом куда-то в сторону. — За Аглаю тебе спасибо до гробовой доски. Чудо ты сотворил, истинный крест. Но…

Он замолчал, подбирая слова, как тяжелые камни.

— Поп наш, отец Василий, с утра в деревне был. Ему уже наплели про тебя. Что ты колдун, что людей одним касанием валишь. Он сказал, кто с тобой знаться будет, того от церкви отлучат. А это… это, паря, хуже смерти. За дочь я благодарен, да. Но душу-то свою губить не хочется. И семью под грех подводить!

И тут-то я понял, что все эти эффектные победы над ерофеевскими громилами имеют и оборотную сторону — моя новая, темная слава бежит впереди меня! Суеверный страх в этом простом мужике боролся с благодарностью, и страх начинал побеждать. Если я сейчас не смогу переубедить его, то снова останусь один, изгнанный и проклятый.

Так, надо что-то придумать! В прошлой жизни мне не часто приходилось общаться с низшими слоями общества, но и так было понятно — говорить нужно «на его языке». Никакой науки, никакой магии. А что понимает мужик 19-го века? Конечно, религию! Вера и провидение — вот на что и надо ссылаться!

— Слышь, хозяин, я не колдун, — доверительно произнес я. — И бесов во мне нет. Хочешь, перекрещусь?

И без долгих слов осенил себя крестным знамением.

— Пойдем в дом, там все расскажу.

Когда мы зашли в хату, я продолжил.

— Ты правду говоришь, с последней грозы я другим человеком стал. Тот Мишка, что был прежде — он помер там, на шпиле.

Кузьмич вскинул на меня испуганные глаза.

— Как молния в меня ударила, я как будто умер и заново родился. И было мне видение. Не про ангелов, нет. Но будто пелена с глаз спала. Открылось мне, что зло в мир идет. Нечисть всякая, твари невидимые, что из людей жизнь сосут, как та, что на твоей дочери сидела. И открылось мне, как с ними бороться, как защиту от них ставить.

Я видел, как недоверие на его лице сменяется трепетным изумлением. Ведь дочь я его и правда излечил, причем совсем не так, как сделал бы это лекарь — никаких порошков или пилюль…

— Но знание это великое. И чтобы оно в мою дурную башку влезло, все прошлое из нее вышибло. Я потому и спрашивал тебя, какой год да кто правит, что не помню ничего, что до той грозы было. Будто и не жил вовсе. Вот убей меня гром на этом самом месте, если вру!

И, глядя Кузьмичу прямо в глаза, я медленно поднял руку и еще раз широко, истово перекрестился на красный угол избы, где висела потемневшая от времени икона.

— Сила, что во мне — не от Дьявола. Она для защиты от него дана. Божьим промыслом, не иначе.

Широкое лицо Кузьмича побледнело. Для простого и набожного мужика это объяснение было единственным, которое он мог принять. Образ «юродивого», «божьего человека», которому после удара молнии открылась истина, ему понятен и близок. Теперь он смотрел на меня уже по-другому — не просто со страхом, а и с благоговением.

— Вот оно что, Михаил… — прошептал он, тоже перекрестившись. — Прости меня, дурака старого, за мысли худые!

— Ничего, брось передо мной каяться. Перед Богом каяться надо. Чего по делу–то скажешь?

Теперь, когда доверие было восстановлено, он охотно поделился новыми сведениями.

— Безделушки твои… в деревне не продашь. Народ тут темный, испугается. Да и денег нет. Тебе в город надобно, в уездный центр. В Кунгур то бишь. Там и дворяне живут, и купцы побогаче. Они на всякие диковинки падки. Особенно если оберег от порчи да сглаза. У них там свои дела, свои интриги, и сглаза они боятся пуще огня. Вот им и неси свой товар!

— Понял. Ну, в город-так в город. Дай-ка пока поснедать, а завтра я еще в лес схожу, добуду кое-чего, найдется нож да веревка? И кстати, что там по нашему уговору? Кто-то мне кров обещал, — с намеком покосился я в сторону сеновала, который ну никак не подходил в моем представлении на это понятие.

— Сей же час скажу, чтобы тебе комнату освободили, — засуетился Кузьмич.