Подлинные мемуары поручика Ржевского. Страница 2

ПОДЛИННЫЕ МЕМУАРЫ ПОРУЧИКА РЖЕВСКОГО

Очень даже документальная повесть

Дамы и господа! Я был весьма тронут за различные чувствительные места вашими теплыми отзывами об отрывках от моих фронтовых воспоминаний и с огромной радостью принял предложение опубликовать их полностью. Как писал Петр Ильич Чайковский баронессе фон Мекк: “Баронесса, Ваши деньги пришлись очень кстати!” Тем более, что в тот момент я как раз проигрался в Офицерском Собрании до последних подштанников своего денщика Митьки, вот и засел описывать наш героический боевой путь от белогвардейской Рязани до белокаменной Москвы. А поскольку мне довелось наблюдать эти славные события только с одной стороны — с той, с которой и подобает находиться фронтовому офицеру, то я раскрутил на воспоминания моего хорошего знакомого, штабс-капитана О., видевшего войну, извините за выражение, с изнанки. Время называть его настоящую фамилию еще не пришло — он служит сейчас по штабной части, но мало кто догадывается, что этот скромный офицер долгие годы провел в натуральной вражеской пасти, аки засунутые туда два пальца.

В результате и родилась эта повесть, основанная на личных впечатлениях очевидцев, свидетелей, участников и соучастников, а также на подлинных архивных документах, съеденных подлинными архивными мышами и удостоверенных собственными показаниями вышеозначенных мышей и замучившихся с ними архивариусов. Я уверен, что мои мемуары будут иметь важное значение для военно-патриотического воспитания подростков и переростков, недорослей и недоносков, а также для благородного воспитания девиц, стоящих на пороге половой зрелости и подглядывающих туда в замочную скважину. Кроме того, повесть поможет читателям в углубленном изучении истории родного края и неродного противоположного края. Она содержит немало полезного и познавательного из области изящной словесности, философии, психологии, стратегии, тактики, этнографии, географии, метеорологии и зоологии — ибо скотов я на своем пути встречал прелюбопытнейших. Короче, вы найдете в ней все, что вашей душеньке угодно, если я или штабс-капитан О. это там случайно забыли, и если этого еще не свистнули ваши предшественники.

Наконец, мемуары всегда считались изысканным и солидным чтивом настоящих джентльменов и джентльвуменов. Долгими зимними вечерами, когда мороз причудливо расписал окна неприличными словами, а в трубе уныло завывает промозглый сосед, их так приятно читать вслух или в другие места v камина, жарко пылающего синим пламенем, за добрым стаканчиком старого плодово-ягодичного, закусывая спинкой минтая или вольтеровского кресла. Помните, как там у поэта:

…Выпьем, старая пердушка,

Баба юности моей,

Где моя большая кружка?… —

впрочем, на вирши у меня память не очень. Если не ошибаюсь, они там надрались, как свиньи. Но в стихах это было божественно!

И я буду только рад, если мои скромные труды придутся вам по вкусу. Ибо перлы подлинной мудрости подобны изюминкам, случайно обнаруженным в куче дерьма, которые так и хочется съесть вторично.

Поручик РЖЕВСКИЙ,

КАВАЛЕР МНОГИХ ОРДЕНОВ И ДАМ С БАНТАМИ И БЕЗ БАНТОВ,

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ОБЛАСТНОГО СОВЕТА ВЕТЕРАНОВ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ.

Часть первая

РЯЗАНЬ ЗЛАТОГЛАВАЯ

1

Совершив глубокий обход, наша колонна вышла на Московское шоссе как раз возле транспаранта с названием города. И в ушах моих невольно прозвучали волнующие строки из приказа Главнокомандующего: “Победоносно продвигаясь к сердцу нашей Родины — Москве, главным силам 8-го армейского корпуса занять Рязань — селезенку земли русской, и прочие ее аппендиксы…” Город спал. Нестерпимо пахло сиренью. “Откуда в Рязани столько сирени? — подумал я. — Ах да, это ж денщик Митька вылакал мой трофейный одеколон…”

Мы продвигались в предрассветной тишине. Но вот со стороны заводских микрорайонов треснул один выстрел, другой, зарокотали пулеметы, Чуть погодя, ударили залпы тяжелой артиллерии. Я развернул своих солдат в цепь и выслал туда конную разведку. Вскоре она вернулась, и корнет Елкин, лихо сдвинув на затылок фуражку, доложил:

— Большевиков не видать. Это просто разборка у местной мафии.

Я дал команду, и мы обошли стороной опасные кварталы, где раздавались крики “ура” и кипел штыковой бой. Светало. От пойменных озер на улицы выползал седой туман и какие-то помятые бабы. Донеслась песня: “Любо, братцы, любо…”, и мимо нас промчалась тачанка, ощетинившаяся тупыми рылами пулеметов и небритых мужиков. Лошади были серые, в яблоках и остатках непереваренной яичницы. На козлах восседал смурной детина с булькающей в руках четвертью самогона. Остальные три четверти булькали у него в животе. В клубах пыли мелькнула надпись: “Пей белое, пока не покраснеешь, пей красное, пока не побелеешь”…

— Махновцы? — поинтересовался я у раннего прохожего.

— Хуже, — ответил он. — Журналисты здешние. Который день гуляют.

Прохожий глубоко втянул ноздрями утренний воздух и полез в карман за огурцом. Закусывать.

Когда мы добрались до центра, то увидели, что операция развивается успешно. У вокзала “Рязань-2” пыхтел под парами бронепоезд “Генерал Корнилов", и жерла его орудий внимательно обследовали площадь Димитрова, упираясь то в месиво гомонящей барахолки, то в обшарпанный фасад привокзальной гостиницы. По перрону сновали распространители, просовывая в амбразуры бронепоезда газеты с телевизионной программой и сборники анекдотов. А пехотинцев, занимающих станцию, осаждали цыгане, выдающие себя за беженцев из Спас-Клепиков.

Убедившись, что здесь все в порядке, мы двинулись дальше. По улице Маяковского неслась лавина нашей конницы и на скаку лихо рубила красные светофоры. Тянуло дымом пожарищ. Видимо, большевики при отступлении забыли взорвать нефтеперерабатывающий завод, и он коптил вовсю. Казаки, по своему обыкновению, слегка пошалили, устроив небольшой погром местных лавок. Теперь они обжирались “сникерсами” и набивали переметные сумы адидасовской мануфактурой. Из разбитой витрины магазина “Интим” вылез дюжий казачина, засовывая в карман здоровенный резиновый елдак. Подмигнув товарищам, радостно пояснил:

— Бабе своей свезу. Небось, тогда не будет к Гришке Мелехову шастать.

Крестьяне, пользуясь междувластием, делили землю. Толпа мужиков с энтузиазмом взламывала асфальт и распахивала под пшеницу площадь Свободы. “Приокская Правда” уже ушла в подполье, и на месте здания редакции зияла глубокая яма. По Оке плыли выбросы очистных сооружений и Петька с Василь Иванычем, весело отфыркивавшиеся от фонтанчиков близких очередей. Я приказал своим солдатам занять оборону по берегам Оки и Трубежа на случай, если большевикам вздумается подтянуть сюда крейсер “Аврора”. Расположившаяся по соседству, у моста, гаубичная батарея крыла беглым матом в сторону Окского заповедника. Ею командовал капитан Палкин, которого я хорошо знал еще по Перекопу, и мы с ним быстро договорились о взаимодействии. Он сообщил, что в заповеднике обосновались зеленые и готовятся к защите окружающей среды.

— Значит, придется атаковать во вторник, — заключил я, — или в четверг.

Мой денщик Митька по природной любознательности тут же полез в разговор:

— А за кого они, к примеру, эти зеленые?

— Да как бы тебе объяснить, братец… Говорят, за какую-то Экологию.

— Тьфу, пропасть! — вздохнул Митька. — Одни за Коммунию, другие за Экологию, кто ж за Расею-то?