Проклятый Лекарь. Том 3 (СИ). Страница 49

Металлические дверцы холодильных камер начали открываться одна за другой с сухим, характерным лязгом, который эхом разносился по залу. Из некоторых ячеек показались края белых простыней, укрывающих покойников.

Подготовка завершена. Все двери открыты. Идеальная изоляция. Мой личный склеп готов к эксперименту.

Я подошёл к каталке и одним резким движением стащил простынь с тела Алексея Ветрова. Белая ткань упала на кафельный пол, обнажив бледную, восковую плоть.

Я принялся расстёгивать пуговицы на его рубашке. Мёртвая плоть была холодной и неподатливой, как глина. Холод сковывал пальцы.

Я освободил его грудь, открывая доступ к сердцу, к тому месту, куда сейчас будет направлена вся моя сила.

Безумие. Я собирался нарушить главный закон этого мира, границу между жизнью и смертью. Но другого выхода не было. Ветров мёртв, и только я могу заставить его говорить.

Я встал в центре зала, между каталкой и открытыми ячейками, раскинув руки в стороны. Нюхль, закончивший свою работу, вернулся и устроился у меня на плече, с тревогой наблюдая за приготовлениями.

Я закрыл глаза.

Энергия в Сосуде забурлила, как вода перед штормом.

Тёплый, золотой поток лекарской Живы, который я с таким трудом копил, подчинился моей воле. Я начал медленно конвертировать её.

Это была не привычная трансформация в целительную энергию. Это было нечто тёмное. Запретное. Это было не исцеление, а его тёмная, голодная противоположность.

Некромантия. Моя стихия.

Воздух в морге загустел, стал тяжёлым и вязким. Температура упала ещё на несколько градусов, по коже пробежали мурашки.

Люминесцентные лампы под потолком замигали, затрещали и одна за другой погасли, погрузив помещение в абсолютную, звенящую тьму. Только слабое свечение исходило от меня самого.

Тонкие, почти невидимые тёмные щупальца силы потянулись от моих ладоней ко всем телам в морге. Мёртвая плоть в ячейках откликалась на зов, слабо вибрируя в унисон с моей волей.

Но я, игнорируя их, направил всю энергию, всю свою концентрацию в одну точку — в неподвижное тело Алексея Ветрова на стальном столе.

Сосуд начал опустошаться с пугающей скоростью.

Семьдесят девять процентов. Семьдесят. Шестьдесят. Каждая потерянная десятка отдавалась волной головокружения.

Нюхль вцепился когтями в мою рубашку. Его маленькое тело дрожало от первобытного ужаса.

Я ничего не мог сказать. Вся моя воля была сфокусирована на том, чтобы пробить барьер смерти, влить энергию в мёртвые нейроны, заставить застывшую кровь вспомнить о движении.

Пятьдесят процентов. Сорок. Тридцать. В глазах потемнело.

Тело Алексея лежало неподвижно.

Двадцать процентов. Десять.

Тишина. Ни малейшего движения.

Пять процентов.

Предел. Я почувствовал, как связь обрывается. Силы кончились.

Мир, до этого бывший лишь точкой концентрации, с рёвом обрушился на меня. Весь зал морга завращался перед глазами, как безумная карусель. Ноги подкосились, и я рухнул на колени, тяжело дыша.

Холодный кафель обжёг кожу. Нюхль соскочил с плеча и испуганно забегал вокруг, отчаянно попискивая от тревоги.

На каталке лежало всё то же мертвое тело. Неподвижное. Безжизненное.

Всё впустую? Я сжёг почти весь свой запас ради чего?

— Ну же! — прохрипел я, глядя на труп сквозь мутную пелену, застилавшую глаза. Мой голос был слабым, сорванным. — Вставай давай!

Долгую минуту я смотрел на холодное, неподвижное тело. Но в последний миг Алексей открыл глаза. Мертвенно-бледные.

Глава 20

Голова Алексея Ветрова, до этого безвольно лежавшая на боку, дёрнулась и медленно, с протестующим скрипом шейных позвонков, повернулась в мою сторону.

А затем он сел.

Это было не человеческое движение. Его торс сложился, как лезвие перочинного ножа, с серией сухих, трескучих звуков, словно ломались старые, высохшие ветки.

Он сел на холодном металлическом столе, и я почувствовал, как по моей спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с температурой в морге. Это был холодок победы!

Получилось!

Алексей Волк-Ветров сидел на столе, в его позе не было ничего естественного. Спина была идеально прямой, словно к позвоночнику прибили стальной стержень.

Руки безвольно лежали на коленях, голова была повёрнута ко мне под углом, невозможным для живого человека.

Бледные глаза начинали светиться. Ровное, холодное, фиолетовое свечение. Свет моей собственной некромантии, отражённый в пустых глазницах. Он не был живым. Он был… куклой. Моей марионеткой.

Когда он моргнул, веки двигались не синхронно — сначала медленно опустилось левое, затем, с небольшой задержкой, — правое. Словно два плохо смазанных механизма.

— Некромант, — произнёс он.

Голос был лишён интонаций и тембра. Плоский, монотонный, как звук, пропущенный через дешёвый фонограф. Он не узнал во мне доктора Пирогова. Только силу, которая выдернула его из небытия.

Прекрасно.

Воскресил покойника в морге элитной клиники. Если сейчас сюда войдёт Ярк со своей жаждой ответов или, не дай бог, уборщица со шваброй, объяснения будут крайне занимательными.

«Простите, это не то, что вы подумали, мы просто проводим экспериментальную реанимацию».

Впрочем об этом будем думать позже

Ритуал сработал. Главное — задавать правильные вопросы. И делать это быстро, пока заряд некро-энергии в нём не иссяк.

Нужно было оценить состояние «пациента». Речевой аппарат функционирует. Моторные навыки — с отклонениями, но присутствуют. Сознание… здесь сложнее.

Он скорее всего не помнит себя. Он помнит только то, что его убило. И то, что его подняло.

Я медленно поднялся с колен. Ноги ещё подрагивали от истощения, но я не обращал на это внимания. Воля была твёрдой, как сталь. Я подошёл к столу, останавливаясь в метре от своего жуткого творения.

Время для рефлексии закончилось. Время для вопросов — началось. И первый вопрос будет самым простым.

— Алексей, — мой голос был твёрдым, несмотря на то, что в ушах стоял гул, а мир слегка покачивался. — Я твой повелитель. Ты должен отвечать на мои вопросы. У нас мало времени. Кто тебя убил?

— Да, повелитель, — монотонно ответил он.

Это была не покорность раба. Это было подтверждение программы. Он не признавал меня личностью, он реагировал на силу, которая его анимировала. Я был его операционной системой.

— Не помню, — продолжил он.

Прекрасно. Главный свидетель страдает амнезией. Задача усложняется, а таймер продолжает тикать.

— Как не помнишь? — я нахмурился, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул от истощения. — Ты должен был видеть убийцу.

— Не видел. Удар был сзади.

Я указал на зияющую дыру в его груди, на разорванную плоть и сломанные рёбра. И спросил:

— В грудь?

— Нет. По голове.

Симптомы не совпадают с видимой травмой. Фундаментальное противоречие. Пациент «жалуется на головную боль», хотя у него в груди дыра.

Значит, одно из двух — ложь. Либо он лжёт, либо лжёт его тело. И я склонялся ко второму варианту.

Я обошёл стол. Мои пальцы, всё ещё подрагивающие, погрузились в его слипшиеся от засохшей крови волосы. Я методично, сантиметр за сантиметром, прощупывал череп. Искал вмятины, переломы, отёки, гематомы — любой признак физического воздействия.

Ничего. Кожа цела. Кости черепа — тоже.

Никаких внешних признаков. Закрытая черепно-мозговая травма.

Но сила удара, способная убить на месте… это не просто падение. Это был целенаправленный, концентрированный удар. Возможно магический.

Короткий, несмертельный с виду импульс силы, вызвавший мгновенный отёк и смерть мозга.

А жуткая рана в груди? Это не причина смерти. Это посмертное увечье.

Грубая, кровавая постановка, призванная отвлечь внимание. Красная тряпка для быка. Убийца не просто силён, он умён и театрален.

— Кто был на складе кроме твоих людей? — спросил я, возвращаясь на прежнее место.