Волшебство с ароматом кофе (СИ). Страница 2

Я идти не хотела. Но тело было словно не мое: ноги сами собой поднимались и переставлялись, ведя меня по полутемным помещениям вслед за странным и опасным, теперь я в этом не сомневалась, дедком.

Более-менее получилось рассмотреть комнату, которая отчаянно напоминала мне будуар: ширмы, кресла и банкетки, комод, на котором стояли фарфоровый таз и кувшин, туалетный столик с зеркалом, заставленный кучей флакончиков и баночек, со спинки ближайшего ко мне стула свисал прозрачный чулок, сохранявший форму чьей-то ноги… Неожиданно мозг отметил, что флакончики все дорогие, украшенные камнями, странной, старинной формы. Непохожие на фабричные флаконы с духами и лосьонами. А перламутровая приоткрытая коробочка на ножках, судя по рассыпанному возле нее белому порошку, это пудреница… Мне окончательно поплохело. Либо я в коме и мой мозг выдает мне цветные глюки, либо я попала к каким-то маньякам-реконструкторам.

В этот миг, не давая додумать тягучую мысль, перед глазами снова появился давешний маргинал. Внимательно посмотрел мне в глаза и вдруг жестко приказал:

— Ты покорно позволишь девушкам вымыть тебя и переодеть! Ты меня поняла?

Губы шевельнулись сами по себе, и я услышала:

— Да…

— И без глупостей, Эмма! — предостерег меня дедок. — Я могу превратить твое сознание в чистилище, не оставив на теле ни единой отметины! Но если ты будешь послушной, получишь хорошую награду! — И он мерзко хихикнул.

И завертелось. Едва грязнуля-дед вышел из помещения, ко мне приблизились две молчаливые женщины в одинаковых черных платьях и длинных белых передниках поверх. Ну чисто горничные из исторического фильма. Я бы, наверное, даже похихикала над достоверностью картины, которую нарисовал мне неутомимый мозг. Если бы эти дамочки не начали меня раздевать. Я не особо стеснительна. Но в прикосновениях сухих, холодных пальцев не было ничего приятного. Особенно когда они начали меня обтирать влажными тряпицами, приподнимая мне груди и раздвигая ноги. Это было… мерзко. Но я ничего не могла поделать. Ни, когда меня мыли, ни, когда припудривали каким-то белым порошком, похожим на тальк, ни, когда на меня начали в четыре руки натягивать странные одежды.

Я перестала воспринимать, что происходит с моим телом, на том месте, где на меня поверх чулок надели странные панталоны из двух половинок, плотно завязав их с помощью тесемок вокруг талии. Меня вертели из стороны в сторону, периодически перед глазами мелькали какие-то ткани. Потом, кажется, меня причесывали, что-то делали с моими ногтями. А потом снова появился гадкий старик и заставил меня идти за ним.

И опять были бесконечные коридоры. Или не коридоры, а переходы? Сложно сказать. По приказу управлявшего моим телом мерзавца я могла смотреть исключительно себе под ноги. Но даже ковер, по которому ступали мои ступни, обутые в шелковые изящные туфельки, рассмотреть не выходило. Я не могла с уверенностью сказать ни какого цвета был пол, ни лежало ли на нем покрытие, ни… Да ничего я не могла сказать! Беспомощность просто бесила.

Новую порцию информации мозг получил у какой-то двери, где мне на плечи набросили что-то вроде плаща, а на голову натянули объемный капюшон, окончательно закрывший мне обзор. Чьи-то руки, затянутые в белые перчатки, мелькнув перед глазами, подсадили меня в какой-то транспорт. Не могу утверждать, но, кажется, это была карета. Напротив меня тоже кто-то сел. А перед этим до меня долетели обрывки тихого разговора:

— …крепко сжимайте в кулаке! …Пока держите, она подчиняется. …Просто в голове проговаривайте за нее ответы. Только помните, моя королева, каким тоном произнесете вы, таким тоном повторит девчонка!..

А следом смех. Скрежещущий, полубезумный. Пугающий до такой степени, что у меня почти получилось сбросить охватившие меня путы. Самую капельку не успела. Снова навалилась сковывающая тяжесть, не позволяющая даже дышать без чужого позволения. И я впала в какую-то прострацию. Ничего не видела и не слышала. А очнулась от настойчивого, требовательного шепота в голове: «Скажи: «Да!» Немедленно! Если хочешь жить!»

Жить я хотела. Вопреки всему. А потому непослушными губами выдавила:

— Да…

А следом ледяным душем:

— Объявляю вас мужем и женой!..

Что?!..

Шокированная, я рванулась из удерживающих меня пут, попыталась сказать, что я не подписывалась на подобное представление. Даже успела заметить злой прищур синих как небо глаз. А потом словно кувалдой по темечку прилетело, и я провалилась в темноту…

Реальность вернулась ко мне вместе с шумом волн и свистом ветра, какими-то скрипами, глухими ударами и чьими-то криками. Ложе, на котором я лежала, мерно раскачивалось. И это повергло меня в такой шок, что я резко села на кровати и распахнула глаза…

То, что это была ошибка, я поняла почти мгновенно: солнечный свет, заливавший помещение через довольно большое окно, полоснул по глазам словно опасной бритвой, пробуждая дремлющую в глубине черепушки боль. Я непроизвольно зажмурилась и застонала, когда она вгрызлась в мой мозг, схватилась за виски. И почти сразу же услышала испуганное:

— Миледи!.. Сейчас-сейчас!.. Я помогу!.. Сейчас будет легче…

Чьи-то руки аккуратно, но настойчиво опрокинули меня на подушку. Через несколько секунд на лоб лег холодный компресс, подозрительно пахнущий уксусом. И тот же голос негромко предложил:

— Полежите так, миледи, боль сейчас утихнет. — И мягко упрекнул: — Не нужно было вам так вскакивать…

Я промолчала. Боль и вправду начала постепенно стихать, сворачивать свои огненные плети. И я опять обратила внимание на шум волн.

— Где я? — невольно вырвалось у меня. На смену боли пришел страх. Что происходит? Где я оказалась? Это какой-то розыгрыш?..

Я могла бы в это поверить, в то, что кто-то решил меня зло разыграть. Если бы не одно «но»: не было у меня друзей, настолько хорошо обеспеченных, чтобы выбросить немаленькую сумму на месть мне. У меня вообще не то, что друзей, приятелей не было. Десять лет назад, когда мне было пятнадцать, умерла мама. А отец начал с горя пить. Вот тогда-то я всех и растеряла. Сначала пришлось делать выбор: пойти вечером погулять с друзьями или приготовить себе поесть, постирать. А потом и вовсе пришлось забрать документы из школы и пойти в училище: отец потерял работу, об этом кто-то «добрый» донес в органы опеки. Появилась реальная угроза оказаться в детдоме. А как бы ни было дома плохо, в детдом я не хотела совсем. Поэтому вечерами подрабатывала в супермаркете, чтобы было на что купить еду.

С визитами дамы из опеки все изменилось. Ольга Павловна, как я сейчас понимаю, была еще совсем молода — тридцать пять. Почти ровесница покойной мамы. И даже немного на нее чем-то похожа. Наверное, на почве этой схожести они с отцом и нашли общий язык.

Стало легче, отец перестал пить, устроился на хорошую работу. А я, окончив училище и бросив подработку, попытала счастья в университете, в соседнем городе. И, к собственному удивлению, смогла поступить!

Потом было общежитие и новая подработка. Я отвыкла тусить. Зато появилась цель: выучиться, устроиться на хорошую работу и купить себе собственную квартиру. Хотя бы маленькую однушку. Пока я училась, Ольга Павловна родила отцу близнецов, Мишаню и Федьку. И папа был на седьмом небе от счастья. Даже помолодел. Вот только я в один из приездов домой осознала, что стала лишней в собственном доме. Чужой, никому не нужной. И я сократила визиты к отцу и его новой семье, полностью погрузившись в учебу и поиск способов обрести жилье после выпуска из университета.

С Игорем Максимовичем я познакомилась во время госпрактики. Понятия не имею, чем я его зацепила, но он неожиданно предложил мне место после получения диплома. И я согласилась. Фирма была средней руки, но доходная, зарплату мне обещали хорошую. С такой зарплатой я вполне могла себе позволить ипотеку. Тем более что отец, наверняка чувствуя передо мной вину, пообещал заплатить первый взнос. Тендер на госзаказ должен был стать венцом моей короткой карьеры. После него я собиралась отнести документы в банк, чтобы оформить ипотеку. И вот, вместо тендера и банка, оказалась непонятно где и непонятно как…