Придворный Медик. Том 2 (СИ). Страница 29

Я провёл дворецкого в дневной стационар и объяснил Марии Рудиной, что нужно делать дальше.

Длительно действующие глюкокортикостероиды и бета-адреномиметики — два вида ингаляционных препаратов, которые являются железобетонной основной для лечения бронхиальной астмы. Они снимают воспаление и расширяют бронхи. Эти лекарственные средства используют абсолютно все люди, страдающие от этого недуга. Иных лекарств попросту не существует.

Вернее, есть ещё несколько вспомогательных групп, но они используются только при тяжёлом течении в комбинации с основной терапией.

— Какие обследования нужно пройти пациенту? Я всё организую, Павел Андреевич, — Мария достала блокнот и приготовилась записывать.

— Весь стандартный набор анализов крови, — принялся перечислять я. — ЭКГ, УЗИ сердца, спирометрия.

— Спиро… что? — запнулась она. — А сердце обследовать зачем?

Ну что ж такое… Вроде экзамен сдала хорошо, а таким простейшим вещам её никто так и не обучил. Ну, ничего страшного. Это дело мы подтянем.

— Спирометрия — это обследование, которое определяет объём лёгких. Это один из основных способов доказать, что у больного имеется бронхиальная астма. Также этот метод помогает понять, до какой степени тяжести уже успело развиться это заболевание.

— Поняла, спасибо большое, — Мария быстро записывала чуть ли не дословно всё, что я пояснял. — А что насчёт сердца?

— Сердце из-за болезней дыхательной системы тоже часто страдает. Воспалительный процесс в лёгких приводит к увеличению давления в лёгочной артерии, а уже после этого страдают камеры сердца, клапаны, и развивается хроническая сердечная недостаточность, — максимально кратко пояснил я. — Всё в организме связано, Мария. Один орган без другого редко болеет.

— Вы очень просто всё объясняете, Павел Андреевич, — улыбнулась Рудина. — Странно, что в колледже эту же информацию подавали куда более сложным языком. Так… Больше никаких обследований не надо?

— Ещё анализ газов крови, рентген лёгких. Этого будет достаточно, — произнёс я.

Газы крови — тоже очень хороший анализ, только делается он не во всех клиниках. Это обследование помогает понять, какое соотношение кислорода и углекислого газа в крови. Если углекислоты слишком много, значит, у пациента уже есть признаки дыхательной недостаточности. Скорее всего, у Фёдора Кондратьева будут именно такие показатели.

Закончив с дворецким, я принял в стационар ещё двух человек. Когда рабочий день подошёл к концу, а отделение опустело, я понял, что у нас занято уже целых восемь коек из десяти. Результат сногсшибательный! И теперь из-за этого возникает другая проблема.

Отсутствие мест. Пациенты будут приходить к нам каждый день и занимать койку с утра до вечера. Придётся каким-то образом искать возможность увеличить вместительность отделения.

Но способ решения этой проблемы я уже придумал.

— Что нам делать-то, Павел Андреевич? — напрягся Гаврилов. — С одной стороны, всё прекрасно! Людей навалом. Мы даже обогнали Ломоносова на одного человека. В его отделении сейчас семь пациентов, а он, между тем, начал работать раньше нас. Но как будем выкручиваться, если завтра придёт ещё столько же людей? Или ещё больше?

— Есть два способа, — произнёс я. — Первый — попросить главного лекаря выделить нам ещё коек. Возможно, из стационара общего профиля несколько смогут освободить. Там сейчас пациентов не так уж и много.

— Это же надо с главным лекарем говорить! — тут же покраснел Евгений Кириллович. — Нет-нет, мне этот вариант не нравится. Я к нему в кабинет больше ни ногой! Какой второй вариант?

— Пациентов с лёгкими заболеваниями вызывать в дневной стационар день через день, — предложил я. — Тогда у нас освободится треть коек. Это нам здорово поможет.

— А вот это мне уже нравится гораздо больше! И к какому же варианту вы склоняетесь, Павел Андреевич? — спросил Гаврилов.

— К обоим. Мы сделаем и то, и то, — заявил я.

— Не-е-е-ет! — протянул Евгений Кириллович и отступил назад. Моё заявление испугало его настолько, что артериальное давление моего бывшего наставника вновь начало расти. — Пожалуйста, давайте обойдёмся без главного лекаря. Это же чистое самоубийство!

— А ведь я говорил вам — сходить к психолекарю. Уже давно бы перестали бояться Преображенского, — вздохнул я. — Успокойтесь, Евгений Кириллович, я сам к нему схожу. А вы перераспределите пациентов по дням, чтобы освободить ещё больше мест. Если мы провернём сразу два этих трюка, тогда бояться конкуренции с Максимом Ломоносовым нам уже точно больше не придётся. Мы быстро поставим его на место, и он уже никогда не сможет нас нагнать.

— Ох, и почему же это звучит так убедительно, — покачал головой Гаврилов. — Ладно, Павел Андреевич. Договорились. Значит, с завтрашнего дня возьмём на себя ещё больше пациентов. Только я не уверен, что смогу долго работать в таком сумасшедшем режиме. У меня уже магические каналы скоро начнут отказывать.

Иронично, что он это подметил. Ведь я тоже почувствовал свой предел. Из-за перегрузки каналов магия начала немного сбоить. Похоже, тело до сих пор не восстановилось после тренировки, которую я провёл на выходных.

— Павел Андреевич! — в наш кабинет влетел запыхавшийся Леонид Беленков. — Беда. Забыл вас предупредить. Только не ругайтесь, пожалуйста. Я правда спешил к вам как мог.

— Спокойно, Леонид Петрович, что у вас стряслось? — спросил я. — Вы медаль принесли?

— Нет. Бондарев её не отдал. Он сейчас ждёт вас у себя. Пожалуйста, подготовьтесь морально. Мне кажется, что у него на вас недобрые планы, — объяснил Беленков.

— Проклятье, Булгаков! — выругался Евгений Кириллович. — Уж простите за прямоту, но в какое дерьмо вы на этот раз влезли⁈

— Мне послышалось, или ты сказал, что вскоре больше не сможешь выполнять свои обязанности? — Виктор Петрович Шолохов откинулся на спинку своего кресла и включил светильник на рабочем столе кабинета, чем тут же ослепил своего дворецкого. Заставил его на мгновение зажмуриться.

— Я сегодня весь день провёл в дневном стационаре, Виктор Петрович. Мне уже начали подготавливать документы для оформления медотвода от работы с пылью, — заявил Фёдор Захарович Кондратьев.

Барона Шолохова аж передёрнуло. Он не мог понять, с чего это вдруг дворецкий решил позволить себе такую наглость. Виктор Петрович никогда не давал ему поводов распоясываться. А тут оказалось, что он целый день провёл в императорский клинике, забросил работу и, более того, больше не собирается ею заниматься в ближайшем будущем.

— Это какой же лекарь рассказал тебе такие глупости? — хмыкнул Шолохов.

— Павел Андреевич Булгаков, — решил не утаивать правды Кондратьев.

Булгаков… Теперь Шолохов понял, в чём дело. Очевидно, этот наглец решил и дальше мешать действиям барона. Скорее всего, чисто из вредности. Почувствовал безнаказанность за прошлые действия и решил продолжить свою игру. Но Виктор не мог этого так оставить.

— Задам тебе лишь один вопрос, Фёдор. Ты притворяешься идиотом, или у тебя уже начал развиваться маразм? Не рановато ли? Мы вроде с тобой одного возраста, но я сохранил ясность ума, а ты, похоже, совсем спятил, раз позволяешь вытворять нечто подобное, — скрестил пальцы Виктор Шолохов.

— Я… Я искренне не понимаю, о чём вы говорите, господин. Вы будто решили, что я вас предал, — дворецкий заёрзал на стуле, пытаясь сбросить напряжение. — Но это не так. Я бы никогда не пошёл против вас.

— Тогда какого же чёрта ты веришь словам лекаря, у которого ещё молоко на губах не обсохло? Он тобой манипулирует. Хочет, чтобы ты рассказал ему мои тайны. Дай отгадаю, он ведь уже задавал тебе вопросы о моей семьей, да? Надеюсь, ты ничего Булгакову не рассказал?

— Клянусь вам, Виктор Петрович, такого вообще не было. И… — дворецкий собрался с мужеством и решился разговаривать с Шолоховым прямо, не виляя. — Павел Андреевич — хороший специалист. Зря вы так о нём отзываетесь. Я для себя решил — буду проходить лечение до конца. И вернусь к вам через несколько дней со справкой. У меня есть жена, дети и даже внуки. Мне есть ради кого жить. Я не хочу умереть из-за какой-то пыли.