Бальтазар (СИ). Страница 23

Глава 10

Глава десятая. Дом, мой милый дом.

Что такое магия? Есть куча определений, и недавно я даже сам придумал еще одно, вычитав его из книги, которую принесла мне сестра. Представьте на мгновение, что мироздание есть не что иное, как идеально работающий механизм колоссальной сложности. Положение каждой шестеренки, натяжение каждой пружины, колебание каждого маятника в настоящий момент является прямым и неизбежным следствием их положения мгновением ранее.

Эта концепция, известная в не магческих науках как лапласовский детерминизм, утверждает: если бы некое бесконечно могущественное сознание, назовем его Наблюдатель, узнало точное состояние каждой частицы бытия и все законы, что управляют их движением, то оно могло бы с абсолютной точностью вычислить как всё будущее, так и всё прошлое.

В такой системе нет места случайности. Есть лишь бесконечная цепь причин и следствий, растянутая вдоль нити времени. А потому твоё решение выпить кофе с утра, как и моё отправиться в тень, было предопределено в момент зарождения реальности.

Если же отринуть наивное представление, что наш мир единственный, то и вовсе получается любопытная картина. Маги издревле знали, что наша реальность лишь один из множества слоёв бытия, одна из многочисленных складок. Мы черпаем силы из Огненных бездн, из ледяных пустот Этера, из измерений Света и Теней. Эти миры подчинены своим, подчас чуждым нам, законам, но они не вне системы, наоборот они часть механизма.

Для нашего гипотетического Демона-Наблюдателя эти измерения просто дополнительные, пусть и чрезвычайно сложные, наборы шестеренок и пружин. Его знание должно быть всеобъемлющим: оно включает не только нашу реальность, но и все те, что с ней соприкасаются, а также Законы Межмерного Взаимодействия.

Здесь мы подходим к сути. Ты полагаешь, что, творя заклинание, ты проявляешь свободную волю и нарушаешь предопределённый ход вещей? Это заблуждение. Твоя магия не разрыв цепи причинности, она её звено. Маг есть Канал. Наши тела, разум и душа являются сложнейшим устройством, проводником, соединяющим измерения между собой.

Обучение магии — это не обретение «силы», а калибровка этого проводника. Изучая руны, отрабатывая жесты и тренируя волю, ты не наполняешься энергией, ты шлифуешь механизм своего «я», чтобы он мог точно и безопасно сонастроиться с иным измерением.

Заклинание фактически есть Код. Ритуал — это не просьба, отправленная в пустоту. Это команда, строгий алгоритм, вводимый тобой в ткань реальности. Каждое слово, каждый жест — это часть ключа, который поворачивает определенные шестеренки в межмерном интерфейсе, открывая поток энергии из точки А (скажем, измерения Огня) в точку Б (кончик твоего посоха).

А потому Воля — есть Иллюзия Выбора. Момент, когда ты решаешь применить магию, кажется тебе актом свободного выбора. Но с позиции Наблюдателя, это решение было вычислено им задолго до твоего рождения. Твоя генетическая предрасположенность к магии, учитель, который тебя нашёл, прочитанная тобой книга, сформировавшие твой характер травмы и радости, всё это звенья одной цепи. Состояние твоих нейронов в момент «принятия решения» является неизбежным результатом всей предшествующей истории вселенной.

— Светлый источник есть проявление порядка, — задумчиво произношу. — Но он не одинок, а потому другие источники силы привносят в систему Хаос, особо сильно старается в этом темный источник. Отчего в теории всемогущее существо порой может быть пугающе слепо.

Хоть и существуют возможности описать магию, но они будут верны лишь для одного конкретного случая. Я уже давно пытался понять, что есть светлый источник, и теория о демоне Лапласа подобралась к ответу ближе всего. Свет есть порядок, но никто не говорил, что этот порядок должен быть добрым, как и хаос темного источника злым. Понятия зла и добра слишком человечны, чтобы прилагать их к материи, но нам так проще, очеловечивать даже источник нашей силы.

Покачав головой, я вдруг подумал, что нервничаю, отчего в голову лезет всякая ерунда. Глядя на приближающийся остров, я видел родовое поместье, оно не могло здесь быть, а значит, что такую форму принял мой страх. Оно росло из тени, как гнилой зуб. Знакомые остроконечные шпили, почерневшие от времени и злобы красные стены, бесконечные витражи на которых изображены подвиги моих предков.

«Летучий Голландец» медленно, будто против своей воли, дрейфовал к единственному причалу, и с каждой секундой детали проступали все четче. Я чувствовал его. Запах старого камня, воска для полов и чего-то кислого, сладковатого: запах тления и угасшей мощи. Запах тени моего дома, где я прожил всю свою жизнь, лишь на пару дней вырвавшись из привычного порядка вещей.

Мои пальцы сжали штурвала так, что он затрещал. Источник внутри меня, обычно такой ясный и теплый, сжался в комок холодного, колющего света. Это было место моей силы, вывернутое наизнанку, место, ставшее моей главной слабостью. В теневой форме поместья я не смогу даже подпитываться от источника. Я не хочу туда возвращаться, понимаю пугающей ясностью, особенно в теневую его часть.

Меня воспитывали встречать страх с улыбкой. Но как смеяться в лицо тому, что является твоим отражением в кривом зеркале? Как сражаться с тем, что не просто хочет тебя убить, а хочет доказать, что ты ничто, ошибка, недостойный потомок, чье место на помойке семейной истории? Темный маг подчинил бы его, сломал, сделал своим слугой, но я был светлым. А свет не ломает и не подчиняет. Он… что он вообще делает? Меня не научили этому. Меня научили сражаться, но, что если битва приведет меня к смерти?

— Эй, Бальтазар, — раздался голос с палубы.

Вздрогнув, я с трудом оторвал взгляд от надвигающегося поместья. Рядом, опираясь на поручень, стояла Сонми. Ее лицо было бледным, но взгляд твердым. Сила, которую она только что обрела, еще вибрировала вокруг нее едва уловимым ореолом.

— Это… это оно? — она кивнула в сторону острова. — Твой страх?

— Разве не очевидно? — я попытался вложить в голос привычную насмешку, но получилось скрипуче и фальшиво.

— Выглядит… мрачно, — констатировала она, внимательно изучая башни. — Не хотела бы я в таком месте жить.

Ее простой, почти бытовой комментарий был настолько неожиданным, что я даже вздрогнул.

— В поместье Бальтазар полно способов развлечься, — с ухмылкой отвечаю. — Начиная от алхимических лабораторий и фамильных склепов, заканчивая злыми духами и бессмертным дворецким, древним личем, который уже не одну сотню лет прислуживает нашей семье.

— Знаешь, звучит не очень весело, — осторожно заметила она, краем глаза посмотрев на меня. — Похоже все наши страхи происходят из детства, прав был старина Фрейд…

— Впервые слышу об этом маге, чем он прославился? — приподняв бровь, уточняю.

— Он не маг, а психолог! — фыркнула весело Сонми. — Как ты вообще мог не слышать о нем?

Сложив руки на груди:

— Какое мне вообще дело до каких-то там простецов? — высокомерно произношу, задирая подбородок.

Сонми помолчала, а прежде чем я успел найти остроумный ответ, чтобы все свести к шутке, чтобы не выглядеть совсем уж высокомерным чурбаном, с балки над рулем раздался знакомый голос:

— Он всю жизнь провел в этом поместье, — прокомментировала Никс, хотя я ее об этом совсем не просил. Мой грозный взгляд она также проигнорировала. — Светлый, что воспитывали темные. Возможно, Люциус для тебя выглядит странно, но он такой, каким его воспитали. Светлый Бальтазар из древнего рода темных магов.

Скосив взгляд на Сонми, во взгляде которой появилось сочувствие. Я ощутил волну ярости внутри. Не было для меня более ненавистного чувства, чем сочувствие. Я ненавидел его, поскольку презирал его в себе. В детстве я любил пустить слезу из-за сложившегося положения дел, любил пожалеть себя. Вспоминая те дни, я до сих пор испытываю презрение к себе. Меня оправдывает лишь то, что я был мал и глуп. Со временем Генриетта помогла мне это преодолеть, она показала мне, что тьма нашего поместья может быть веселой, если перестать себя жалеть. Я выучил этот урок и не желал больше к нему возвращаться.