Напарник обмену и возврату не подлежит (СИ). Страница 52

– Нет, это один волшебник с руками, которые способны творить чудеса, – повернулась к нему Эрманика. – Скажите мне, а другой пациент… Мад Гервас? Он как?

– По-прежнему. Не пойму, в чём дело. Голова? – отрывисто сказал врач. – Почему бог не помогает в действительно тяжёлых случаях? У меня уже четвёртый пациент умер. Если бог есть, зачем позволил придумывать оружие? Пули эти ваши…

– Можно его видеть? – спросила Ферра.

– Да на здоровье, – фыркнул врач. – Только он вас не увидит и не услышит. Он где-то там, за гранью, и ему наверняка хорошо. Бегает босиком по травке. Вас не вспоминает.

В палате было солнечно, но в лучах не поблескивало ни единой пылинки, такая тут стояла чистота. Ферра села на стул возле кровати Везунчика.

– Я ненадолго, – сказала она, накрывая своей рукой его безвольно лежащую поверх одеяла кисть. – Ты же веришь, что я твоё невезение. Тогда, значит, чем я дальше – тем у тебя больше шансов, Везунчик. Я скоро выпишусь, и ты сможешь вернуться… да?

– До тех краёв долетают только песни, – прошептал откуда-то голос Альтео. – Я-то уж знаю.

– Там, куда ты исчезаешь, эти края – близко? – спросила Ферра. – Когда Гатто был в бреду, он виделся с тобой.

– Возможно. Ничего нельзя сказать наверняка, потому что память страдает при этих перемещениях туда-сюда, – сказал Альтео.

– Но ты помнишь Дженну, – сказала Ферра.

– Это странно. Когда я появился возле тебя во время теракта, то вообще понятия не имел, кто и откуда взялся. Но на этот раз всё пошло как-то не так. И сам я уже какой-то не такой, и всё изменилось.

– Слушай, Альтео, – сказала Ферра, – а ты можешь попробовать поговорить с ним? С Везунчиком?

– Нет. Он как будто в ступоре. Но уверен: пение он услышит.

– Петь здесь? Прямо в больничной палате? – опешила Эрманика.

– Можешь в своей, в его случае всё равно. Я тебя слышал, – Альтео вдруг понизил голос, и Ферра попыталась приглядеться: где же он? Почему прячется? – Ты выучила новую песню. Жаль, что здесь не получится спеть в душе, да?

– Я могу спеть в часовне.

– Там могут быть люди, да и потом, разве можно в часовне петь что попало? – Альтео как будто смутился.

– Что попало нельзя, но я могу спеть гимн или даже псалом, это не запрещено, – Эрманика вдруг поняла, что эта мысль ей нравится. – Мы можем спеть вдвоём.

– Мне кажется, что ты тоже уже какая-то не такая, – сказал Альтео.

– Кто бы говорил? Ты вообще прячешься. Почему?

– Я не знаю, – сказал Альтео. – Мне хочется побыть невидимкой.

– Так что насчёт того, чтобы спеть вдвоём в часовне? Я готова петь до тех пор, пока Везунчик не очнётся.

– Возможно, пройдёт не один день, – ответил Альтео – вернее, ушёл от ответа, сказав что-то другое.

***

Легко сказать, что пойдёшь и будешь петь! Но Ферра оказалась не готова сделать это. Сразу тысячи сомнений начали одолевать её, и показалось, что ни звука не сможет она выдавить из себя в тишине маленькой больничной капеллы.

Тем более, когда оказалось, что в часовне отнюдь не безлюдно. Местный старенький падре, отчего-то полицейский капеллан Амадини, кто-то из ребят-патрульных и несколько гражданских в глубоком трауре. Эрманика обвела взглядом присутствующих, и до неё вдруг дошло, что происходит: кто-то из полицейских был тяжело ранен, а теперь умер. Беспорядки-то утихли, а последствия продолжались.

Ага, вот и гробы… Два простых гроба, обтянутых чёрной тканью и убранных скромными бумажными цветами.

Появлению Эрманики никто не удивился: она ведь была тут не чужая.

– Идём сюда, – Амадини сделал Ферре знак рукой. – Представь, тут сегодня нет певчих, а пора начинать отпевание. Поможешь мне?

– А можно? – удивилась Ферра.

– Если от души, то ничего, – прошептал капеллан. – Ты ведь знаешь слова реквиема?

Она лишь дёрнула плечом. Сколько раз она слышала реквиемы на похоронах? Сложно не выучить слова хотя бы пары из них.

– Помню, но не уверена, что смогу…

– Ты, главное, подхвати! Вдвоём как-то всё-таки лучше! – Амадини сделал умильное лицо, округлил глаза, прижал руки к сердцу. – А падре нам будет аккомпанировать на пианино!

И она запела. Дуэт получился, наверное, не слишком слаженный, но «если от души, то ничего». Правда, в какой-то момент Ферра поняла, что это даже не дуэт, а трио – она отчётливо слышала, как Альтео тоже подхватил песнопение. Она пела не только тем, кто отчаливал от этих берегов. Она пела тем, кто остался жив, чтобы оплакали своих мёртвых и отпустили хотя бы часть своей боли, отдав её богу. Она пела Дженне, которая сейчас всё ещё была в некоторой опасности, если кто-то из Братства задумает месть, и пела Везунчику, пребывавшему без сознания. Застрявшему между мирами живых и мёртвых и пока так и не выбравшему, на которой стороне остаться. Пела своей покойной бабушке и сыну Дженны, и его жене.

И под конец, когда клавиши пианино, такого же старенького, как и здешний падре, уже замирали под узловатыми пальцами, Ферре почудились голоса хора. Как будто все умершие певчие присоединились к ней и Амадини. И один голос был совсем детский. Такой прекрасный, что ангелы плакали, роняя чистые, как алмазы, слёзы на лица погибших полицейских.

***

Хмурый и неразговорчивый доктор пришёл на следующее утро и сразу схватил Ферру за коленки. Было больно и неприятно, но она терпела.

Руки у врача были очень горячие, и казалось, что кости плавятся под прикосновениями.

– Вы сегодня, доктор, не в духе, – попробовала заговорить Ферра.

– А вы вчера решили пробежаться и настояться, как будто уже здоровы, – буркнул врач. – Я разрешил дойти всего лишь до соседней палате. А вас не было два часа.

– Полтора, – поправила его Ферра.

– А мне вас теперь вдвойне лечить! И в полтора я не умею, – огрызнулся он. – Если выпишу, наверно, побежите на улицу разгонять демонстрации или ловить каких-нибудь бандитов? Ну так и не приходите ко мне потом, что у вас боли в ногах. Или рёбрах. Или в голове. И чем вы ещё там ушиблись! Хватило бы с вас того, что я возился с вашей дурацкой контузией, в конце концов, кама Ферра…

– Э, дело тут, видимо, не только во мне, – сообразила Эрманика. – Давайте-ка, доктор, вы просто посидите рядом и отдохнёте. И мне, и вам это пойдёт на пользу.

– Вы психолог, что ль? – исподлобья посмотрел на неё врач.

– Нет, а вот одна моя знакомая точно психолог. И она бы сказала, что вы здорово вымотались.

– Умер ещё один из ваших, – садясь на стул, сказал доктор. – Не сумел я его…

– Понятно, – сказала Ферра. – Знаете, в этом нет вашей вины. Вы сделали всё, что в ваших силах – но не вы убили этих парней.

– Ваша работа…

– Наша работа – чтобы в городе были мир и порядок. Иногда получается, иногда нет, – сказала Эрманика. – Так же, как и у вас – иногда просто случай запущенный или не хватило сил. Всё точно так же. И я точно знаю, что иногда надо отдохнуть – иначе просто допустишь страшную ошибку. Или вообще сгоришь. Сядьте, доктор. И выдохните.

– Да идите вы, детектив, – всплеснул руками врач. – Что вы понимаете?!

– Больше, чем вы думаете, – ответила Ферра, приподнимая собственные руки. – Прошу выписать меня и не тратить силы на то, что заживёт и так.

– Но вы отказываетесь…

– Дайте мне рекомендации, я поклянусь их выполнять и через неделю спокойно о них забуду. А вы сможете отдать свои силы тем, кого действительно надо спасать.

– Почему вы считаете, что вас – не надо?

– Потому что вы уже спасли, – ответила Ферра. – И я безмерно вам благодарна. Но вот мой друг Везунчик пока ещё где-то там… в полях. И если у вас будет свободная минутка, когда я выпишусь, и вы её уделите этому парню…

– Но руки-то ваши останутся в ужасном состоянии, – сердито и растерянно сказал врач.

– Я привыкла. И ортезы у меня действительно хорошие. С ними я чувствую себя увереннее. К тому же вы вселили надежду в то, что полное восстановление всё-таки возможно. Как знать? Быть может, я найду такого же великого целителя, как вы, но чуточку посвободнее – и тогда пальцы будут как новенькие! А вам сейчас важнее сделать передышку, после которой пойти к другим больным. К тем, кто умирает. Я ведь уже не умираю?