Придворный Медик. Том 2 (СИ). Страница 24

— Вы… Не смейте мне угрожать, господин Булгаков! — задрожал Ломоносов.

— Да успокойтесь вы. Я ещё даже не начинал, — сухо ответил я. — А вы до сих пор не ответили на мой вопрос.

— Давайте мы оба не будем притворяться, — он взял себя в руки, выпрямился и даже смог замедлить свой пульс. — Я уже давно понял, что вы пришли сюда, чтобы восстановить своё поместье. Вам нужны деньги. А на это потребуется много денег. Я наводил справки и знаю, что вы лишились семьи. Так что никто вам с финансами помочь не сможет. Никто, кроме меня, пожалуй.

А… Тьфу ты! Вот ведь придурок. Обвести меня вокруг пальца ему не удалось, но я ведь всерьёз начал думать, что он мог каким-то образом узнать о том, что мне нужна Чаша очищения. А он решил, что я здесь из-за денег?

Неужели я действительно создаю впечатление человека, который так страстно жаждет заполнить свой кошелёк?

— Вы чертовски правы, Максим Владимирович, — кивнул я. — В эту клинику я устроился только ради денег. Это — всё, что мне нужно.

Подтвержу его догадки. А чего мне терять? Ну да, допустим. Я хочу денег, и что дальше? А кто не хочет? Как раз в этом меня обвинить нельзя.

Семьи лишился, поместья лишился. Всего лишился, если уж говорить начистоту. Своё появление в императорском дворе я всегда смогу объяснить деньгами. Тем более Ломоносов — не первый, кто предположил, что я здесь только из-за них. Командир охраны — Владимир Коршунов — говорил то же самое.

Ну и пусть! Среди пациентов я создаю образ хорошего лекаря, который готов помочь с любым недугом. А среди остальных обитателей двора я не против оказаться меркантильным специалистом, желающим получить как можно больше средств.

Это противозаконно? Нет. Кто-то меня за это может осудить? Да, но мне наплевать. Можно подумать, другим деньги не нужны!

Зато такая легенда может прикрыть мои настоящие цели.

— Павел Андреевич, ну ведь я к тому и клоню! — окончательно успокоился Ломоносов. На его лице появилась улыбка. — Я ведь могу вам помочь с этим делом. Раз вы честны со мной, то и я не стану скрывать. Мне очень сильно мешает ваш дневной стационар. Конкуренция — это лишняя трата времени и сил. Ну зачем нам с вами это? Мы больше потеряем, чем приобретём. Давайте лучше сотрудничать.

Очевидно, я не стану соглашаться на его условия. Но лучше выслушать, что он собирается предложить. Так я хотя бы пойму, в чём заключается его план.

— И как вы видите наше сотрудничество? Что я должен сделать? — ожидая ответа Максима Владимировича, я присел на свободный стул.

Но поставил его около двери, чтобы Ломоносов не попытался сбежать из кабинета. Вопросов к этому засранцу у меня ещё очень много.

— Павел Андреевич, по-моему, всё очевидно, — тут же присел напротив меня Ломоносов. — Плюньте на своё отделение. Не развивайте его. Оставьте Евгения Кирилловича одного. Пусть пытается справиться самостоятельно. Разумеется, в одиночку у него ничего не выйдет. Зато я прямо сейчас переведу вам в награду крупную сумму. А после того, как соревнование подойдёт к концу, я договорюсь, чтобы вас приняли в моё отделение. Будем работать вдвоём.

— То есть вы предлагаете мне предать Евгения Кирилловича? — я скрестил руки и с интересом уставился на Ломоносова. Интересно, какую ещё муть он выдаст?

— Ну… Я бы не назвал это предательством. При всём уважении, на мой взгляд, господин Гаврилов совершенно не создан для руководства. Вы лишь освободите его от лишних страданий. Зачем ему вкладывать столько сил в это отделение, если у него всё равно ничего не удастся?

— Другими словами, вы хотите заплатить мне, чтобы я слил соревнование. Вы желаете, чтобы я вам поддался. Верно? — уточнил я.

— Ох, ну нравится же вам всё переиначивать, Павел Андреевич! — нервно усмехнулся Ломоносов. — Никакого слива не будет. Никаких поражений! Это — ничья для нас обоих. Нет… Я бы даже сказал, что это — победа Булгакова и Ломоносова. Два молодых лекаря возьмут под свой контроль целое отделение императорской клиники. О чём ещё можно мечтать?

— Лично я мечтаю, чтобы вы перестали копаться в моём компьютере и наших препаратах, за которые мне ещё предстоит отчитываться перед заведующим складом, — холодно произнёс я.

— Эм… Я ничего не понимаю, — растерялся Максим Владимирович. — Вам не нужны деньги?

— Нужны. Но я не собираюсь предавать своего коллегу. А вы за свой саботаж ещё поплатитесь. И поверьте мне, падать будет очень больно, — заявил я.

— Я могу расценивать это как отказ? — хмыкнул Ломоносов.

— Да, всё верно.

— И почему же вы так решили? Вы ведь сами только что подтвердили, что вам нужны деньги!

— Нужны, — кивнул я. — И деньги я получу — не сомневайтесь. Но продавать свои принципы не стану. И Евгения Кирилловича тоже.

— Что ж, в таком случае наш разговор окончен, — Максим Владимирович с трудом сдерживал гнев. Очевидно, он не ожидал, что я так резко откажусь от нашего сотрудничества.

— А куда это вы так торопитесь? — я повернулся на стуле и вытянул ноги так, чтобы у Ломоносова не оказалось ни единого шанса покинуть кабинет.

— Что вы себе позволяете? — разволновался он. — Выпустите меня! Я же сказал — разговор окончен!

— Разговор не окончен, — помотал головой я. — Вы не объяснили мне, что вы делали за нашим компьютером. Ах да, и карманы не забудьте вывернуть. Та коробка с препаратами была закрыта. Я хочу убедиться, что вы ничего не украли.

— Как вы можете выставлять меня вором? — оторопел Ломоносов.

— Как вы можете вламываться в наше отделение, а потом предлагать мне сотрудничество? — я чуть повысил голос, чтобы показать Ломоносову, что игры кончились. Это — не шутки. Ещё один лекарь пытается насолить мне и моему наставнику напрямую. — Выворачивайте карманы.

Максим Владимирович застыл как вкопанный. Но спорить со мной не решился. Понял, что иного выбора у него нет.

— Ладно, — сдался он и рывком руки выбросил из своих карманов несколько упаковок сахароснижающих препаратов. Причём далеко не самых дешёвых.

Не какой-нибудь метформин или гликлазид, который принимает абсолютное большинство диабетиков. Препараты оказались куда более дорогие — от хорошей фармацевтической компании.

— С компьютером я ничего не сделал. Сами можете проверить. Вам показалось, — заявил он.

Не врёт. И вправду не сделал, по голосу слышу. Только правильнее сказать — не успел сделать. Но пытался. Возможно, хотел отключить нас от общей базы пациентов, чтобы мы не смогли проводить больных в своё отделение.

— На выход, Максим Владимирович, — я поднялся со стула и приоткрыл ему дверь. — Проходите, не бойтесь. Я не кусаюсь. По крайней мере, в этот раз силу своих челюстей показывать вам не буду.

Ломоносов проскользнул в открывшуюся дверь и, оказавшись в коридоре, заявил:

— Обещаю вам, господин Булгаков. Вы очень сильно пожалеете. Такие упёртые бараны, как вы, никогда не добиваются своего. Останетесь и без отделения, и без денег. И никакие принципы вас…

— Да идите уже! — не выдержал я. — Надоели — сил нет. И прикрывайте спину, пока упёртый баран не нагнал.

Оскорблениями он ещё разбрасываться будет. Совсем сдурел! Изъясняется он так смешно, что мне уже надоело терпеть его компанию.

После моих угроз Ломоносов тут же скрылся из нашего с Гавриловым дневного стационара. Я ещё раз осмотрел кабинет, разложил препараты по местам и проверил компьютер.

Повезло. Не успел нагадить. Что ж, завтра отделение откроется. Но борьба с Ломоносовым будет жёсткой.

Ничего! Уже завтра он поймёт, кто из нас допустил главную ошибку!

— Как⁈ Как можно было допустить такую ошибку⁈ — кричал Ярослав Андреевич Громов.

Глава рода вернулся из командировки полчаса назад. Очевидно, он ожидал услышать от сына добрые вести о расколовшемся Булгакове. Но вместе этого получил ужасные новости, к которым не был морально готов.

Александр впервые видел своего отца в таком гневе. Громов практически не мог себя сдерживать. Молнии хлестали из его глаз. Одна из них даже подожгла лежащую на кофейном столике книгу, но Ярослав Андреевич, не задумываясь, схватил вазу с цветами и вылил из неё воду прямо на стол.