Развод. Цена искупления (СИ). Страница 27

Та ярость, что кипела в его глазах вчера…

Господи…

Растираю ладонями лицо.

— Скорость прибавьте! — рявкаю водителю, не узнавая собственного голоса.

И пока машина тащится по загруженным улицам столицы. В моей голове успевают все сценарии прокрутиться: от самого страшного, до самого лайтового.

Я молюсь, впервые за долгие годы я прошу Вселенную мне помочь.

Город будто издевается надо мной.

Красные светофоры. Поток машин. Люди, спешащие куда-то в суете, и ни один из них не понимает, что мой мир рушится.

Водитель бросает на меня тревожные взгляды в зеркало, но я не могу сейчас думать об этом.

— Давайте быстрее, прошу!

Вцепляюсь в телефон. Но он по-прежнему молчит.

Ромка по-прежнему молчит.

Чёрт.

Я вспоминаю его лицо вчера ночью.

Этот дикий, ослепляющий гнев.

Пустоту в глазах.

Нет.

Нет.

Господи, только бы он ничего не натворил.

В груди так больно, будто кто-то сжимает сердце ледяными пальцами.

Я стараюсь дышать глубже, но это не помогает.

Паника накрывает меня с головой.

Машина тормозит у его дома, и я вылетаю на тротуар, захлопывая дверь.

— Ждите здесь! — бросаю водителю на бегу, даже не проверяя, ответил ли он.

Влетаю в подъезд, вызываю лифт, но он едет слишком медленно.

Долбаные, грёбаные медленные двери!

Я не жду.

Бегу по лестнице.

Один пролёт.

Второй.

Третий.

Я запыхалась, сердце колотится так, что, кажется, вот-вот выскочит из груди.

Подбегаю к двери и начинаю колотить в неё изо всех сил.

— Ромка! Открой!

Тишина.

— Сын, пожалуйста! Открывай немедленно!

Я снова нажимаю на звонок.

Ничего.

Чёрт!

Меня бросает в жар.

Прокручиваются самые страшные сценарии.

Я в ужасе оглядываюсь по сторонам, как будто надеюсь найти решение.

— Рома! Я вызову полицию, если ты не откроешь! — голос срывается в истеричный крик.

Тишина.

Я в отчаянии упираюсь лбом в дверь, дыхание сбито, руки дрожат.

И вдруг — щелчок замка.

Дверь медленно открывается.

Я замираю, не сразу осознавая, что происходит.

На пороге стоит мой сын.

И я понимаю, что он пьян.

Глаза красные, мутные, дыхание тяжелое, одежда мятая. В руке он держит бутылку чего-то тёмного, наполовину пустую.

Боже…

— Мам… — голос осипший, с надрывом. Он качается на ногах, моргает медленно, будто не сразу понимает, кто перед ним.

Облегчение пронзает меня насквозь.

Он жив.

Он цел.

Господи…

Я хватаю его за плечи, крепко, так, что он вздрагивает.

— Ты… идиот! — голос мой дрожит, эмоции захлёстывают так, что слёзы тут же наворачиваются на глаза.

Я притягиваю его к себе, обнимаю, судорожно вдыхая запах алкоголя.

— Ты… идиот, — повторяю шепотом , чувствуя, как внутри всё сжимается от боли.

Он не сопротивляется. Просто стоит, как сломанный, обессиленный, мёртвый внутри.

Я захожу в квартиру, оглядываюсь.

И в животе всё холодеет.

Беспорядок.

Нет.

Не просто беспорядок.

Разгром.

Пакеты с вещами Алисы хаотично разбросаны по полу.

Какие-то её платья разорваны, скомканы в углу.

На полу валяются битые осколки.

Зеркало в коридоре разбито вдребезги.

Стеклянный журнальный столик в гостиной перевёрнут.

Куча разлетевшихся мелких статуэток, которые они когда-то покупали вместе.

И…

Я замираю, когда взгляд падает на дверь гардеробной.

Ромка делал её для Алисы.

С любовью. С заботой.

Эта комната была его подарком.

Я толкаю дверь.

И она открывается с тихим скрипом.

Полный бедлам.

Пустые вешалки.

Полки перевернуты.

Всё, что когда-то было здесь красиво разложено, теперь хаотично разбросано по полу.

Какие-то коробки смяты, какие-то пакеты разорваны.

А на зеркальной стене, прямо напротив меня, размашисто выведено губной помадой:

"СГОРИ В АДУ, СУКА".

Я прикрываю рот рукой.

Осторожно оборачиваюсь к Роме.

Он стоит, смотрит на эту надпись с абсолютной пустотой в глазах.

— Ромка…

— Я хотел это сделать, мам, — его голос звучит глухо, но в нём нет истерики, нет злости.

Только усталость.

— Я должен был избавиться от неё раньше.

Я сжимаю руки в кулаки, чувствуя, как мне приходится сдерживать слёзы.

— Сын…

Он качает головой.

— Не говори ничего. Просто…

Он устало проходит мимо меня, садится прямо на пол, прислоняется спиной к стене.

Пьян.

Раздавлен.

Я разбиваюсь вместе с ним.

Падаю на колени перед ним, беру его лицо в ладони.

— Мы справимся, — шепчу я.

Он смотрит в пустоту.

— Не уверен.

Я сжимаю его руку в своей.

— Я уверена. Встретишь еще свою любовь, Ром, тебе только двадцать. Вся жизнь впереди.

Я не знаю, как сейчас приглушить его боль.

Я не знаю, чем нам это аукнется. У него такой сложный и противоречивый возраст.

И я одна у него сейчас.

Все девочки. Выдохлась( Завтра постараюсь днем продолжение принести.

Глава 37.

Вика.

Тишина в комнате давит на уши. Рома сидит напротив, сгорбившись, его взгляд пустой, устремлён в никуда. Кулаки сжаты так сильно, что костяшки побелели. Я вижу, как его пальцы дрожат, как будто он пытается удержать что-то внутри, что вот-вот вырвется наружу. Его дыхание прерывистое, неровное, словно каждый вдох даётся ему с трудом.

Я знаю этот взгляд.

Я видела его сегодня утром в зеркале. Удивительный он, похож и на меня и на Волкова.

— Мам… — его голос срывается в хрип. — Я так жалею…

Моё сердце сжимается, будто его сдавили тисками. Я чувствую, как комок подкатывает к горлу, сильно прикусываю щеку, не позволяя себе расплакаться.

— О чём, сынок? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, хотя внутри всё кричит от боли.

Рома откидывается на спинку дивана, закрывает глаза. Его лицо искажается гримасой страдания, словно он пытается спрятаться от реальности, которая слишком тяжела, чтобы её вынести.

— Жалею, что когда-то вообще подошёл к ней. Что заметил её среди всех. Что позволил себе в неё влюбиться.

Он хрипло усмехается, но в этом звуке нет ни капли радости. Только горечь. Горечь, которая разъедает его изнутри.

— Ты бы видела, какой она была тогда… — голос дрожит, словно он говорит о чём-то, что уже никогда не вернуть. — Такая светлая, такая искренняя… Она казалась настоящей. Из нее будто огонь лился.

Я сжимаю зубы так сильно, что челюсти сводит судорогой. Внутри вновь поднимается волна гнева, боли, отчаяния. Но я не могу позволить себе сорваться. Не сейчас.

Он говорит об Алисе с сожалением.

В каждом его слове я слышу боль.

И если бы можно было хоть как-то вытащить эту боль из его сердца и забрать себе…

— Ты не виноват, сынок, — тихо говорю, но Рома резко вскидывает голову. Его глаза вспыхивают, полные злости и отчаяния.

— Виноват! — голос звенит, как натянутая струна. Он бьёт кулаком по спинке дивана, и я вздрагиваю. — Я сам привёл эту тварь в наш дом! Я сам защищал её, когда ты, когда отец смотрели на неё с подозрением! Я сам убеждал себя, что это неважно, что она не похожа на других, что она “другая”!

Я закрываю глаза на мгновение, чтобы собраться.

Я поверила.

Но мой инстинкт не подвёл меня.

— А она… — хрипит, будто ему больно даже говорить. — Она просто врала мне в лицо, понимаешь?

Он резко поднимает голову, а глаза полны ненависти.

— Она трахалась с ним, пока я думал, что строю с ней будущее. Она улыбалась мне, говорила, что любит, а потом…

Он замолкает, тяжело дышит, проводит ладонями по лицу, словно пытаясь стереть этот кошмар.

Я чувствую, как по телу пробегает холод.

— Я её ненавижу, мам, — рычит с яростью. — Ненавижу за каждое слово, за каждый поцелуй, за каждую ночь, когда я прижимал её к себе и верил, что она моя.