Телохранитель Генсека. Том 5 (СИ). Страница 10

— Что касается Романова, — продолжал Путин, — здесь не стоит сильно давить. Сделаем предупреждение — аккуратно донесем до него информацию, что Москва в курсе происходящего и готова принять меры, если он срочно не проявит активность в прекращении саботажа.

Я внимательно посмотрел на молодого сотрудника. Его мысли по этому вопросу практически совпали с моими собственными.

— Спасибо за мнение, Владимир, — поблагодарил я инициативного старлея. — Вы отлично поработали. Оставьте материалы у меня. Пока продолжайте собирать дополнительную информацию, особенно по связям Перцева.

Путин кивнул и поднялся со стула. Когда он вышел из кабинета, я аккуратно сложил бумаги обратно в папку и запер ее в сейфе. Теперь оставалось самое сложное — правильно доложить ситуацию Удилову, не спровоцировав при этом открытого столкновения между Москвой и Ленинградом.

Решение созрело к полудню. Я понял, что без одобрения Москвы и лично Удилова мне не обойтись. Ситуация была слишком тонкой, чтобы принимать решения самостоятельно.

Я поднял трубку телефона и попросил дежурного соединить с Москвой. Ответа пришлось ждать несколько минут, прежде чем в трубке раздался знакомый ровный голос:

— Слушаю, Владимир Тимофеевич. Что у вас там?

— Вадим Николаевич, докладываю. Мы разобрались с ситуацией по саботажу реформ в Ленинграде. Проблема системная, и среди организаторов оказался Перцев, заведующий экономическим отделом горкома партии. У нас есть полные материалы по нему и его окружению. Но в некоторой степени замарался и Григорий Васильевич Романов…

— Романов там каким боком? — слегка раздраженно спросил Удилов, уловивший суть дела с полуслова.

— Прямых указаний с его стороны не было. Но абсолютно ясно, что он в курсе, — я сделал паузу и продолжил осторожнее. — Личные амбиции наверняка присутствуют, я думаю…

— Ясно, — без раздумий принял информацию Удилов. — Романов человек самолюбивый, да ещё недавно проиграл аппаратную борьбу за место преемника Леонида Ильича. Наверняка в душе осталась обида. Как считаете, сможет ли он пойти на прямой конфликт?

— Не думаю, — уверенно сказал я. — Он слишком опытный игрок, чтобы устраивать открытую конфронтацию. Но обиду будет скрывать, конечно. Возможно, попытается тихо мешать.

— Тогда, Владимир Тимофеевич, нужно сыграть на опережение. Договоритесь с ним лично. Лучше встретиться неофициально, поговорить откровенно, но без лишних ушей. Покажите ему, что мы знаем ситуацию в деталях, но не хотим делать шум. Дайте понять, что Леонид Ильич рассчитывает на него и его поддержку. В общем, попробуйте дипломатично решить вопрос.

— Хорошо, Вадим Николаевич. Буду действовать в этом направлении. Но если вдруг он начнёт сопротивляться?

— Не думаю, — спокойно возразил Удилов. — Романов не глуп и понимает, что рисковать не стоит. Он знает цену политического конфликта с Москвой. Но в случае чего, докладывайте сразу мне.

— Всё понял. Сделаю.

Я положил трубку, потом снова поднял ее и набрал номер приемной Романова в обкоме партии. Ответила женщина с хорошо поставленным, но безэмоциональным голосом.

— Приемная Григория Васильевича Романова, слушаю вас.

— Здравствуйте. Говорит Владимир Тимофеевич Медведев, полковник КГБ СССР. Мне необходимо срочно переговорить с личным секретарем Григория Васильевича по очень важному вопросу.

После щелчка и минутной паузы в трубке послышался уже другой, мужской, голос:

— Да, Владимир Тимофеевич, я вас слушаю.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросил я.

— Меня зовут Валентин Андреевич Синицын, личный секретарь Григория Васильевича.

— Очень приятно, Валентин Андреевич. У меня важное поручение из Москвы. Мне необходимо срочно встретиться с Григорием Васильевичем лично. Разговор важный, деликатный и должен пройти в неформальной обстановке, без свидетелей и лишних ушей.

— Я понял вас… — после недолгого раздумья ответил секретарь. — А в чём, собственно, суть вопроса, можно узнать?

— Суть вопроса настолько деликатна, что я не хотел бы обсуждать это по телефону. Прошу вас организовать эту встречу как можно скорее, желательно сегодня же вечером. Уверен, Григорий Васильевич поймёт важность и срочность.

Синицын сделал еще одну паузу, явно оценивая степень серьезности моего заявления:

— Хорошо, Владимир Тимофеевич. Я доложу Григорию Васильевичу и свяжусь с вами в течение часа. Вас устроит?

— Вполне. Благодарю вас.

Я положил трубку, откинулся на спинку кресла и начал листать документы, ожидая звонка. Время тянулось медленно.

Спустя сорок пять минут телефон зазвонил вновь. Я сразу узнал голос секретаря:

— Владимир Тимофеевич, Григорий Васильевич готов встретиться с вами сегодня вечером, в семь часов. Вам подойдёт?

— Отлично, благодарю за оперативность. Передайте мою признательность Григорию Васильевичу за понимание.

— Непременно передам, — ответил секретарь и повесил трубку.

В условленное время меня встретил сам Романов. Одет он был просто, но со вкусом — дорогой светло-серый костюм, аккуратно подобранный галстук. Волосы аккуратно уложены в прическу, лицо спокойное и немного усталое. Едва пожав ему руку, я почувствовал исходившее от Романова раздражение. Хотя особой тревоги не заметил — Григорий Васильевич был максимально в себе уверен.

— Владимир Тимофеевич, — приветствовал он меня вежливо, но без особой теплоты, — рад, что вы нашли время зайти. Полагаю, вопрос, который вас беспокоит, достаточно серьезен? А то мне пришлось отменить пару важных встреч…

— Именно так, Григорий Васильевич, — ответил я. — Вопрос серьезный и деликатный…

Я сделал паузу, внимательно следя за его реакцией и стараясь проникнуть в мысли первого секретаря Ленинградского обкома.

«Вот только московских чекистов мне еще тут не хватало… — думал он, сохраняя при этом абсолютно спокойное лицо. — Толку от вас никакого, одни проблемы. А мне и своих проблем тут хватает, работы еще непочатый край… Хотя этот полковник не простой чекист… Если появился у меня с „деликатным“ вопросом, то вполне возможно, что по личному поручению Брежнева… Неужели Ильич одумался и осознал, что ошибся, выбрав преемником белорусского выскочку?»

Мысли эти были достаточно красноречивы, чтобы подтвердить версию о недовольстве Романова возвышением Машерова. И, тем не менее, в них не содержалось абсолютно ничего относительно намеренного торможения реформ. Ну что ж, значит, придется самому указать волнующую меня тему:

— Григорий Васильевич, насколько нам стало известно, ленинградцы столкнулись с некоторыми трудностями в реализации реформ, одобренных Политбюро и лично Леонидом Ильичом. Речь идет о кооперативах и малых предприятиях, развитию которых, увы, сопротивляется местная власть.

«Ах, так вот ты о чем! — мелькнула догадка в мыслях Романова. — Нажаловались уже, значит, наши буржуйчики. Ишь ты, прыткие, аж до Москвы дошли…»

Не отводя от меня колючего взгляда, Романов обошел стол с другой стороны, опустился в кресло и предложил мне место напротив:

— Присаживайтесь, Владимир Тимофеевич. Я готов вас выслушать.

Я уселся поудобнее и продолжил:

— Мне доложили, что ряд партийных работников Ленинградского горкома и горисполкома активно противодействуют реформам. Организуют бесконечные проверки, штрафы, административное давление на кооперативы. В общем, саботируют процесс.

Я сделал короткую паузу, давая ему возможность отреагировать. Романов едва заметно поморщился и спросил с оттенком недовольства в голосе:

— И у вас есть конкретные фамилии?

— Да, разумеется, — подтвердил я. — Наиболее активен в этом деле товарищ Перцев, заведующий отделом экономического развития горкома партии. У нас достаточно доказательств неправомерности его действий. Есть также и другие лица помельче, но суть одна — саботаж идет системно.

Я с некоторым удовлетворением отметил, что наконец-то Романова покинуло самообладание. У него на лбу выступила испарина, он откинулся на спинку кресла и принялся задумчиво покусывать нижнюю губу. Через секунд десять встрепенулся и посмотрел в окно, явно пытаясь успокоиться. В этот момент я услышал его мысли, которые достаточно четко объяснили позицию первого секретаря: