Город пробужденный (ЛП). Страница 38

— А ты еще что за птица? — Офицер остро смерил Кадмоса взглядом. Такой темный загар бывает только у моряков. Простой плащ, грубая туника, но великолепный меч (это был дар Астарима, который приметил Кадмоса и хотел заранее снискать его расположение). На коне сидит как-то странно, смело, но неумело. И эти глаза. Словно бьют, словно колют взглядом. Такие глаза были у пиратов, которых два года назад захватил его родич Клейтомах, после чего они устроили себе забаву, ох, совершенно частную забаву, распиная их в садах. Он тогда выиграл у Лаодики пари, кто из них сдохнет первым. О, очень интересный был заклад! Красивая девушка эта Лаодика, и не строит из себя жрицу.

— А ты еще что за птица? — повторил он. — Пират, что ли! Пусти узду, а то…

Кадмос вдруг хрипло рассмеялся.

— Пират? Может, и пират! Но теперь я здесь главный посол к Гасдрубалу! Строй людей и веди нас!

— Пусти! А то… а то голову снесу!

Он потянулся за мечом, но не успел его обнажить. Движение Кадмоса было быстрее и увереннее. Нарядный офицер крякнул, схватился за пронзенный живот и согнулся, но тут же, получив удар в затылок, свалился с коня. Ливийцы смотрели изумленно, но жрец Биготон не дал им времени опомниться.

— Слушайте меня! — крикнул он. На этот раз его тонкий голос не показался смешным. — Этот офицер хотел бежать! Он не выполнил приказ! Он понес заслуженную кару! Теперь вашим вождем будет этот! — он указал на Кадмоса. — Его вы должны слушать! Так вам приказывает герусия великого Карт Хадашта!

Кадмос не колебался ни мгновения. То ли работа в море, где быстрое решение определяет успех, а порой и жизнь, выработала в нем смелость, то ли практика на галере Тридона, то ли он был одним из тех избранников судьбы, что рождаются вождями и умеют в жизни распознать и ухватить нужный момент, — но, увидев несколько десятков человек, смотревших на него с неуверенностью, сомнением, даже враждебностью, он не смутился.

И тем же инстинктом ведомый, он почувствовал, что этим профессиональным солдафонам, этим варварам, нужно отдавать приказы твердые, знакомые им, уставные. А он ведь никогда в войске не служил, не знал ни команд, ни строя, ни поворотов. Не раздумывая, он крикнул:

— Есть среди вас десятник? Может, сотник?

Медленно выступил вперед огромный ливиец, еще молодой, глядевший немного исподлобья, опаленный ветрами пустыни даже сильнее, чем Кадмос.

— Я сотник! — довольно дерзко буркнул он.

— Как тебя звать?

— Бакх!

— Хорошо! Собери людей, наведи порядок и веди нас в лагерь рошеш шалишима!

— Мы наткнемся на нумидийцев! Их тут повсюду полно!

— С каких это пор ливийцы боятся нумидийцев? Делай, как я приказываю! Вперед!

23

Гасдрубал отпустил сотника Бакха и с мгновение испытующе смотрел на Кадмоса. Нетерпеливым жестом он прервал Биготона, который уже было начал говорить о цели их посольства, и спросил:

— Тебя зовут Кадмос?

Кадмос, злясь на себя за то, что не может скрыть смущения, которое вызывал в нем военачальник одним своим присутствием и пытливым взглядом, коротко кивнул.

— И это ты провел эту сотню трусов через лагерь Гулуссы?

— Я, — Кадмос заставил себя говорить дерзко, — но сражались они не как трусы.

Гасдрубал пробормотал что-то, прозвучавшее как: «Тем яснее видно, как много зависит от вождя!» — и через мгновение спросил снова:

— Сотник Бакх — старый солдат. Он был во многих битвах. А тебя он расхваливает. Откуда ты знал, что нужно ударить именно так, в самую середину? И как делиться и когда нападать?

Кадмос пожал плечами:

— Да как-то почувствовал. Но приказы отдавал Бакх. Я не умею.

— Ты умел лишь составить план, мгновенный план, и навязать свою волю. А потом сражаться за десятерых.

«Прирожденный вождь! — думал Гасдрубал, не сводя глаз с Кадмоса. — Никогда бы не подумал, что такие бывают в народе. Ну, в этом есть греческая кровь, это видно. Кадмос… где-то я уже слышал это имя. Кто-то говорил мне о каком-то рыбаке Кадмосе. Впрочем, неважно!»

Жрец Биготон довольно нетерпеливо прервал его размышления.

— Достопочтенный рошеш шалишим, нас посылает народ Карт Хадашта и новая герусия. Нас посылает город. Своим представителем народ избрал Кадмоса. Выслушай его!

— Говори! — коротко, но благожелательно бросил Гасдрубал.

Кадмос сначала говорил медленно, запинаясь, потом — со все возрастающим пылом. Прирожденный карфагенянин никогда не испытывал трудностей с речью.

Вождь слушал нахмурившись, но не перебивал. Когда Кадмос наконец замолчал, задыхаясь, ибо заканчивал он в величайшем возбуждении, Гасдрубал неожиданно спросил о вещи, на первый взгляд, менее значительной.

— Ты говоришь, вы захватили римскую галеру и взяли в плен самого командующего флотом, Флакка?

— Они почти не защищались.

— Что стало с этими пленниками?

— Флакка и его штаб купил достопочтенный Сихарб. А женщин — Бомилькар. В частном порядке. Потому что суффет Гасдрубал…

— Понимаю. Теперь я понимаю, почему отплыл римский флот, который, крейсируя у Карписа, отрезал нас от подвоза.

— Вождь, что ты ответишь на призыв, который шлет тебе народ и город? — с тревогой спросил Биготон.

Гасдрубал нервно ходил по шатру, теребя бороду. Через мгновение он хлопнул в ладоши, и когда вбежал дежурный сотник, приказал:

— Внести светильники. Стражу отвести от шатра. Никто не смеет слышать, о чем здесь говорят. Пусть стража никого не впускает без моего разрешения.

Он с минуту обводил глазами лица присутствующих. Из послов в шатре были Биготон, Кадмос, Идибаал и Магон, из офицеров — Карталон, заместитель вождя, Мардонтос, командир конницы, Антарикос, начальник осадных орудий, и Герастарт, молодой человек, который несколько дней назад принял командование фалангой после смерти ее прежнего геронта. Все стояли в ожидании, что скажет вождь.

— Садитесь! — приказал Гасдрубал.

Сам он продолжал ходить по шатру. Не сел и жрец Биготон, не сводя глаз с лица военачальника.

Когда рабы внесли алебастровые светильники и бесшумно удалились, Гасдрубал приоткрыл полог шатра, выглянул, проверяя, достаточно ли далеко отошла стража, после чего тщательно задернул вход.

Но он успел взглянуть и на небо, потому что обратился к жрецу:

— Танит бессмертная и милостивая будет с нами на этом совете. Ее звезда, Хабар, сияет прямо над нами.

Биготон воздел руки:

— Милость Танит над всяким, кто будет защищать священный город! Кто не допустит поругания храмов!..

Вождь прервал его почти гневно:

— А до нас дошли какие-то вести, что это как раз Танит гневается и карает город! Будто бы богиня глубоко оскорблена! Неужто какая-то из жриц утратила девственность?

— Наветы, глупые наветы! — живо возразил жрец. — Все гадания в последнее время указывали, что Танит своему городу благоволит!

— А другие боги? Тот, чье имя лучше не произносить, говорят, очень гневен! Он должен был получить в жертву сто детей из знатнейших родов, а получил детей рабынь!

Сословная солидарность жрецов взяла верх, и Биготон принялся объяснять:

— Это всего лишь недоразумение! Постановление гласило, что дети должны быть из первейших домов, а не родов. Посему один из наших сановников и принес в жертву дитя рабыни, принадлежащей его дому. Принес он его лично, ибо, как говорят люди, это его дитя. А значит, все в порядке.

— Бастард приравнен к законному ребенку? Ну, как хотите. Может, однако, такая жертва не была принята милостиво?

Кадмос прервал его:

— Вождь, это дела жрецов! Боги всегда благосклонны к тем, кто в бою окажется сильнее и смелее, так что давай говорить о битве.

Молчавший доселе Идибаал серьезно вставил:

— Те, кто отверг требования Рима, не отдали бы ни оружия, ни машин. Но ты знаешь, вождь, что это другие решали за них.

— Легко сказать! Я знаю лишь, что народное собрание вынесло мне и Карталону смертный приговор, а теперь то же народное собрание взывает ко мне о спасении, наделав столько глупостей!