Егерь. Системный зверолов (СИ). Страница 15

Подошёл к точильному камню, присел на корточки и положил его на верстак. Камень был тяжёлым, холодным, с тёмными пятнами от старых заточек. Его поверхность была шершавой, но местами гладкой, словно кто-то когда-то старательно работал им.

Я сделал несколько шагов к выходу, поднёс серп к свету и внимательно осмотрел лезвие. Ржавчина въелась неглубоко, и металл под ней казался прочным. Если снять верхний слой и заточить кромку, серп снова станет острым.

— Ну, давай, дружок, — пробормотал себе под нос. — Долго не упорствуй.

Хорошо, что дед учил меня в деревне всему, и умел я многое.

Взял пустое ведро, набрал чистой воды из колодца, поставил у верстака и плеснул немного на камень, чтобы смочить его. Вода стекала по поверхности, оставляй тёмные дорожки.

Мокрый камень лучше справляется с металлом. Устроился на табурете, его шаткие ножки заскрипели, и крепко сжал рукоять серпа в левой руке. Правой я прижал лезвие к камню, стараясь держать угол наклона, чтобы не испортить кромку.

Первый проход был медленным, осторожным. Я провёл лезвием по камню — металл скрипит, сопротивляясь. Ржавчина начала осыпаться мелкими рыжими хлопьями, падая на верстак. Я надавил чуть сильнее, и серп издал низкий, скрежещущий звук, будто жаловался на пробуждение. Пальцы уже через несколько движений начали ныть — рукоять была неудобной, грубой, а усилие требовало напряжения. Я остановился, вытер пот со лба рукавом и осмотрел лезвие. Ржавчина начала сходить, но кромка всё ещё была тупой.

Сделал ещё несколько движений, снова прижав лезвие к камню. Звук металла о камень стал громче. Я сделал паузу, чтобы перевести дыхание, ощущая, как усталость накатывает, но дело надо довести до конца.

— Чёрт, — пробормотал с лёгким раздражением, глядя на серп. — Тупой, как пень. Надо ещё разок пройтись.

Настойчиво смочил камень ещё раз, плеснув на него воды, чтобы уменьшить трение. Лезвие начало блестеть, открывая чистый металл под ржавчиной. Провёл пальцем по кромке — она всё ещё была неровной, но уже чувствовалась острота. Мои движения стали быстрее, увереннее, но старался не спешить, чтобы не снять слишком много металла. Каждый проход сопровождался лёгким скрипом — серп оживал в моих руках на глазах.

Наконец остановился, чтобы проверить лезвие, проведя большим пальцем по кромке. Оно было острым, но не идеальным.

Я вытер руки о штаны. Отличная работа! Лезвие блестело, отражая свет, пробивавшийся через щели в стенах мастерской.

— Хорош, — пробормотал, поднимая серп и чувствуя неимоверную усталость. — Чёрт с ним, не идеально, но для дела хватит.

Спустя несколько минут, после того как тщательно вымыл руки, зашёл домой. Ольга уже спала в свой комнате.

Улёгся в кровати и закрыл глаза. За окном ветер шуршал в ветвях, словно шептал. Усталость навалилась на меня, как тяжелый плащ, пропитанный дождем. В голове бурлили мысли и каждая тянула за собой другую, словно нитка за иглой.

Чёртов староста. Теперь мне нельзя в деревню, даже Ирма начала переживать — но меня этот запрет не заботил. Хотелось туда, в лес, где водятся магические звери. Изучить его, сделать своим. Проявить все свои навыки.

Много ограничений указал Ефим, даже ловить питомцев было нельзя, но, если сделать всё аккуратно… Должно сработать.

Сидеть на печи и плевать в потолок не собираюсь, тем более, когда обещанный «Звериный кодекс» заблокирован. Завтра можно подумать, как всё провернуть. Уже есть план и даже серп готов.

Я перевернулся на бок, кровать скрипнула, закрыл глаза и провалился в сон, чувствуя, как лес за окном приятно убаюкивает.

Глава 7

Утро ворвалось в мою жизнь резким стуком в дверь, будто кто-то бил молотком по старому пню. Я открыл глаза, и первое, что почувствовал, — это тяжесть в теле, словно всю ночь таскал мешки с зерном. Мышцы ныли, в особенности ноги — закономерный итог, когда носишься по деревне как гоночный болид.

Грудь саднило, будто лёгкие всё ещё пытались догнать вчерашний марафон.

Я потянулся, и кровать подо мной скрипнула. Ладони, слегка загрубевшие от вчерашних мозолей, едва заметно покалывало, как от лёгкого ожога.

Настойчивый стук повторился. Я сел на кровати — голова была ясной, но тело всё ещё ворчало, напоминая, что оно принадлежит подростку.

— Макс, открывай, леший тебя дери! А то сама зайду, забуду о приличиях! — скрипучий голос Ирмы пробился сквозь дверь. Я усмехнулся, несмотря на ломоту в теле. Старуха не из тех, кто будет церемониться, пожалуй, нужно поторопиться. Её шаги уже топали по крыльцу, и я представил, как она стоит там, сгорбленная, с корзиной трав, готовая выдать мне порцию своего ядовитого сарказма.

Я встал, подошёл к двери и потянул за ручку. Ирма ввалилась в дом, как вихрь, несущий запах трав и сырости. В руках она держала закупоренную склянку, от которой всё равно шёл знакомый запах — тот самый отвар, что я пил вчера, основанный на волчьих ягодах.

Бабка быстро взяла кружку и перелила в неё парящую жидкость.

— Привет! — я широко улыбнулся и ещё раз потянулся.

— Пей, не трынди, — буркнула она, сунув кружку мне в руки. Мила и добра, как всегда. Её маленькие глаза, острые, как иглы, впились в меня, будто проверяя, не собираюсь ли я снова рухнуть на пол.

— И не криви рожу, как вчера. Быстро давай!

Я взял кружку, и в нос тут же ударил запах — резкий, аж зажмуриться захотелось. Опрокинул кружку, глотая отвар одним махом.

Жидкость обожгла горло, будто расплавленный воск, и прокатилась по груди. Но почти сразу почувствовал, как тепло растекается по телу, словно кто-то развёл огонь в очаге. Мышцы, которые ныли, начали расслабляться. Слабость отступала, будто её смывало тёплой волной. Это было как вдохнуть свежий воздух после дождя — чисто, ясно, бодряще.

— У тебя случайно нет удочки? — решил уточнить на всякий случай, ставя кружку на стол.

Ирма на миг замерла и разразился гневной тирадой:

— Я тебе что, рыбак что ли? Что у тебя в голове, а? Я, по-твоему, траву на крючок собираю что ли? Обалдуй!

— Да всё-всё, — я вскинул руки, улыбаясь. — Просто уточнил. Лучше скажи, а ты сама варишь эти отвары?

Ирма хмыкнула, и её лицо расплылось в усмешке. Она скрестила руки, отчего платок ещё больше съехал, и посмотрела на меня, как на ребёнка, который спросил, почему небо синее.

— Я? Варю? — сказала она, нахмурившись. — Может староста прав, и ты заболел, а? Я травница, Максим, а не алхимик! Собираю травы, знаю, где что растёт, как сушить, как хранить. А варит это всё Ганус, он же алхимик. Я ему травы, он мне — отвары.

Я кивнул, переваривая её слова. Ганус, значит. Алхимик, который вчера колдовал над Барутом. Человек, который знает, как превратить травы в лекарство. Полезный человек. Очень полезный. Если я хочу освоиться в этом мире, ловить зверей, воспитывать и продавать их, то мне нужно знать больше. Не только о зверях, но и о том, что растёт в лесу, что можно из этого сделать. Травы, зелья, яды — всё это может стать оружием, как хороший капкан или острый нож.

— А сколько алхимик берёт за свои услуги? — спросил я, прищурившись. Вопрос вырвался сам собой.

Ирма посмотрела на меня, и её усмешка стала шире, обнажив щербатые зубы. Она ткнула пальцем в мою сторону, будто собиралась проткнуть меня насквозь.

— Мне делает за символическую плату! — сказала она с каким-то лукавым удовольствием. — Так, давай-ка сядем! Поставлю тебе мозги на место, а то они набекрень после болезни, да?

Я не спорил и спокойно сел на лавку, разминая руки. Хорошее чувство, когда мышцы в тонусе, а слабость полностью сошла на нет. Отличный день, чтобы, наконец-то, заняться своими планами.

Тем временем Ирма села напротив:

— Думаешь, чего староста тебя за шкирку не схватил, когда ты вчера по деревне шастал? Ефим, может, и лис хитрый, но нашу семью в деревне уважают. Эх, или уважали. Твой отец был очень почитаем за свой дар, да и я — не просто старуха с травами. Знаешь сколько тут мне жизнью обязаны?