Только вперед! (СИ). Страница 4

Шагин был из тех офицеров, кого я подал в первоочередных списках на возведение в следующий чин. Так что теперь он всеми своими силами старался оправдать возложенное доверие. Но случая пока не предоставлялось.

— Что вы здесь делаете? — не особо приветливо встретил меня командующий, когда я прибыл на его наблюдательно-командный пункт. — Господин Норов, немедленно отправляйтесь в расположение своего батальона.

— Прошу простить меня, господин командующий! Имею предложение, как помочь обороне наших позиций! — несмотря на гневный взгляд фельдмаршала, я всё же не спешил исполнять его приказ.

Нет, если прямо сейчас Миних начнёт настаивать, то я, насколько это только получится, проявлю сдержанность, продемонстрирую строевую подготовку и пойду к лестнице, ведущей к одной из башен крепости. Отправлюсь в наше расположение.

— Бах-бах-бах-бах! — прогремели наши пушки. Те, что были внизу, на Первой линии обороны.

Во врага полетела ближняя картечь. Это означало и то, что сейчас турки получают максимальный урон. Но также и свидетельствовало, что они подошли достаточно близко. И вот-вот должен состояться решительный рывок вражеских штурмовиков. А дальше остаётся лишь только залп первой, второй, вряд ли третьей линии наших стрелков и все — рукопашный бой.

— Подайте сигнал артиллерии, чтобы оттягивалась! — уже не замечая меня, отдавал приказы Миних. — Пушки в крепость!

Вид командующего был суровый и сдержанный. Ни один мускул не дёргался на лице этого, бесспорно одарённого человека. Да из чего бы мне ждать бурных эмоций от фельдмаршала, когда я знаю, как в иной реальности, даже в самых сложных своих жизненных моментах Христофор Антонович показывал пример выдержки.

Я под руку не лез. Но и не уходил, хотя присутствующий здесь же Степан Апраксин так и зыркал на меня недобрым взглядом. Да и другие недовольные моей настойчивостью были. Уверен, что, если Миних ещё хоть полслова скажет в мою сторону и тон фельдмаршала будет неодобрительным, Апраксин на меня накинется. Нет, вряд ли с кулаками. Но вот с упрёками и обвинениями, в том числе за несоблюдение субординации, наверняка.

Между тем солдаты, впрягшись в верёвки, прокручивая большие колёса лафетов, стали вытаскивать пушки с первой линии обороны. Опять немалый риск. Успеют ли они закатить пушки в крепость? Если даже успеют доделать, то не получится ли столпотворение у ворот и на мосту через глубокий ров? А эти же ворота должны ещё выпускать на помощь солдат первой линии обороны свежие пехотные полки.

Надеюсь, что фельдмаршал знает, что делает. Хотя считаю его задумку недоработанной.

— Вы ещё здесь? — вновь обратил внимание на меня командующий.

— Так точно, и готов предоставить своих штуцерников и гранатомётчиков для отражения атаки неприятеля! — быстро отчеканил я. — Дозвольте занять место в обороне!

— Вы проявляете неуважение! — вклинился в наш разговор с фельдмаршалом Степан Апраксин.

И чего только Степка на меня взъелся? И просьбу его я некогда выполнил, передал вещицу. И не так чтобы проявляю враждебность к Елизавете Петровне, в кружке любителей которой состоит Стёпа. Может, видит именно в этом во мне конкурента? Влюблён в златовласку? Или завидует? Я же из унтер-лейтенантов до гвардейских секунд-майоров дорос. А это очень быстро, чуть больше, чем за год.

— Господин секунд-майор, извольте объяснить, кто такие гранатомётчики и чем ваши штуцерники помогут бою? — не обращая внимания на Апраксина, чем вызывая явное недовольство последнего, спросил командующий.

Мне хватило полторы минуты, в ходе которых фельдмаршал наблюдал за действиями врага наших артиллеристов, чтобы объяснить, кто такие гранатомётчики и чем могут помочь штуцерники.

— Действуйте! — всё же проявив некоторые эмоции, чуть повышая голос, сказал Миних. — Справа от нас нужно усилить оборону. Турки накидали туда ядер, там немалые потери. Всенепременно вы остаётесь в крепости. Если ослушаетесь — прикажу вас арестовать и до конца войны продержу под арестом.

Понял, не дурак. Вот был бы дурак, так и не понял бы, что больше испытывать терпение командующего не следует. Хотя потом я обязательно спрошу у Христофора Антоновича, чем он руководствовался, когда запрещал мне непосредственно участвовать в бою. Беречь меня не надо.

Больше я ничего не спрашивал, как и ни секунды не собирался оставаться на позиции наблюдательного пункта.

Столько времени потрачено на разговоры и разрешения. Ситуация должна была резко смениться. И тогда даже часть моего отряда могла бы не вступить в бой. Но… противник почему-то остановился. И это было очень странно. Они сейчас находились под прямым огнём ближней картечи.

Хотя… русские пушки с первой линии обороны как раз-таки оттягивали. И картечи уже не предвиделось. А крепостные орудия посылали во врага только ядра, которые наносили урон, но не настолько существенный, как это могло бы быть, если бы применялась картечь, да тут и крепости стрелять картечью было сложнее.

Так что выходило, что турки накапливали силы для решающего штурма. Может быть, и поспешил командующий отдавать приказ затащить имеющиеся пушки на этом участке обороны в крепость.

Вот, когда был на наблюдательном пункте, готов был критиковать командующего за то, что раньше не отвёл артиллерию. А теперь, напротив, считаю, что он поспешил. И в истории часто случается так, что полководцев критикуют за то или иное решение. При этом «знатоки» могут апеллировать к последствиям и упущенным возможностям, даже не предполагая, как выглядела обстановка на момент принятия решения.

— Ну, с Божьей помощью! — провожал я два десятка гранатомётчиков и три десятка штуцерников на передовую.

Я, выполняя приказ командующего, в свалку не лез. И, признаться, даже было немного стыдно, что ли. Хотя по реакции моих бойцов не заметил и толики осуждения. Тем более, что я буду участвовать в этом сражении. Ведь можно новейшими пулями доставать до врага даже со стен крепости.

Так что, я быстро организовал штуцерников, обязательно Кашина. Заняли позиции на крепостной стене и приготовились внести свой вклад в общую победу. Ну победу же?

— Бах-бах-бах! — в какофонии взрывов и выстрелов, еле различимо, донеслись пушечные залпы версты за три-четыре левее.

И вот только в этот момент турки рванули-таки вперёд. Теперь стало понятно, почему они простояли под огнём крепостной артиллерии не менее пятнадцати минут, ничего не предпринимая.

Кто ставит в абсолют русскую расхлябанность — тот мало знаком с проявлением этого явления у турок. По крайней мере, в исторической ретроспективе. Наверняка, на бумаге турецкого командования план штурма выглядел идеальным.

Турки предполагали, что они отвлекут нас от крепости, проведя здесь штурмовые действия, но не в полном объёме. Вон, татар на верную смерть послали! Но заставили русское командование сконцентрировать свои усилия в одном направлении. А теперь, как видно, пошли в бой и на другом участке крепостных сооружений.

Но этот момент наш командующий учитывал. Глупо неприятелю, имея колоссальное преимущество в численности, бить только на каком-то одном узком участке оборонительной линии, протяженность которой более, чем восьмикилометровой линии обороны.

Занёс зрительную трубу в то место, где располагался Второй оперативный резерв, с удовлетворением отметил, что паники в рядах русских воинов нет, а, значит, всё идёт по плану.

— Работаем! — сказал я, обращаясь к двум десяткам штуцерников.

Точнее сказать, стрелять из двух десятков будут только семь человек. А вот остальные на перезарядке. Только лишь у нас с Кашиным на перезарядке будет стоять один боец. Ну такие перестрелки мы будем вести новыми пулями.

— Бах-бах! — почти синхронно с Кашиным мы произвели выстрелы.

Тут же другие снайперы послали свои пули навстречу ускоряющимся туркам.

Расстояние составляло чуть более четырёхсот метров. Для конусообразной пули с улучшенной обтюрацией рабочей является дистанция куда как большая. Да и для простых штуцеров с круглыми пулями четыреста метров — вполне себе убойное расстояние.