Товарищ Йотунин (СИ). Страница 8

Первое: или я, увеличив участок картинки до степени неимоверной, разглядел бы пресловутые квадратики,

Второе: или очередная попытка увеличения не удалась бы — ввиду достижения предельного для численной системы значения.

Случилось третье: картинку удалось увеличить в семь миллионов раз… И было понятно, что продолжать в том же духе можно еще очень долго.

Означало это одно — то самое, жуткое.

Окружавшая меня неявь обратилась совершенно реальным миром, чужим — и страшным.

Я, получается… Забыл это польское слово… Вот! Пржесидленец!

Последние несколько лет я всерьез увлекался приключенческой литературой, например, фантастикой. В Союзе такие книги считаются низкопробной бульварщиной, их мало пишут и еще меньше издают — но всякий интеллигентный человек знает, куда бежать по этому поводу.

Явление называется «самиздат», и состоит — на физическом уровне — из тысяч книжонок, набранных слепым шрифтом на желтоватой, чуть ли не оберточной, бумаге, или и вовсе написанных от руки… После, конечно, перенесенных в эфирные слепки, очислованных и отлично хранящихся в ментальной сфере носителя… У меня таких было пять!

Пишут такое всякое, как правило, поляки. Сюжет всегда един, отдает реваншизмом, и, по хорошему, каждый раз такая книга должна входить в список запрещенной литературы: бесконечное количество польских юношей или дяденек постарше переносится в прошлое.

Там, в прошлом, резко поумневшие паны и подпанки принимаются активно переделывать историю Речи Посполитой — сохраняют Москву за младшим Мнишеком, ведут в бой легионы Костюшко, губят молодую советскую республику лихими кавалерийскими наскоками… Впрочем, последний вариант в СССР считается и вовсе подсудным, и такое я уже не читаю. Не читал.

Да, хорошо, когда в непонятной ситуации ты сразу понимаешь, что произошло… Тем более, что и графика местная — славянская, но латинская, и то, что в этой Казани нет Советского района, а есть всяческая хтонь, что дракой между двумя бандами дальнобойщиков командует иудейского вида карла… Ну натурально же, какая-то Польша!

Стоял я себе так, смотрел уже не только на себя, но и по сторонам, и думал, что делать дальше.

Сначала понял, что надо как-то прибраться внутри ментальной сферы, и сразу же — что делать этого отчаянно не хочется, по крайней мере — прямо сейчас.

Потом расчистил себе небольшой пятачок — разнообразный мусор прекрасно поддавался игниции, да и сгорал целиком, не оставляя после себя ни дыма, ни пепла.

На пятачке вырастил себе кресло, в каковое и уселся, продолжив размышлять с некоторым даже удобством.

Мысль, правда, как была, так и осталась вертеться ровно одна: «дальше — как-нибудь».

Не додумавшись ни до чего более дельного, принялся бродить окрест, пиная мусор, иногда поджигая особенно противные его кучи, тщетно изыскивая хоть что-нибудь целое и пригодное в дело — пока, кстати, неясно, в какое.

Потом возвел рядом с креслом письменный стол о двух тумбах. Стол получился дубовый, основательный такой — наверное, выдержал бы даже меня прежнего, вздумай я поставить на столешницу локти.

Гулял еще некоторое время, занимался всякой ерундой… И — вдруг — проснулся.

Вернее, меня разбудили, и вы, конечно, уже поняли, кто именно это сделал.

— Братан, ты чего, уснул, а? — искренне удивился урук. — Давай, поднимайся! Читааать!

— Толку с того чтения, — возразил я сонно. — Все равно ничего не понимаю. Понаписали тут, блин.

— Это да, это они умеют, в смысле, понаписать, — согласился Зая Зая. — В натуре. Только читать все равно надо. Или… — урук глянул на меня исподлобья и с некоторым подозрением. — Ты чего, и буквы тоже забыл?

— Ты так уже шутил, — ответил я. — Сегодня. Не смешно. Хочешь, вслух почитаю?

— Зато жизненно, — немедленно отмерз орк. — Не, вслух не надо. Особенно вот это, которое правоведение, скука же смертная… А тебе — придется! Давай, не ленись… Я пока котлет нажарю. Хочешь котлет?

Тут со мной случилось странное — как с давешней Танечкой, невозможной с точки зрения магенетики.

Мне вдруг страшно захотелось котлет, и я откуда-то понял, что сосед мой и собутыльник умеет совершенно виртуозно те и лепить, и жарить — причем, в качестве исходного материала ему годится буквально что угодно, необязательно даже продукты.

Куриная кожа, хлебный мякиш, пропущенный лук, много черного перца и соли… Котлеты выходили неизменно бомбические, и сожрать их я — в смысле, Ваня, но до моего пржесидления — мог… Сколько дадут, столько и сожру — куда только в этом тщедушном тельце помещается такая прорва еды!

Поэтому я согласился и даже обрадовался.

— Котлет? Твоих? Конечно, хочу!

— Реактивация! — заржал в ответ Зая Зая, и немедленно скрылся в кухне, оставив меня наедине со своими и чужими мыслями.

Мысли мои были при мне, хоть и я был не совсем я, а вот чужие… Чужие зримо воплощались в тех самых конспектах по правоведению — каковые мне очень сильно не хотелось читать.

Я читал.

В окно светило совершенно не страшное мне теперь солнце.

С кухни доносились разные интересные запахи и легкий матерок котлетного повара.

По потолку — с той стороны — вновь кто-то катал чугунные шары.

Читал, и, чем дальше продвигался, тем больше мне хотелось, чтобы это опять была счетная игра, а не чужой настоящий мир… Потому, что написаны были вещи чудовищные и в природе невозможные.

В смысле, монархия? Что за бред? Это же просто ересь!

Магическое общество, если верить конспектам, здесь вполне развитое — не так, как в привычном мне мире, но и волшебство не считается чем-то, выходящем из ряда вон. Волшебников много, колдуют они охотно, умело и часто! Магия — отнюдь не прерогатива единичных «владеющих» — это вполне себе системное явление.

Раз магия развита, раз она не редкость и не эксклюзив, чисто технически невозможно существование отдельных волшебных родов и кланов, пусть и с узкой специализацией — или, что вернее, тем более с ней!

Если не может быть волшебного дворянского рода, то и монархия, как раз и опирающаяся на дворянство — нечто из разряда сказок!

Строго говоря, товарищ Ленин и присные — в свое время — как раз и опирались на развитую магию как общественное явление, ну и экономику еще, потому и удалось сбросить с трона зарвавшегося царька и… Впрочем, это вы и без меня отлично прочитаете в школьном учебнике истории. Знать бы только, где сейчас те учебники, в каком из миров!

Царский род — менталисты? Обратно бессмыслица! Хомо сапиенс сапиенс, сиречь, хуманы обыкновенные, составляют уверенно половину человечества, если считать популяционно Этот многочисленный народ, как известно, или прямо иммунен к ментальным воздействиям, или отлично от таковых защищен — на природном, врожденном, имманентном уровне!

Как это — «в земствах нельзя колдовать»? Как можно запретить нечто, на что способен всякий разумный человек, и что, кстати, здорово облегчает жизнь того же самого разумного? Это что, получается, на каждого жителя тех странных — если я правильно понял термин — мест, приходится минимум один прибор, блокирующий сгущение эфира? Дорого! Суммы получаются колоссальные, даже и по советским меркам — а в СССР, между прочим, давно отменены деньги как таковые…

Опричина еще эта, нечто, еще более невозможное, но — если судить по конспектам — совершенно реальное…

Пусть и доказал я уже сам себе, что никакая это не численная счетная игра, но мир совершенно взаправдошний, окружающая действительность все больше напоминала старую и страшную сказку…

Такие горазд писать, например, поляк — опять поляк! — Мартын Вольский. У автора этого в книгах сплошные упыри, агенты ада, зловещие карлики и знамения конца света, потому и литература получается кошмарненькая, несмотря даже на бойкое и живое перо сочинителя.

Кто, интересно, придумал уже этот мир, и, главное, зачем?

Сидел, переживал, пугал себя сам, погружаясь в мрачную пучину отчаяния… Потом меня будто подбросило, поставило на ноги и повлекло на кухню: с той, как раз, донесся умопомрачительный аромат жареной котлеты, а еще голос моего товарища. Кушать было подано, пора была садиться жрать.