Подлинные мемуары поручика Ржевского. Страница 3

— Вот мы с тобой, голубчик, за Расею! — похлопал его по плечу капитан.

Нестерпимо пахло магнолиями. “Откуда в Рязани магнолии? — подумал я. — Ах да, это ж Митька, сволочь, вылакал мой трофейный лосьон. Вот его и потянуло на беседу…”

2

В полдень на вокзале торжественно встречали Главнокомандующего. Ординарцы нагайками разгоняли толпу чекистов, пытающихся завербоваться адъютантами к его превосходительству.

— Вниманию встречающих, — объявило радио. — Скорый поезд Ставки Верховного Главнокомандующего прибывает на первый путь первой платформы…

Вагоны с лязгом остановились. Сначала из открывшейся двери полезли какие-то бабки с узлами и чемоданами, а затем из-за плеча опухшего проводника показалось улыбающееся лицо Главкома, машущего нам рукой. Через толпы зевак, фэнов и репортеров к вагону протиснулись мэр, председатель областной Думы и губернатор, одетые в рязанские народные сарафаны. Отвесив поклон до асфальта, поднесли хлеб-соль. Главнокомандующий поблагодарил и произнес речь. Она оказалась короткой, потому что с площади послышалась песня “Любо, братцы, любо”, и мимо вокзала пронеслась тачанка, звеня бубенцами и пустой стеклотарой. На этот раз она ощетинилась тупыми рылами крупнокалиберных фотоаппаратов и их владельцев, а лошади были серые, в яблоках и в салате “оливье”.

— Журналисты здешние, — смущенно пояснил мэр Главнокомандующему. — Который день гуляют.

Председатель Думы и губернатор глубоко втянули ноздрями воздух и полезли в карманы сарафанов за огурцами. Пока из багажного вагона выгружали белого коня, на котором Главнокомандующий любил въезжать в города, к нему пробралась делегация городский предпринимателей, предлагая спонсировать поход на Москву и разместить рекламу их фирм на наших бронемашинах. Главнокомандующий пообещал обдумать их предложение и легко взлетел в седло. Отцы города, подхватив его чемоданы и подолы национальных костюмов, полезли по своим автомобилям. Нестерпимо пахло прелыми листьями. “Откуда в Рязани столько прелых листьев? — подумал я. — Ах да! Это ж Митька, скотина, опять не постирал портянки…”

И под малиновый звон сорока сороков мудозвонов процессия торжественно двинулась к Соборной площади.

3

Гимназистки румяные — хотя мороза, вроде, не было — посылали марширующим воинам воздушные поцелуи, воздушные объятия и воздушные оргазмы. У переезда пацаны с бутылками грязной воды и баллончиками аэрозоля приставали к проходящим кавалерийским частям, предлагая почистить коней. А с мясокомбината провезли для захоронения трупы зверски замученных большевиками свиней.

Истосковавшись по светскому обществу, я решил заглянуть в Дворянское Собрание. В вестибюле почитал объявления. О научно-практической конференции на тему “Дворянство — авангард рабочего класса и его ведущая роль в построении нового общества”. О сборе дворянских взносов. Об отчетно-выборных собраниях предводителей первичных дворянских организаций. Рядом две старушки спорили о своих родословных и тыкали друг дружке под нос справки на фирменных бланках клуба собаководства. Я хотел было расспросить их о здешней светской жизни, но тут меня разыскал посыльный из штаба с пакетом, в коем мне предписывалось отправиться в распоряжение начальника контрразведки.

Контрразведка расположилась на другом конце города, в здании Радиотехнического университета, поэтому мы с Митькой влезли в переполненный троллейбус. Чтобы в давке не стащили наган, я вынул его из кобуры, и пассажиры дружно полезли в карманы, предъявляя проездные. Но, узнав, что мы с Митькой не контролеры, быстро успокоились и стиснули так, что от Митьки нестерпимо запахло талым снегом. Обгоняя троллейбус, пронеслась тачанка, набитая месивом небритых мужиков и голых девиц. Тачанка ощетинилась обрезами и необрезанными, русскими. А лошади были серые, в яблоках и макаронах по-флотски. В клубах пыли раздавалась песня “Любо, братцы, любо”.

— Журналисты, — объявил водитель. — Который день гуляют. Следующая остановка — площадь Мичурина.

Пассажиры дружно втянули носами воздух и полезли в карманы за огурцами…

У здания университета, прислонившись к фальшивым колоннам, скучали часовые, отгоняя прикладами мух и назойливых студентов, пытающихся настучать на своих преподавателей. А рядом, в скверике, расположились казаки и, по своему обыкновению, пороли фигню. Фигня при этом верещала и извивалась. Я пошел по аудиториям, разыскивая начальство. Было жарко, и контрразведчики прятали концы в воду. В большом лекционном зале молоденький следователь разбирался с местными политическими деятелями, отделяя козлов от козлищ. А по соседству штабс-капитан Галкин, которого я хорошо знал еще по Каховке, проникновенно расспрашивал депутата городской Думы:

— Как ты думаешь, Юра, Владимир Зенонович хороший человек?

— Да! Очень! — горячо отвечал тот.

Полковник Булкин, которого я хорошо знал еще по Новочеркасску, учтиво поздоровался со мной, угостил сигарой и попросил немного обождать, пока он не разделается с текущими делами. Перед ним сидела бабушка и просила прислать наряд контрразведчиков, чтобы переловить и перевешать клопов в ее квартире. Просьбу она обосновывала тем, что ее клопы — сущие коммунисты, и по ночам устраивают настоящие демонстрации, особенно на 1 Мая и 7 Ноября. Потом прибежал радостный офицерик и доложил, что его агентура нашла Ленина, которого прятали в подполье местные большевики. А чтобы его никто не узнал, на памятник напялили рыжий парик и перевязали щеку.

— Что с ним делать будем?

— Погрузите в запломбированный вагон и отправьте в Германию.

— То есть, как всегда? — хмыкнул офицерик. — Мы ж так всю Германию Лениными завалим.

— Вот и хорошо, — кивнул полковник. — В другой раз будут знать, как слать нам всякую дрянь. Будь моя воля, я б им этих Лениных с аэропланов сбрасывал. Вместе с запломбированными вагонами…

Наконец-то освободившись, полковник обратился ко мне:

— Вот что, поручик, возьмите-ка сотню казаков, да прочешете как следует Центральный парк культуры и отдыха. Не исключено, что там укрылись банды красных или зеленых.

Задание было нетрудным, и я быстро организовал карательную экспедицию. Ни красных, ни зеленых мы в парке не обнаружили. Только голубых. Сдали их дежурному — это уж не наше дело разбираться, кто там у них активисты. Полковник был занят. Он изучал жалобу Павлика Морозова, который уже успел накапать на всю свою родню. Тепло распрощавшись с контрразведчиками, мы вышли на улицу. Нестерпимо пахло увядающими розами. Н я понял, что Митька, сукин сын, добрался до моего трофейного дезодоранта.

4

Под вечер я решил проверить позиции своей роты. Там все было в порядке Набережную перерыли окопами полного профиля, стволы “максимов” держали под контролем пляж и Речной вокзал. Солдаты грелись у костров, прожаривали над огнем рубахи, выискивали и давили на ногте вирусы СПИДа, подхваченные на дорогах войны. Со спокойным сердцем можно было возвращаться в гостиницу “Москва”, где расквартировали офицеров. Возле поста ГАИ стоял капитан Белкин, которого я хорошо знал еще по Волочаевке, и жаловался, что у него угнали броневик. Милицейский сержант сочувственно разводил руками:

— Да разве ж теперь найдешь? Небось, уже на запчасти разобрали.

По дороге я хотел заглянуть в парикмахерскую, сделать пробор. Но там была очередь, человек десять стриглось в монахи. Минуту я поколебался, разглядывая рекламу: “Видал? Сосун!!!”, и решил прийти в другой раз.

В нумерах было душно. Воды в кране не было — видимо, ее кто-то выпил. Со скуки включил ящик. По местной программе шла нудная дискуссия между нашим начальником контрразведки и каким-то лидером здешних красных о путях развития областной экономики.

Полковник Булкин глубокомысленно соглашался, что советская власть способствовала существенному прогрессу в народном хозяйстве, так как благодаря мудрому ленинскому плану ГОЭЛРО фонарей теперь хватит на всех коммунистов. Его оппонент бездоказательно возражал: