Фортуна Флетчера (ЛП). Страница 30

А затем этот счастливый период моего пребывания на борту «Фиандры» подошел к концу. В должное время адмирал счел, что он благополучно вышел из зоны досягаемости французов, и разрешил сопровождавшим его военным кораблям повернуть домой. Флагман и пара фрегатов направлялись в Индию вместе с «купцами», а семидесятичетырехпушечные корабли и большинство фрегатов получили приказ при первой же возможности возвращаться в Портсмут. 15 апреля они отделились от конвоя, продемонстрировав впечатляющее маневрирование флота. К тому времени я уже был достаточно моряком, чтобы оценить это, и понять, какие чудовищные усилия человеческого мастерства и мускулов заставляли дюжину огромных кораблей, тысячи тонн дуба и железа, двигаться вместе, как танцоры в бальном зале.

Но «Фиандра» не осталась с конвоем и не повернула в Портсмут. Вместо этого она пожала плоды того, что ею командовал человек, заполучивший на свой корабль племянника Первого лорда Адмиралтейства. Капитан Боллингтон предъявил специальное поручение от Их Лордств — крейсировать у французского побережья по своему усмотрению, чтобы сеять хаос во вражеской торговле.

Эта лучшая из всех возможных обязанностей означала, что мы могли свободно захватывать любое французское торговое судно, какое только попадется под руку, и отправлять его домой, чтобы английский призовой суд его у нас выкупил. Естественно, основная часть призовых денег доставалась капитану Боллингтону и офицерам, но каждая душа на борту получала свою долю в добыче, и вся команда была вне себя от радости от этой чудесной, чудесной новости. Так капитан Боллингтон стал лицензированным пиратом, как и Нельсон, Коллингвуд и все остальные в свое время. Так что те из вас, кто хмурится при упоминании о продаже королевской смолы и краски, могут учесть, что именно это и побуждало некоторых из наших самых благородных и лучших вступать в бой с врагом.

Но сначала нам предстояло попрощаться с флагманом со всеми подобающими церемониями. И для этого мы все вырядились в свои лучшие воскресные одежды, команда была построена на реях, а корабль сиял чистотой. Когда мы подошли к борту огромного трехдечного корабля, на юте можно было видеть адмирала, сверкавшего золотым шитьем, в окружении своих блестящих офицеров. Наш оркестр исполнил «Боже, храни короля», а их ответил «Сердцем дуба» (но далеко не так хорошо, как наши сицилийцы).

— Доброго дня, «Фиандра»! — крикнул адмирал.

— Доброго дня, сэр! — ответил капитан Боллингтон. — Разрешите покинуть флот, сэр?

— Можете приступать к своим обязанностям, сэр! — последовал ответ, и мы продемонстрировали флоту блестящее морское искусство, ложась на новый курс к далекому французскому побережью. К тому времени мы уже стали большими мастерами своего дела, и все было сделано без единого слова или команды. Двести человек работали как единая команда. Я почти испытал гордость.

Пару недель мы наслаждались попутным ветром и были донельзя веселой компанией, неуклонно прокладывая курс к жирным призам и богатству для всей команды. Было общеизвестно, что нашим пунктом назначения была большая бухта реки Арон, к югу от Бордо и чуть севернее французской границы с Испанией. Капитан Боллингтон прекрасно знал эту местность, так как жил там в детстве, когда его отец служил на дипломатической службе.

Огромная якорная стоянка Пассаж д’Арон была крупным центром французского торгового судоходства, и капитан Боллингтон намеревался использовать свои особые знания на практике в какой-нибудь крупномасштабной вылазке для захвата судов. Волнение на борту «Фиандры» было огромным, и по кораблю ходили слухи о том, что именно задумал капитан.

В итоге мы могли бы и не утруждать себя, ибо то, что задумал наш капитан, было ничто по сравнению с тем, что задумало море. Мы были в паре дней плавания от Франции, когда погода испортилась. Небо потемнело, воздух похолодел, и всю команду подняли наверх, чтобы приготовиться к тому, что грядет. Капитан Боллингтон орал и вопил, марсовые качались, как обезьяны, а остальная команда тянула бесчисленные снасти. Цель состояла в том, чтобы убрать как можно больше парусов, полностью снять верхние реи (брамселей и бом-брамселей) и закрепить остальные с помощью дополнительных стропов и брасов. Кроме того, по всему полубаку, квартердеку и спардеку были натянуты леера, чтобы было за что держаться.

Леера! Какое веселое зрелище. Потому что они означают, что очень скоро будет чертовски сильная качка, и палубы будут подпрыгивать так чертовски высоко, что даже самый просоленный старый моряк среди вас (чтоб ему пусто было и чтоб его кости переломало) не сможет устоять на месте и пустить ветрà, не держась за свою драгоценную жизнь. Так что, если вы когда-нибудь окажетесь на корабле, где натягивают леера, последуйте моему совету: спускайтесь вниз, берите самое большое ведро, какое сможете найти, и готовьтесь блевать.

При юго-западном ветре, дувшем нам прямо в сторону Франции, капитан Боллингтон предпочел идти по ветру, а не ложиться в дрейф.

— Мистер Уильямс! — сказал он, перекрикивая усиливающуюся непогоду. — Выберите пару крепких парней для поддержки рулевых.

— Есть, сэр! — ответил тот и тут же повернулся ко мне. — Флетчер! Бегом, встать к рулевым и помочь удерживать штурвал!

Так я занял свое место у штурвала вместе с Натаном Миллером, еще одним помощником боцмана, человеком почти таким же крупным, как я.

Даже сухопутные крысы знают, как выглядит корабельный штурвал, так что я не буду его описывать, скажу лишь, что штурвал на «Фиандре» был двойным. То есть у нее было два штурвала, один перед другим, закрепленных на концах барабана, вокруг которого наматывались рулевые тали. Это были тросы из сыромятной кожи, которые шли вниз на нижнюю палубу, где проходили через блоки, чтобы воздействовать на «свип», двадцатифутовый брус, соединенный с верхушкой руля как гигантский румпель. Когда мы вращали штурвал, тросы тянули «свип» в ту или иную сторону, чтобы повернуть руль. В обычных условиях кораблем управляли двое, стоя по обе стороны от переднего штурвала. У каждого перед глазами был компас в своем нактоузе, чтобы он мог следовать курсу. Это была элитная задача, и избранные для нее, квартирмейстеры, были зрелыми моряками с огромным опытом.

В тот день Натан Миллер и я встали к заднему штурвалу, чтобы обеспечить дополнительную силу. Мы пробыли у штурвала не более нескольких минут, когда на нас обрушился основной шторм. Он налетел с порывом ветра, который заставил каждого человека наклониться против него и схватиться за шляпу. Мою сорвало и унесло в темноту, кружась, как сумасшедшая птица. В трех шагах от меня капитан Боллингтон что-то кричал в ухо мистеру Уильямсу, его сложенные рупором ладони почти касались головы лейтенанта. Но я ничего не слышал из-за воя ветра. Затем ослепительный поток дождя обрушился, как стальные прутья, отскакивая от палубы на высоту колена и жаля, как боцманская трость.

«Фиандра» рванулась вперед под чудовищной силой ветра, и штурвал задрожал, как живое существо. Мы вчетвером изо всех сил налегали на него, чтобы удержать корабль, но, несмотря на все наши усилия, мы смотрели вверх, когда с высоты донеслись пронзительные хлопки… Трах! Трах! Трах! … раздавшиеся над штормом, как мушкетные выстрелы. Это фор- и грот-марсели, сорванные с сезней, развевались рваными клочьями, растерзанные и изорванные ударом ветра. И это было только начало. Прямо на наших глазах то же самое произошло и с крюйселем, который с треском рвущейся парусины сорвался со своих креплений, чтобы присоединиться к своим собратьям по несчастью. Но зарифленные нижние паруса выдержали и гнали «Фиандру» вперед, зарывая ее нос в море. Брызги взлетали вверх, когда она неслась вперед, и окатывали всю палубу, так что мы уже не знали, дождь это или море нас мочит.

А за ударом ветра последовала огромная стена воды. Гряда волн такого неимоверного размера, что наш семисоттонный корабль подбрасывало вверх, оставляя в животе у каждого адский холод, когда он взлетал, а затем — прямо противоположное чувство, когда он камнем падал вниз. Это был мой первый настоящий шторм в море, и я никогда не мог себе представить размер этих волн. Некоторые были высотой с наши стеньги, от их черных ложбин до пенящихся гребней. В одну минуту мы были высоко в воздухе, с прекрасным видом на бушующую стихию вокруг, а в следующую — тонули в колышущейся долине океана, и наш взор упирался в живую стену зелено-черной воды всего в нескольких ярдах от нас.