Кровь богов и монстров (ЛП). Страница 39

— Один человек не может контролировать население точно так же, как не может переломить ход битвы. Их должно быть больше. Ты говоришь, что хочешь остановить происходящее, но сколько времени тебе потребовалось, чтобы принять решение действовать? — Это началось с меня? Или раньше? Он уже потерпел неудачу один раз? Должна ли я быть просто еще одной мертвой пешкой в его усилиях исправить зло, которое совершили он и его братья?

Кэдмон молчит в ответ на мой вопрос, но я еще далека от завершения. Я ставлю фигурку короля на место сильнее, чем необходимо, и звук, который она издает, похож на громкий щелчок в почти полной тишине оранжереи.

— Сколько пешек ты убил, чтобы оказаться здесь, Кэдмон?

Резкий вдох подтверждает — я не зря задала этот вопрос. Я закрываю глаза, не желая смотреть ему в лицо, когда он ответит. Я не хочу видеть то, что там появится — вину или стыд. Неважно, что он чувствует теперь. Когда ты отнимаешь чью-то жизнь, ты делаешь выбор. И принимаешь все последствия. Вина и стыд не вернут мёртвых и не сотрут прошлое. Я знаю это лучше многих. Мир — беспощадное место, и иногда, чтобы выжить, нужно быть таким же безжалостным, как монстры, с которыми сражаешься.

— Я не притворяюсь, будто знаю, что ты чувствуешь, Кайра, — начинает Кэдмон, и от моего внимания не ускользает, что он отказывается отвечать на мой последний вопрос. — Но я не привел тебя сюда — в Академию, — потому что не вижу будущего. Ты и есть будущее своего поколения.

К черту. Его. Я хочу закричать ему в лицо, ударить его, осудить несправедливость, которая окружает не только меня, но и каждую несчастную душу, родившуюся в этом мире менее могущественной, чем Бог. — Нет, это не так, — говорю я ему. — Я всего лишь пешка в твоей игре. — Слова проникают в меня, а затем в воздух, но как только они вылетают, я отказываюсь брать их обратно. В конце концов, это правда.

Я думала, что уже достаточно хорошо усвоила, что по-настоящему положиться я могу только на себя. Регис пошел к Офелии, а Офелия знала… Десять. Чертовых. Лет. Она знала. И все же она никогда не говорила мне правды. Есть ли кто-нибудь в этом забытом Богами мире, кто на моей стороне? Кто ставит меня выше всех остальных? Желание чего-то столь нелепого, как верность, жалко, и все же я все еще хочу этого.

— Если ты вообще что-то значишь, Кайра, то ты ключ, а не пешка. Но если бы это было так, я бы хотел, чтобы ты запомнила вот что… В конце партии и пешка, и ферзь оказываются в одной коробке. — Словно подчеркивая этот факт, он поднимает одну из фигур на доске и по иронии судьбы, это единственная оставшаяся пешка. Фарфор поблескивает под светом, пробивающимся сквозь мутное стекло.

Мне нечего на это сказать. Мне нечего сказать. Он прав, но мы также говорим гипотетически и гиперболами. Не о реальности. Реальность такова:

Боги — лжецы, и если я не найду способ смириться с пророчеством, которое Кэдмон всеми силами пытается воплотить, то под угрозой будет не только моя жизнь.

В конце концов, так было всегда. Сначала это была моя и моего отца. Потом это была моя и всего Преступного Мира. Теперь это моя и Даркхейвенов. Если бы я так не держалась за свои моральные принципы, было бы так легко отвернуться, и отказаться играть в эти игры.

Я не могу.

Я не заинтересована в спасении жизней Смертных Богов этой Академии или других, если уж на то пошло. Я не заинтересована в спасении жизней ни смертных, ни Богов. Все они — винтики в этой часовой башне ужасной иерархии. Только потому, что они сидели сложа руки и позволяли этому обществу расти и гноиться таким образом, каким оно есть, почему я должна быть той, кто это исправит? Почему я должна быть той, на кого они это взваливают?

Это чертовски несправедливо.

Я ни о чем таком не просила.

Я этого не хочу.

Я просто не хочу, чтобы люди, о которых я действительно забочусь, были убиты из-за того, что я слишком много знаю, потому что я представляю угрозу.

— Что тебе нужно, так это герой, — говорю я ему. — Кто-нибудь из сборников сказок. — Я беру свою королеву и тянусь к шкатулке с игрой. Медленно, методично я убираю каждую фигуру с доски и кладу их обратно в шкатулку, прежде чем свернуть коврик и положить его тоже внутрь.

Тогда, и только тогда, я поднимаю взгляд, чтобы встретиться с ним. — Я не чей-то герой, — говорю я. — И уж точно я не являюсь ничьим спасением.

Глава 18

Каликс

Змеи беспокойны. Этот факт проникает в меня, как холодный ветер, пронизывая насквозь и высасывая все тепло. Это любопытная вещь — чувствовать, что эмоции животных связаны со мной. Интересно, испытал бы я когда-нибудь свои собственные настоящие эмоции без них.

Однако эта мысль рассеивается, как туман, когда дверь покоев открывается и Кайра входит внутрь. Ее голова опущена, волосы закрывают половину лица, когда она поворачивается, чтобы тихо закрыть за собой дверь. Руэн и Теос оба уже спят. Я подозреваю, что они дождались бы ее, если бы к нам не заглянула Терра, чтобы сообщить, что Кэдмон вызвал ее к себе.

Я, однако, не мог успокоиться пока она не вернется. Но теперь, когда она здесь, мне любопытно, почему она выглядит такой взволнованной. Со своего места у слабо горящего огня в очаге, прислонившись плечом к камню, я наблюдаю, как женщина продвигается дальше вглубь покоев. Она откидывает свои длинные серебристые волосы за плечи и направляется к двери, ведущей в спальню Руэна.

Однако примерно на полпути она останавливается. Ее мышцы напрягаются, и постепенными движениями она поворачивается ко мне лицом. Тени на ее лице почти скрывают выражение. Что я могу разглядеть в ее чертах, так это мягкую, но решительную линию подбородка, изящную горбинку носа и уголки лба. Остальное погружено во тьму.

— Каликс.

Вот и все. Одно слово. Я никогда не знал, что мое имя может так быстро заставить мой член встать по стойке смирно. И все же, вот оно, и мои змеи извиваются внутри стен, за закрытыми дверями, чувствуя мой надвигающийся взрыв возбуждения. Знает ли она уже, что мы можем влиять на наших фамильяров так же сильно, как они могут влиять на нас?

Я ничего не говорю. Вместо этого, решаю подождать ее. Кайра полностью поворачивается ко мне, и тени отступают от ее черт, открывая больше. Ее плюшевая нижняя губа исчезает, когда она прикусывает ее, втягивая в рот, прежде чем резко отпустить.

— Где ты был сегодня на уроке? — спрашивает она.

Я склоняю голову набок. — Ты хочешь знать?

Она моргает и хмурится, делая шаг ко мне. Внезапное движение привлекает мое внимание, когда я смотрю на ее одежду. Она сменила прежние брюки с запекшимся песком и теперь одета в такую же темную пару и черную тунику, облегающую ее грудь и бока. Коричневый кожаный ремень вокруг ее талии наводит меня на коварные мысли, и, прежде чем я успеваю остановить себя, я чувствую, как на моем лице расцветает улыбка.

— Мне действительно не хочется сегодня больше играть ни в какие гребаные игры, Каликс, — огрызается она, ее тон полон раздражения. Мой член еще больше твердеет от этого звука. Змеи шипят в моем сознании, они голодны.

Оттолкнувшись от каменной стены рядом с очагом, я подхожу к ней медленными, размеренными шагами, не останавливаясь до тех пор, пока ее грудь не оказывается едва ли на волосок от моей. Её лицо оказывается прямо на уровне моего горла, но она поднимает подбородок, вскидывая взгляд снизу вверх.

— Ты выглядишь расстроенной, — замечаю я.

Она выдыхает. — Можешь ли ты винить меня? — отвечает она. — Все это… все… — Она машет рукой и закатывает глаза, не в силах закончить фразу.

Не в силах сдержаться от желания прикоснуться к ней, я поднимаю руку к ее лицу и убираю прядь серебристых волос ей за ухо. Они тонкие, мягче всего, что, по-моему, я когда-либо касался, очень похожи на паучий шелк. Желание намотать их на кулак и дернуть, настолько сильно внутри меня, что я в шоке от того, что мне удается сдержаться.