Мозг жертвы. Как нами манипулируют мошенники и лжецы. Страница 6

Мне не нравится слово «успех» применительно к материальной стороне жизни. В то же время мы действительно достигли того уровня, когда все стало проще. Мы купили в Кодеране, приятном районе Бордо, прелестный старинный белостенный дом с садом. Окна смотрели прямо на Бордоский парк, самую большую зеленую зону в городе. Когда мы там поселились, я была уверена, что это место станет нашим семейным гнездышком. Домом, где вырастут дети и появятся на свет внуки. С этой мыслью я заботливо обустроила его. Мне хотелось создать обстановку, в которой каждый был бы счастлив, где у каждого имелся бы свой уголок, где мы встречали бы каждый день с радостью. Наконец-то у меня появилось ощущение: вот он, дом мечты!

Мои родители часто у нас гостили. Мама была исключительным человеком. В 1977 году, пока мы жили в Тунисе, она заболела раком, но, проявив достойное восхищения мужество, выиграла битву. Все еще проходя курс химиотерапии, она не хотела откладывать свой визит. Поэтому Шарль-Анри взял на себя ответственность за ее лечение. Наша квартира, климат – все это абсолютно не подходило для мамы, такой измученной. Но ее состояние менялось к лучшему; она была счастлива видеть Гийома и проводить время со мной. И, что уж скрывать, ее приезд был самым радостным событием на протяжении всего нашего пребывания в Тунисе.

Болезнь подкосила ее после нашего переезда в Кодеран. Мне было тридцать восемь лет, и я обожала свою мать. Она была для меня примером, дала мне столько же сил и энергии, сколько любви. Ее смерть стала моим первым настоящим горем. Мне оставалось единственное утешение: я видела ее с внуками в этом доме, уверенную в моем будущем. Отец, который отличался сдержанным характером, переживал боль внутри себя. То, что со стороны могло сойти за безразличие, было не чем иным, как невыносимым страданием. Без моей матери он потерял интерес к жизни, все больше отстраняясь от мира. Я окружила его заботой, старалась, чтобы он как можно чаще бывал у нас. Заболев, он не раз повторял, что предпочел бы поселиться в доме престарелых. Мне этого очень не хотелось, но отец настаивал. Мы договорились, что он съездит туда ненадолго, максимум на месяц, чтобы присмотреться, а потом решим, как быть дальше. Отец поступил в выбранное мной учреждение, которое показалось мне вполне сносным. Спустя несколько месяцев он умер. Просто позволил себе это сделать, чтобы воссоединиться с любимой женой через два года после ее ухода. В сорок один год я ощутила сиротство в полном смысле этого слова. Поэтому я постаралась сблизиться со старшей сестрой Франсуазой. Из-за разницы в возрасте я иногда чувствовала, что по отношению ко мне она берет на себя роль матери. Благодаря возможности общаться более открыто и безоговорочно доверять друг другу наша привязанность росла. Мы часто созванивались. Летом сестра приезжала в Пилу, или же мы встречались в Ло-и-Гаронне, где у нее был дом.

Родители мужа обедали у нас каждое воскресенье. Мне хотелось, чтобы они видели внуков как можно чаще. Для меня большая семья являла собой средоточие привязанностей, защиту от любых жизненных невзгод, источник счастья. Особенно после смерти мамы и отца. Возможно, с моей стороны это было наивностью, но я не отдавала себе отчета в том, что это сближение, устроенное искренне и без задней мысли, может оскорбить моих родственников. Несомненно, родители мужа уделяли мне повышенное внимание. Позже, в эпоху Тилли, Гислен заявит: «Ты украла у меня мою мать, Тьерри мне ее вернул…»

В 1992 году мой свекор передал Мартель Шарлю-Анри, хотя старшим в семье был Филипп. С самого детства у того были сложные отношения с отцом. На три года их разлучила война – пока мой свекор содержался в лагере для военнопленных в Померании. С учетом напряженной семейной обстановки этот поступок особенно разочаровал Филиппа, ощутившего острую горечь. Но, поскольку проявлять агрессию не в его характере, он сумел подавить чувства, а когда мой деверь смог выкупить Талад, исконное владение рода Ведрин, расположенное недалеко от Мартеля, привязанность, которую он вскоре испытал к этому дому, затмила все его сожаления. Однако так могли сказать о себе далеко не все. Мы с мужем действительно не замечали этой обиженности. Прежде всего потому, что семья собиралась только на праздники и летом, а в присутствии Шарля-Анри атмосфера менялась. Когда в 1995 году отец мужа скончался, я, конечно же, старалась поддержать свекровь. Если предоставлялась возможность, мы вместе с моими подругами водили ее в музей, кино или на лекции. Она всегда с радостью откликалась на эти приглашения. Подругам тоже было приятно ее общество. И потом, мы часто собирались в Мартеле – на него свекровь также имела права, – поскольку она не любила оставаться там одна.

После смерти родителей я погрузилась в дела – пытаясь отвлечься от горя, а также из-за унаследованной от матери любви к общению и коллективной деятельности. Каждый четверг мы с подругами устраивали обеды. Я состояла в ассоциации «Бордо приветствует», призванной помогать вновь прибывшим, знакомить их с городом и его населением. Я посещала кружок чтения – просто обожаю книги – и активно участвовала в жизни школы, куда ходили мои дети, являясь председателем родительского комитета. Короче говоря, продолжала бежать сразу во всех направлениях, что, вероятно, было большой ошибкой.

Шарль-Анри тоже с головой окунулся в работу. Он вел акушерскую практику в самой крупной клинике Аквитании, и книга записи к нему на прием всегда была переполнена. Также он занимался делами профсоюза, уходил на рассвете и возвращался поздно вечером. Я взяла на себя быт и часто оставалась одна с детьми. Муж проводил с нами свободное время, но его было очень немного. И все же мы были счастливой парой и понимали друг друга. Шарль-Анри полагался на меня во всем, что не было связано с его профессиональной жизнью, и его доверие вызывало у меня гордость. По сути дела, мы походили на все благополучные семьи, где супруг занимается избранным делом, отдавая ему все силы, а жена с удовольствием хлопочет по хозяйству. В общем, классика. Но не слишком ли мы были перегружены? Не упускали ли возможность поразмышлять о себе, о том, чего нам хочется на самом деле? Мы никогда не задавались вопросом о скрытых разногласиях, существовавших внутри семьи. Тем не менее каждое лето они проявлялись все сильнее, а мы не обращали на это внимания…

4

Зачем востребованному врачу из Бордо, чей график забит до предела, тратить время на то, чтобы мчаться в Париж и тратить два драгоценных часа на субъекта, о котором он почти ничего не знает? Этот вопрос заслуживает того, чтобы его задать, потому что именно так между Тьерри Тилли и моим мужем установилась прочнейшая связь, длившаяся почти десять лет и чуть не уничтожившая нас.

В конце 2000 года, через несколько месяцев после их первого контакта по делу Лаказа, у Шарля-Анри и Тилли состоялось несколько телефонных разговоров. Кратких, но достаточно убедительных, чтобы по первому зову муж запрыгнул в скоростной поезд и примчался в столицу. На вокзале Монпарнас в конце платформы его ждал молодой худощавый мужчина в маленьких очках, выглядевший чрезвычайно солидным и уравновешенным. Тилли сразу подошел к Шарлю-Анри; он узнал его, хотя ни разу не видел. Неужели почувствовал, что невысокий человек, ищущий кого-то взглядом, и есть Шарль-Анри де Ведрин? Может, вспомнил фотографии, которые видел в доме Гислен? Пройдясь вдоль вокзала и обменявшись вежливыми банальностями, они зашли погреться в одно из кафе, расположенных на площади 18 Июня.

Тилли садится против света, лицом к собеседнику, и невзначай наблюдает за ним. С самого начала между ними – пятидесятидвухлетним Шарлем-Анри и тридцативосьмилетним Тилли – устанавливаются отношения на равных. Тилли довольно скрытен в том, что касается его деятельности: избегает имен, географических названий и событий, к которым он, кажется, причастен, проявляет осторожность и дает понять, что не уполномочен рассказать больше. С другой стороны, он прекрасно осведомлен о жизни в Бордо и о работе Шарля-Анри, о его особой ответственности. Мой муж отвечает на вопросы, раскрывает все больше подробностей своей жизни, радуясь, что его внимательно слушают. Постепенно их беседа становится доверительной. Два человека одинакового интеллектуального уровня и общественного положения говорят на одном языке. О чем именно? О работе Шарля-Анри, о его повседневной практике, об объеме клиентской базы, о том, как трудно поддерживать баланс между семейной и профессиональной жизнью. Тилли на своем опыте знает, каково это, когда не хватает времени наблюдать, как растут твои дети. У него их двое, и видится он с ними крайне редко. «У нас обоих немало насущных обязанностей, но, к счастью, мы женаты». Насколько ему известно, у Шарля-Анри есть супруга, на которую можно опереться.