Бальтазар (СИ). Страница 22

Ее мать лишь краем глаза посмотрела на ее успехи, ее взгляд замер на провале Сонми. Ее тонкий, ухоженный палец указывает на единственную не максимальную оценку.

— Ты опять меня подвела, — голос матери холоден, как сталь. Она его не повышает, но от этого лишь страшнее. — Чан Ын Джон уже выложила лист успеваемости своей дочери, и он идеален. Как мне теперь смотреть ей в глаза? Моя дочь не способна правильно запомнить даты правления династии Чосон… ведь это вы сейчас проходите в школе?

Сонми сглатывает, давя жгучие слезы обиды, упорно смотря в пол. Она заболела, зубря до полуобморочного состояния учебники, сотни исписанных черновиков, конспектов, чтобы все это оказалось недостаточным, чтобы ее мать могла ею гордиться. Вновь и вновь она билась об эту ледяную стену разочарования. Она старалась не для себя. Она старалась ради крох тепла в материнском взгляде, ради одобрения, которое всегда доставалось кому-то другому.

Этот страх быть недостаточно хорошей, не оправдать надежд, осрамить семью, был ее вечным спутником. Он висел над ней тяжелее любой насмешки одноклассников, которые не понимали почему она так старается, шептал на ухо каждую ночь, заставляя вставать и учиться, когда все уже спали. Именно поэтому ее страх и принял форму ее матери там в Бездне. Не монстра с клыками, а самого знакомого, самого болезненного цензора.

И этот цензор чуть ее не убил, если бы… не этот сумасшедший светлый маг с глазами из жидкого золота не подсказал ей засмеяться. И они смеялись… Над ее страхом. Над ее болью. Над лицом ее матери, искаженным гримасой вечного недовольства. И в этом абсурдном, кощунственном хохоте что-то щелкнуло у нее в голове. Окончательно и бесповоротно.

Она смотрела на это лицо, лицо своего самого сильного кошмара, и внезапно поняла одну простую вещь. Она больше не ждет одобрения от матери. Она жаждет одобрения от тех, кто УЖЕ ценит ее усилия. Пусть это будет госпожа Мэри, чей проницательный взгляд оценивает ее потенциал. Пусть это даже будет этот ненормальный Бальтазар, чья похвала звучит как оскорбление, но от этого не становится менее ценной.

Кровное родство не гарантия близости, иногда это лишь обмен разочарованиями и болью, растянутый на годы. Иногда нужно отступить на шаг, чтобы увидеть: тень, которую ты всю жизнь принимала за великана, отбрасывает всего лишь хрупкая, несчастная женщина со своими тараканами в голове.

Сонми поборола этот страх выстрелом в упор и смехом. Принятием силы, которую та самая женщина так боялась в ней увидеть. Она разжала кулак, и тень рассыпалась, уступая место обычной коже. Дрожь окончательно ушла. Взгляд стал ясным. Она больше не была той девочкой, которая тряслась от страха перед взглядом матери. Она была ведьмой, в чьих жилах текла сила поверженного Кошмара.

И первый урок, который она усвоила сегодня, был преподан не в стенах Академии, а на палубе призрачного корабля сумасшедшим светлым магом: иногда, чтобы обрести себя, нужно посметь рассмеяться в лицо своему страху. Эта жизнь была с этого дня только ее, а не ее матери, которой она уже больше не желала угодить.

***

Стоя у штурвала, я бесцельно поворачивал рулевое колесо, с интересом наблюдая, как Сонми наконец-то отходит от шока. Она сидела, скрестив ноги, на палубе, с закрытыми глазами, пытаясь, как я предполагал, установить контакт со своей новой силой. Гоблины, нажравшиеся до отвала, мирно похрапывали в углах, устроившись в подобии собачьих лежанок из обрывков парусины.

Эту мирную картину нарушило лишь легкое прикосновение к моей ноге. Я опустил взгляд. Никс сидела рядом, ее серебристые глаза были прищурены, а хвост медленно и лениво поводил из стороны в сторону.

— Ну что, птенчик? — ее голос прозвучал тихо, без обычной насмешливой певучести. — Понравилось играть в наставника?

— Не понимаю о чем ты говоришь, — сухо отвечаю, сложив руки на груди, — Я просто дал своему врагу шанс стать сильней. Ведь чем могущественнее мой противник, тем слаще будет победа над ним…

Никс лишь фыркнула, запрыгнув на поручень.

— Конечно, конечно, — протянула она. — И твоя щедрость точно не имеет никакого отношения к тому, что ты и сам бы хотел, чтобы тебе помогли с твоим страхом?

Мои пальцы непроизвольно сжали дерево штурвала. Я резко повернулся к ней:

— Не говори ерунды! — чуть резче, чем хотел, отвечаю. — Я встречу свой страх с улыбкой на лице!

— И тебе совсем не требуется помощь? — мягко уточнила Никс, заглянув мне в глаза. Ее голос был необычайно серьезен. — Ты действительно способен САМ справиться со своим страхам Люциус? Либо ты собрался героически сдохнуть, во славу бессмысленных древних обычаев? Предки БУДУТ тобой гордиться Люциус, а, если даже нет… то зачем ТЕБЕ их одобрение? Они уже прожили свою жизнь, а тебе стоит прожить СВОЮ.

Я замер, ощущая, как по спине пробегают мурашки. Она говорила слишком точно, будто заглядывала прямо в самую черную дыру у меня в груди.

— Откуда ты знаешь? — холодно выдохнул я, мой голос прозвучал с явной угрозой. — Ты прочла мои мысли? Что за черную магию ты применила на мне?

Никс тяжело вздохнула в ответ, а в ее взгляде внезапно появилась глубокая, многовековая усталость.

— Потому что я видела, как твой прадед Казимир плакал в подушку от того, что его отец предпочитал ему старшего брата. Потому что я видела, как твоя прабабка Агата травила соперниц не потому, что они были ей опасны, а потому, что боялась, что они окажутся лучше нее и отнимут последние крохи внимания отца. Вы, Бальтазар, как будто созданы из одних и тех же страхов и комплексов, приправленных нездоровыми амбициями. И ты… ты не исключение. Ты просто пытаешься прикрыть свой страх бравадой. Удивительно трогательно, надо признать, — грустно улыбнулась она под конец.

Я хотел рассердиться. Хотел закричать, что она ничего не понимает. Но слова застряли в горле. В ее словах была горькая правда.

— Мой страх… меня убьет, — киваю ей, — но таков мой путь ублюдка из семьи Бальтазар. Я буду смеяться в смерти в лицо и будь что будет… — упрямо отвернувшись.

Никс мотнула головой, и в ее глазах мелькнула знакомая усмешка.

— Ты говоришь, как истинный Бальтазар, — кивнула она, — и для темного члена семьи это даже неплохо. Здоровый эгоизм еще не навредил ни одному темному, вот только… — покачав головой. — Ты светлый Бальтазар, там, где темный обретет силу, ты обретешь лишь разочарование и слабость. Они учили тебя как темного мага, но ты светлый и должен это принять, либо в скором времени погибнешь.

С этими словами она спрыгнула с ящика и снова потерлась о мою ногу.

— Ты больше не один, птенчик. У тебя есть я, и даже твой первый «враг», — позволила она себе усмехнуться в усы. — Когда-нибудь эта связь может обернуться против тебя. Но здесь и сейчас сделай ее своей силой, не будь Бальтазаром до конца, которые предают даже тех, кто пытается им помочь.

После чего она развернулась и ушла в тень, оставив меня наедине с неприятными мыслями. Я невольно посмотрел на Сонми, на ее сосредоточенное лицо, и вдруг с абсолютной ясностью понял, что Никс права. Вот только отказаться от своего наследия было равносильно тому, чтобы предать себя. Я не мог так поступить, для меня было легче погибнуть, что я и собирался сделать.

Меняться было мучительно трудно, а порой и вовсе невозможно. Я мог лишь обещать, что буду смеяться своему страху в лицо, над всем остальным я был уже не властен. Ведь так? Промелькнула в голове до отвращения неуверенная мысль.

Я ненавидел сомнения и неуверенность, но сейчас только это у меня и осталось. Будь я темным, то сделал бы эти чувства частью своей силы, но я был светлым и не знал как поступить, меня не научили, как быть светлым… и это была главная моя слабость на данный момент. Я до конца не знал на что способен, и мне самому только предстояло найти этот ответ, либо умереть.