Индульгенция 5. Без права на ненависть (СИ). Страница 6

Рудольф обменялся долгим взглядом со мной. В его глазах читалась та же решимость, что и у Вивиан, смешанная с усталостью старого воина.

— Нет, миледи, — сказал он тихо. — Отсиживаться здесь — значит сдаться. Нам нужно двигаться. Но куда? Прямо сейчас… Нам прежде всего нужно понять, кто еще остался верен. Кто не поверил лжи. И… — он тяжело вздохнул, — нам нужно узнать правду об отравлении императора. Это единственный шанс очистить ваше имя. До того, как Альберт коронуется.

Правда. Она была где-то там, в змеином гнезде Руана, опутанная ложью и ненавистью. И нам предстояло идти туда. Не героями, как мы представляли себе раньше, а изгоями. Не спасителями, а предателями, что не побоялись пролить родственную кровь. Путь в столицу лежал через новые ловушки, предательства и смертельную опасность. Но отступать было некуда. Ради Изабеллы. Ради правды. Ради шанса спасти не только себя, но и, возможно, саму Империю от когтей принца-мстителя.

Я поймал взгляд Вивиан. В ее глазах больше не было отчаяния. Была война. И я кивнул. Мы прошли Пустошь. Пройдем и этот ад.

— А теперь я бы хотел узнать, кто вы на самом деле такой, — Рудольф посмотрел на меня и чуть напрягся. — История моей госпожи слишком невероятна, чтобы в нее поверить. Пришелец с другой стороны Пустоши, Темнейший князь, Великий маг и все прочие громкие звания… Хотелось бы услышать подробности, так сказать, из первых уст.

— Что ж, наверное, пришло время представиться, да? Я родом из страны, над которой никогда не заходит солнце. Я из той страны, которая в ваших летописях называется Гардарика, а у нас зовется Русью или Российской империей. Я наследник древнего княжеского рода, Темнейший князь Видар Григорьевич Раздоров. Наш род дружен с императором, наши земли обширны, а воинов не счесть. Мы сильны, богаты и влиятельны. Это если описать нас так, как любят описывать себя чванливые аристократы. А если сказать моими словами — мне хватит сил надрать зад любому. А денег — чтобы любому заткнуть рот.

— Твои слова громки, путник, — нахмурился Рудольф. — Но громкие слова — дешевая монета в наши дни. Что ты можешь? Чем поможешь? Видишь ли ты этих людей? — он кивнул в сторону горстки его солдат, которые, изможденные, пытались разбить жалкий лагерь, развести хоть какой-то огонь. — Нас мало. Мы изгнанники. За Вивиан охотится вся мощь империи. Альберт не успокоится, пока не увидит ее голову на пике. Ты говоришь о помощи. Покажи ее.

Он ждал конкретики. Доказательств силы. Того, что можно пощупать, увидеть. А я не хотел играть в клоуна и что-то ему доказывать. Я не привык, чтобы мои слова подвергались сомнению, тем более каким-то простолюдином, пусть и близким к Вивиан. Ну, и ввязываться во внутренние разборки я хотел меньше всего — пора было возвращаться домой. Но один я не уйду, это факт. Тащиться обратно через Пустошь — тоже не вариант. Шанс сложить там голову более чем высок. Но был и другой путь. Отчаянный, безумный, но единственный, что давал надежду.

— Плевать на Альберта и вашего императора, — вырвалось у меня, и в голосе прозвучала та самая ледяная ярость, что клокотала внутри при упоминании имени принца. — Плевать на его ложь и интриги. Прятаться здесь? Ждать, пока он пришлет войска? Бессмысленно. У меня есть другой путь. Быстрый.

— Какой? — Рудольф насторожился.

— Домой. К себе. В Россию. Там безопасно. Там Альберт не достанет. А если вдруг каким-то образом он придет туда, — я усмехнулся, — то будет сильно удивлен приемом. Возможно, даже смертельно.

Я увидел мгновенную надежду в глазах Рудольфа, тут же погашенную скепсисом.

— Но дорога… она лежит не через поля и леса. И даже не через Пустошь. Она лежит через Навь.

Тишина. Даже слабый шорох солдат замер.

— Через… Царство Мертвых? Ты бредишь от усталости, путник? Или смеешься? — побледнел Рудольф.

— Ни то, ни другое, — ответил я тихо, но отчетливо. — Я могу проложить Путь. Провести сквозь тени. Но… сил хватит только на троих. Вивиан, Изабелла… И плюс один. Быть может, это будешь ты, если не захочешь бросить девушек.

— Троих… — он пробормотал.- А остальные? Мои люди?

Я молчал. Ответ был ясен. Они останутся здесь. Приманка. Или жертвы. Рудольф сжал кулаки, глядя на своих верных солдат. Его честь дворецкого и воина рвалась на части.

— И ты веришь, что сможешь это сделать? — спросил он наконец, и его голос дрогнул. Он смерил меня взглядом с головы до ног — изможденного, грязного, не внушающего ни малейшего доверия. — Госпожа Вивиан… она говорила о твоей силе. О том, что ты сделал в Пустоши. Но… — он запнулся, подбирая слова, стараясь быть вежливым, но не скрывая сомнений. — Прости, путник. Ты не выглядишь… сильным магом. Ты выглядишь, как человек на последнем издыхании. Царство Мертвых — не тропинка в лесу. Это гибель для живых. Даже для сильнейших. Как я могу поверить, что ты… в таком состоянии… способен провести нас через него?

Его сомнения были оправданы. Они били в самую суть. Я был на последнем издыхании. Моя сила была не ярким пламенем, а тлеющим угольком, едва теплящимся под грудой пепла усталости и боли. Верить в меня сейчас было безумием. Но иного выбора не было. Несмотря на то, что источник и каналы стремительно восстанавливались, до былого могущества мне было далеко. Все же Пустошь смогла меня отравить, и пока этот яд в моем организме, восстановление сильно замедлено. Впрочем, сильно ударить я смогу, невзирая на последствия. Нужно бы еще немного времени, чтобы я восстановился. Но боюсь, у нас его нет.

Я поднял руку. Просто посмотреть на нее. Пальцы дрожали. Кожа была серой, под глазами — черные провалы. Я сам видел в себе лишь тень.

— Ты прав, Рудольф, — сказал я тихо, опуская руку. — Я не похож на того, кто может такое. И моя сила сейчас… она не та, что была. Она выжжена. Но то, что осталось… этого хватит. Для троих. Для Пути. Я не прошу веры. Я прошу… рискнуть. Потому что Альберт не даст вам времени на восстановление. Его войска наверняка уже в пути. И когда они придут… здесь не останется камня на камне. А Изабеллу найдут. — я посмотрел ему прямо в глаза, вкладывая в свой взгляд всю свою твердость, на которую был способен. — Это не побег. Это единственный шанс спасти Вивиан и Изабеллу. Спасти то, что тебе дорого. Поверишь ли ты мне? Или предпочтешь умереть здесь, защищая руины?

Тишина снова накрыла нас, тяжелая, как свинец. Рудольф стоял неподвижно, его лицо было каменной маской, но в глазах бушевала буря. Долг. Разум. Скепсис. Отчаяние. И глубокая, яростная преданность девушке, чьему роду он давно поклялся в верности и которую считал своей дочерью. Он смотрел на меня, ища в моем изможденном лице хоть крупицу правды, хоть искру той силы, о которой говорила Вивиан.

Я в ответ смотрел на него. И чем больше думал, тем сильней крепла во мне уверенность, что я в это влезать не буду. Зачем оно мне? Ради восстановления доброго имени девушки, которая отправится со мной? Да не пофиг ли? Пусть твари оболгавшие ее, гниют в своей паршивой империи, пусть строят интриги — мы будем далеко. А уж безбедную жизнь я и Вивиан, и Изабелле обеспечить смогу. Даже если она не станет моей, я своих не бросаю. Она верный друг, что не раз прикрывала мне спину, а значит, я ей должен — и сильно.

Рассветный ветер шевелил его поседевшие виски. Где-то в лесу каркнула ворона. Решение висело на волоске.

Глава 4

Глава 4

Едкий дым от очага щипал глаза, смешиваясь с влажным холодом, пробиравшимся сквозь щели бревенчатой стены. Я стоял, прислонившись к косяку, слушая тихий спор за тонкой перегородкой. Голос Рудольфа — низкий, настойчивый, полный сомнений, и Вивиан — слабый, но с той самой сталью на дне, которая уже разбила один замысел Альберта, хотя бы и ценой бегства.

— … Он едва стоит на ногах, миледи! — доносился горячечный шепот Рудольфа. — Навь? Это безумие! Мы даже не знаем его!

— Знаем ли мы кого-то еще, Рудольф? — возразила Вивиан. Голос ее был тихим, но каждое слово падало, как камень в воду, расходясь кругами тяжелой правды. — Знаем ли мы, кому вообще можно верить в этом… этом змеином гнезде, что зовется Нормандской Империей? Где честь продается за шепот в ухо принцу, а правда тонет в море лжи? А он меня не предал ни разу. И спину прикрывал, и кормил, и поил. И охранял, пока я спала. Ему можно верить. Наверное, только ему. Ну, и тебе…