Я – Товарищ Сталин 4 (СИ). Страница 9

— Огонь, чёрт возьми! Сбейте их, или мы покойники!

Пули, с визгом, ушли в небо, но И-15, маневрируя, уклонились. Ещё одна бомба разнесла окопы, разбрасывая мешки с песком, и крики раненых заполнили воздух. Зенитная пушка, дымя, продолжала стрелять, её ствол дрожал от перегрева, но снаряды, разрываясь в небе, не задевали самолёты. Козлов, сжимая штурвал, скомандовал по рации:

— Второй эскадрон, заходите слева! Уничтожьте их артиллерию!

Три И-15, гудя, пикировали на итальянскую батарею. Снаряд разнёс одну из пушек, и наводчик, в зелёной шинели, упал, его кровь растеклась по камням. Абиссинцы, в лёгких сандалиях и туниках, хлынули к окопам. Некоторые, вооружённые лишь саблями, кричали, их глаза пылали яростью. Итальянский солдат, дрожа, выстрелил из винтовки, пуля задела абиссинца, чья туника окрасилась кровью, но атака не остановилась. Сабли и штыки мелькали в дыму, вонзаясь в противников.

К 10:30 утра бой стал хаотичным. Итальянцы, потеряв треть лагеря, держали внутренние окопы, но их пулемёты, перегревшись, замолкали. Абиссинцы, воодушевлённые успехом, лезли через баррикады, их крики заглушали треск выстрелов. Бона, стоя у последней пушки, кричал:

— Последний снаряд! Бейте, не жалейте!

Снаряд разнёс группу абиссинцев, их тела рухнули на землю. Но Деста, гарцуя на коне, вёл новых воинов, его копьё, мелькнув, пронзило итальянского солдата. Грациани, сжимая кулаки, кричал о подкреплениях, но подкреплений не было. Итальянцы, измотанные, отступали, их силы таяли под натиском врага. К полудню бой затих, лагерь лежал в руинах, сотни итальянцев были убиты, а дым застилал плато, скрывая следы поражения.

Москва, кабинет Сталина, 12 марта 1936 года

Сергей, в сером кителе, застёгнутом на все пуговицы, сидел за массивным столом, его глаза внимательно изучали доклад. Его лицо, суровое и сосредоточенное, выражало сдержанную гордость, но пальцы, постукивая по полированной поверхности, выдавали нетерпение. Напротив, стоял нарком обороны Борис Шапошников, его мундир был безупречно выглажен, а в руках он держал папку с отчётами. За окном кабинета медленно падал снег, покрывая площадь белым покрывалом, а свет лампы отражался в тёмных стёклах, создавая ощущение уединённости.

Шапошников, выпрямившись, начал доклад, его голос был твёрд и уверен:

— Товарищ Сталин, наши силы в Абиссинии нанесли сокрушительный удар. 12 марта тридцать самолётов И-15 атаковали итальянский лагерь на плато Тигре. Склады боеприпасов, топливные резервуары и укрепления уничтожены. Абиссинцы под командованием рас Деста Дамтева ударили одновременно с авианалётом. Бой был яростным: итальянцы потеряли около шестисот человек убитыми и тысячу ранеными. Двести пленных говорят о панике — они не ожидали наших самолётов. Генерал Грациани пытался организовать оборону, но его войска разбежались, бросив позиции.

Сергей, отложив папку, кивнул, его низкий голос был полон одобрения:

— Молодцы, Борис Михайлович. Наши лётчики и абиссинцы бьют фашистов как мух. Муссолини, должно быть, рвёт и мечет. Сколько ещё врагов полегло? Что говорят пленные о настроениях в их армии?

Шапошников, листая доклад, ответил:

— Пленные сообщают, что их моральный дух подорван. Они не ждали такого удара, а Грациани потерял контроль над войсками. Итальянцы в ужасе от наших самолётов и ярости абиссинцев. Их потери — это не только люди, но и техника: десятки грузовиков, артиллерийские батареи и склады уничтожены.

Сергей, слегка улыбнувшись, постучал пальцами по столу:

— Шестьсот фашистов в могиле — это хороший урок для Муссолини. Но этого мало. Надо устроить ему такой сюрприз, чтобы вся Европа вздрогнула. Что предлагаете дальше, Борис Михайлович?

Шапошников, поправив мундир, ответил:

— Товарищ Сталин, предлагаю отправить ещё двадцать самолётов И-15 и эскадрилью бомбардировщиков СБ-2. Мы ударим по итальянским тылам в Эритрее: портам, складам, дорогам. Поставим абиссинцам пулемёты Дегтярёва, обучим их бойцов тактике партизанской войны. Усилим диверсии: ночные поджоги складов, перехват радиограмм, ложные сообщения о наступлении с севера. Грациани будет метаться, не зная, где ждать удара.

Сергей, задумчиво кивнув, ответил:

— Отлично. Диверсии должны быть такими, чтобы Муссолини потерял сон. Фашисты должны чувствовать, что их время истекает. Это не просто Абиссиния, Борис Михайлович, это война с фашизмом. Каждый взорванный склад, каждый сбитый самолёт — это удар по их «Римской империи». Что ещё можете предложить?

Шапошников, открыв другую страницу, продолжил:

— Мы можем отправить инструкторов для абиссинских партизан. Они будут резать итальянские конвои, взрывать железные дороги, мосты. Усилим авиацию ещё десятью бомбардировщиками СБ-2, чтобы бить по портам и дорогам. Абиссинцы могут имитировать наступление на Асмэру, отвлекая силы итальянцев, пока мы наносим удары с воздуха. Это посеет панику в их рядах.

Сергей, встав из-за стола, прошёлся по кабинету, его тяжёлые шаги отдавались эхом по деревянному полу.

— Хорошо. Так и сделайте. Но это не всё. Что с Испанией? Как дела у республиканцев?

Шапошников, открыв ещё одну папку, ответил:

— Товарищ Сталин, республиканцы готовят наступление под Мадридом. Наши советники под командованием товарища Григорьева работают с их бригадами. Мы поставили двадцать танков Т-26, десять истребителей И-15 и готовим пять бомбардировщиков СБ-2. Через неделю они ударят по националистам Франко, цель — отбить Толедо. Разведка выявила склады боеприпасов врага, наши пилоты готовы их уничтожить.

Сергей, остановившись у окна, посмотрел на падающий снег.

— Отбить Толедо — это серьёзный удар по Франко. Он должен почувствовать, что его ждёт судьба Грациани. Работайте, Борис Михайлович. Наши лётчики, абиссинцы, республиканцы — все должны иметь всё необходимое. Если чего-то не хватает, докладывайте немедленно. Бейте фашистов так, чтобы они не могли поднять голову.

Шапошников, собрав папки, кивнул и вышел, его шаги гулко отдавались в коридоре. Сергей остался один, глядя на снег, который медленно покрывал площадь за окном, словно укрывая мир от бурь войны.

Глава 5

Берлин, вечер 15 марта 1936 года

Холодная дымка ранней весны окутала Берлин. Улицы Тиргартена пропитались запахом угольного дыма и сырости. В центре района возвышался монументальный особняк из серого гранита, его готические арки, стрельчатые окна и резные карнизы четко вырисовывались на фоне закатного неба, где багровые облака плыли над городом. Чугунные фонари, покрытые зеленоватой патиной, тускло освещали мощеную дорожку, их свет дрожал в лужах, отражая блики. В саду голые ветви старых лип, узловатые и темные, покачивались на ветру.

Внутри просторного зала, озаренного тремя хрустальными люстрами, переливались радужные блики, создавая иллюзию звездного неба. Полированный паркет источал аромат воска, а воздух был пропитан запахами кубинского табака, свежесваренного кофе, кожаной обивки кресел и старинных книг. Стены, обшитые темным дубом, украшали полотна, изображающие прусские триумфы: кавалерия в атаке, пушки в клубах дыма, рваные знамена. Портреты кайзеров, с их суровыми, предостерегающими взглядами, словно предчувствовали надвигающуюся бурю. На длинном столе, покрытом льняной скатертью с вышитыми узорами, стояли серебряные кофейники и фарфоровые чашки с золотыми ободками. Высокие окна, задрапированные бордовыми бархатными шторами, пропускали слабый свет уличных фонарей, а за ними сад, погруженный в сумерки, казался таинственным лабиринтом. Шум Берлина не проникал сквозь толстые стены, и тишину нарушали лишь звон посуды, шелест бумаг и скрип паркета под тяжелыми шагами.

Мария Лебедева, известная как Хельга Шварц, сидела за столом. Ее серое платье с высоким воротом и тонким черным поясом подчеркивало строгую элегантность фигуры. Волосы, собранные в аккуратный пучок, были заколоты серебряной шпилькой с тонкой гравировкой.