Игра саламандры. Страница 11

– Ну, ваше здоровье! – произносит Манон, приветственно поднимая бутылку с пивом.

– К чертям здоровье… Что ты здесь делаешь?

– Что я здесь делаю… Дайте-ка подумаю… Может, я здесь, потому что… я твоя дочь? Не знаю, помнишь ли ты тот единственный день семнадцать лет назад, когда вы с папой неплохо так развлеклись.

– Не умничай, прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

– Я думала, это все-таки еще и мой дом тоже, по крайней мере до совершеннолетия.

– Мы об этом уже тысячу раз говорили… Прости, Оливо, я была уверена, что Манон будет у отца, не предвидела, что…

– А ничего и не нужно было предвидеть, мама! Папа звонил тебе две недели назад и сказал, что должен ехать в Рим на какую-то там выставку и, значит, эту неделю я поживу у тебя. Знаю, что разыскиваешь тех ребят, но хотя бы избежишь опасности потерять родную дочь на дороге, поскольку она теперь у тебя под боком!

Соня Спирлари прокручивает в памяти события предыдущих дней и, вероятно, уже вспомнила, как ей звонил бывший муж. Делает большой глоток и не возражает – знает, что не права. Вдобавок она босая, уставшая и очень голодная.

– О’кей, о’кей, возможно, я что-то упустила… Это были чертовски жуткие недели… Начинаем сначала. Оливо, это Манон – моя дочь, свет очей моих, любовь всей моей жизни.

– Ага, как же!

– Манон, это Оливо Деперо. Он поживет у нас недолго.

– Почему? Он что, один из похищенных ребят?

– Ну что ты такое говоришь?

– А, тогда, значит, похититель!

– Прекрати нести чушь! Оливо, он… Ему просто нужно где-то немного переждать. Я не думала, что ты приедешь, поэтому предложила ему…

– Ага, мою комнату.

– Но ты же тут никогда не бываешь! Я уже считаю ее комнатой для гостей!

– Никогда не бываю тут, потому что вы с папой договорились, что я буду жить с ним, ведь он находит время заботиться обо мне и хочет это делать.

– Не начинай снова, Манон… – И Соня допивает все вино до капли. – Не в этом причина. В любом случае, если хочешь, мы обсудим это потом с глазу на глаз, о’кей? Сейчас, ради бога, давайте спокойно поужинаем и…

– Я поужинаю где-нибудь в кафе и потом пойду на концерт в «Бункер» [47] . Только скажи мне, пожалуйста, где ключи и где мне лечь спать, когда вернусь! Ночью пока еще минус, а то я заночевала бы в соседнем парке.

– Манон, не разыгрывай мелодраму! Сейчас разложу тебе диван там, в зале: он очень удобный, и сможешь уходить и приходить, когда захочешь, о’кей? Поешь хотя бы макароны с маслом перед уходом?

– Макароны с маслом? Мы что, в больнице?

– Нет, но Оливо…

– Он что, больной? Смотри, если у него, блин, какая-то заразная болезнь, чтобы не спал в моей кровати, ясно? Я в ярости. Звоню папе и попрошу его сейчас же вернуться.

– Куда звонишь, прекрати! Оливо не болен никакой зараз…

– Я не верю тебе! – Манон проходит мимо кухонного острова с духовкой, мимо мойки, заваленной грязной посудой и мусором. Стоит теперь в двух шагах от Оливо и тщательно разглядывает его. – Что это у тебя за красные пятна вокруг рта?

– Мне заклеивали рот скотчем, – довольно спокойно отвечает Оливо.

– Бли-и-и-ин!.. Да что за жизнь у тебя? Открой рот, дай гляну!

Оливо открывает рот.

– Теперь подними свитер, покажи живот и грудь – хочу проверить, нет ли там пятен.

– Манон, прошу тебя…

Оливо уже сделал все, о чем она попросила. Отчасти потому, что приказ был беспрекословный, отчасти потому, что проконтролировать бывает нелишне. И к тому же первый раз в жизни он задирает свитер перед девушкой, а не врачом. И потом, он впервые поднимает свитер перед такой девушкой.

– О’кей, кажется, чистый, – немного успокаивается Манон. – Надеюсь, в легких у тебя нет никакой заразы – ее же не увидишь. В любом случае предупреждаю: подушку, когда съедешь, я поменяю и матрас тоже.

Манон возвращается на место, где оставила пиво, и, глубоко вздохнув, приканчивает бутылку одним глотком.

– Ладно, Оливо, извини, что прицепилась. На тебя посмотришь – и сразу видно, что проблем по горло…

– Манон!

– Чего? Ухожу, ухожу я! Тем более все, что не скажу, – все плохо! А вы жуйте ваши макароны с маслом! – Она решительным шагом направляется прямиком к двери, но резко останавливается перед матерью, упираясь ей лицом в лицо. – Когда вернусь, чтобы этот проклятый диван-кровать был разложен, поняла? Иначе такой скандал закачу, что весь дом проснется!

Они наблюдают, как она выходит из кухни, слышат, как роется в ключах на полке в прихожей, затем бухает массивная входная дверь, – уверена, что именно сейчас хочешь уйти? Макароны с маслом – питательная пища, и ты могла бы осмотреть еще и руки, и колени, и за ушами: иногда пятна прячутся там, где меньше всего ожидаешь. Не знаю, понятно ли объясняю!

Соня Спирлари подходит к холодильнику, открывает его и наливает себе второй бокал. Без макияжа, кожаной куртки и черных мрачных кроссовок она красива. Не так, как Манон, но все же довольно хороша. Наверное, становится такой, только когда престает быть старательной и ярой комиссаршей и превращается в обыкновенную мать, не выдерживающую наездов дочери.

– Вот же противная девчонка, эх! Кто знает, в кого она такая?!

Оливо, если бы и хотел, не ответил бы. Во-первых, потому, что не обладает никакой информацией о других пятидесяти процентах ДНК, составляющих генетический код Манон, а во-вторых, потому, что ему кажется, что эта комбинация молекул дезоксирибонуклеиновой кислоты в любом случае создала все-таки некое чудо, по крайней мере с эстетической точки зрения.

– Ладно, – говорит Соня, подавая ему кастрюлю. – Пока греешь воду, пойду приберу в ванной. Так что примешь перед ужином хороший освежающий душ.

8

Ужин состоит только из макарон с маслом, но, несмотря на это, оказывается омерзительным.

Макароны переварены и пересолены, масло старое и прогорклое, а пармезан не кажется таким уж противным только потому, что все остальное еще хуже.

И все-таки под смиренным взглядом Сони Оливо съедает две тарелки. Комиссарша, однако, пока еще не пришла в себя после дуэли с дочерью.

Возможно, поэтому и ограничивается краткой информацией, не относящейся к делу. С бывшем мужем они разошлись двенадцать лет назад, он предприниматель, винодел, его вино уже обрело символический почетный статус среди интеллектуалов, телегероев и политиков, но если и в этом году Манон в очередной раз провалит экзамены, то кто знает, куда она потом сможет податься.

Когда личная информация и макароны заканчиваются, наступает тишина. Соня допивает вино. Слава богу, раздается звонок в дверь.

– Это, конечно, Флавио. – Соня вскакивает со стула, словно Флавио – никнейм Иисуса Христа, который приходит в дома к людям спасать их от неприятностей.

Три минуты спустя в комнате появляется одетый по-спортивному, но без понтов мужчина лет тридцати пяти. Открытое приятное лицо, слегка удлиненные волосы. Скорее занудный профессор экономики, чем заместитель комиссара.

– Привет, Оливо! – говорит он. – Мы очень рады, что ты с нами.

– Угу.

– Флавио, ты ел? Если нет, поищу что-нибудь в холодильнике…

– Нет-нет, спасибо, – спешит ответить он, очевидно зная антично-египетскую особенность этого дома. – Напротив, если вы не слишком устали, я бы сразу приступил к делу.

Соня привычным движением сдвигает на одну сторону стола скатерть и сгребает посуду. Затем идет в комнату и, натянув джинсы и спортивную толстовку «Адидас», возвращается со стопкой папок и ноутбуком. Флавио уже снял куртку и остался в джинсовой рубашке, – вполне себе прикид для профессора экономики или сельского ветеринара, между которыми, в общем-то, разница небольшая. Не знаю, понятно ли объясняю.

Оливо тем временем, одетый, как и прежде, сидит на месте и, как прежде, молчит.

– Итак, Оливо, – начала Соня, раскладывая все на столе и усаживаясь. – Сейчас вывалим на тебя уйму информации, знаю, но у нас мало времени, и важно, чтобы ты знал, как обстоят дела. Тогда в нужный момент поймешь, что искать, на что обратить внимание и каких ребят держать на контроле. Знаем, что ты все запоминаешь очень быстро и можешь хранить в памяти кучу данных, так что мы рассказываем без перерыва, а если что-то тебе непонятно, появятся вопросы или нужно сделать паузу, подними руку, и мы прервемся, о’кей?