Придворный Медик. Том 2 (СИ). Страница 14

Мы-то с Гавриловым не станем совать ему палки в колёса. Как по мне, лучше победить честно. Но за Ломоносова решить не получится. Возможно, первое впечатление о нём обманчиво, но интуиция мне подсказывает, что Максим Владимирович не упустит свой шанс саботировать нашу работу.

И дело даже не в том, что он будет мешать нам развивать дневной стационар. Уж я-то как-нибудь придумаю, как обойти потенциальные подлянки от коллеги. Другое дело — пациенты. Нельзя, чтобы они пострадали из-за войны, которую развязали между тремя врачами.

Ломоносов покинул наш кабинет, Гаврилов шумно выдохнул, а затем прошептал:

— Всё пропало, Булгаков. Всё пропало.

— Да не разводите вы панику. Мы ведь ещё даже подготовку не начали. Что пропало-то?

— Вот именно, Павел Андреевич! Мы ещё даже не приступили к подготовке, а Ломоносов уже планирует открывать отделение. Что нам делать? Уверен, за поражение тоже предусмотрены какие-то санкции, о которых господин Преображенский не упомянул! — затараторил Гаврилов.

Я заметил, как от одной фамилии главного лекаря Евгений Кириллович начал краснеть.

— Спокойствие, господин Гаврилов. Только спокойствие, — произнёс я. — Всё схвачено. Максим Владимирович пусть делает, что хочет. Я вам больше скажу — судя по тому, как он себя вёл, вывести нас из равновесия было частью его плана. Высок риск, что на самом деле никакой тщательной подготовки он ещё не организовывал. Готов поспорить, что Ломоносов просто хотел похвалиться своими несуществующими успехами и принизить нас.

— И у него это получилось! — заключил Гаврилов.

— Говорите за себя. Лично я этого болтуна слушал вполуха, — признался я.

— В любом случае нужно что-то делать, — переворачивая все документы на столе, начал суетиться Гаврилов. Как будто собирался найти в кипе бумаг какой-то документ, который может изменить нашу судьбу. Разумеется, ничего у него там нет. Обычная компульсия. Расшатанная нервная система Гаврилова требует, чтобы он делал хоть что-нибудь. — Всё, Булгаков, решено! Приступать нужно сейчас же. Все выходные будем работать! В понедельник нужно открыть отделение быстрее Ломоносова!

— Евгений Кириллович, вы уж извините за прямоту, но вы сейчас откровенно бредите, — заявил я.

— Чего⁈ Булгаков, на часы посмотрите! Вы ещё пять часов должны быть моим помощником! Значит, мои указания…

— Ваши указания сейчас не имеют смысла, поскольку вы собираетесь разрушить всю выстроенную мной систему. Посмотрите на себя! Ломоносов и вправду добился своего. Он ведь напрочь лишил вас рассудка. Так не пойдёт. Мы будем строго следовать моему плану, — настоял на своём я.

— Погодите, Павел Андреевич, теперь мне начинает казаться, что вы его совершенно не слушали. Мы ведь отстанем, если не откроем отделение раньше! И уже никогда не нагоним этот отрыв.

— А мы в «перегонки» играем? Возможно, Ломоносов так и думает. Но вы-то хотя бы не покупайтесь на этот бред, — попросил я. — Важна не скорость, а итоговое качество работы. А потому нам нужно подготовиться. Вот увидите — мы обгоним его уже к концу следующей недели.

— Откуда такая уверенность? Вы ведь вообще ничего знать не знаете об организации дневного стационара!

— У моего отца в частной клинике было несколько палат, оборудованных под это отделение. Мне уже приходилось работать в этой сфере, — солгал я.

Хотя это даже ложью не назовёшь. Наоборот, я сильно преуменьшил свой опыт. В прошлом мире мне доводилось работать во всех отделениях. Если бы потребовалось, думаю, я бы и онкологическое отделение смог открыть. Профиль работы у меня был максимально широкий — я затрагивал все медицинские сферы и помогал коллегам самых разных специальностей.

— Но раз у вас уже есть опыт работы в дневном стационаре, почему вы не хотите воспользоваться этим и поспешить с началом открытия отделения⁈ — воскликнул Гаврилов.

— Евгений Кириллович, тише едешь — дальше будешь. Слышали такую пословицу? Если мы все выходные проторчим в клинике, то у нас не будет сил продолжать работать в том же духе на следующей неделе. Я сегодня в спокойном режиме запрошу все препараты, раздам указания. Затем мы два дня отдохнём, в понедельник обеспечим распространение информации о нашем отделении, познакомимся с новой медсестрой и закончим все приготовления. А во вторник начнём обгонять Ломоносова. Он один, а нас двое. Мы справимся.

Мои доводы окончательно привели мысли Гаврилова в порядок.

— Вы правы, Павел Андреевич. Что-то этот Ломоносов совсем вывел меня из себя, — вздохнул он. — Просто я, скажем так, опасаюсь его. Он должность в клинике получил не своими усилиями.

— Только не говорите, что я только что познакомился с очередным Дубковым, — не поверил своим ушам я. — Ну не могут же все лекари здесь вести такую бесчестную практику!

— Нет, этот парень совсем не такой, как Эдуард Дмитриевич. Связи у него совершенно иные. Дубков работал на дворян, и они помогали ему продвигаться. С Ломоносовым всё ещё круче. Владимир Борисович Миротворцев — его родной дядя. Думаю, теперь вы понимаете, как он попал в нашу клинику, если учесть, что Максим Владимирович — родственник нашего заведующего.

О, ну с таким я сталкивался часто. Таких проблем в моём мире было выше крыши. Руководство понапихает своих родственников, а потом удивляется, что у клиники падают показатели работы. А всё потому, что эти самые родственники попросту не тянут тот уровень нагрузки, которую на них возложили.

— Кстати, Евгений Кириллович, прежде чем приступить к приёму, хотел задать вам один нескромный вопрос, — произнёс я.

— Нескромный? — удивился Гаврилов. — Вы меня заинтриговали, Булгаков. Ну, если вы думаете, что меня тоже сюда кто-то протолкнул, то это не так!

— Я о другом, — помотал головой я. — Вы не пробовали сходить на приём к психолекарю? Между прочим, у нас такой есть.

— Вы чего несёте? — оторопел Гаврилов. — Булгаков, вы меня оскорбить хотите? Как же нам вместе работать, если у нас уже намечается какой-то конфликт! Я, по-вашему, сумасшедший?

— Я говорю не про ваш рассудок, — отметил я. — А про фобию. Я же вижу, что даже упоминание Преображенского и Миротворцева вызывает у вас подъём давления.

— Перестаньте во мне копаться! — разозлился он. — У меня обычная гипертензия.

— В тридцать пять лет? Не рановато ли? — произнёс я.

— Проклятье, Булгаков, ну чего вы ко мне пристали? Я уже обследовался, вторичную гипертензию у меня так и не нашли. Почки, надпочечники, щитовидная железа — всё в порядке. А сейчас, говорят, болезни молодеют. Если раньше люди начинали страдать от гипертонической болезни только после сорока или пятидесяти лет, то сейчас этот недуг может возникнуть гораздо раньше.

— Удивительно, какая избирательная гипертония! — подметил я. — Возникает только в том случае, если вы вдруг оказываетесь в кабинетах руководства.

— Вы к чему клоните, Павел Андреевич? Говорите прямо.

— Я думаю, что у вас обычный невроз. Фобия, которую нужно лечить у специалиста, — объяснил я.

— Даже если это так. Представляете, какие слухи пойдут обо мне, если я обращусь к психолекарю⁈ — продолжил упираться Гаврилов.

— Представляете, каково это — пережить инсульт в сорок лет? — парировал я.

— Но я пью таблетки. И сам себе помогаю. А иногда хочу на приём к Миротворцеву!

— И этим вы делаете себе только хуже, — подметил я. — Ладно, Евгений Кириллович. Решать за вас я не имею права. Но высказать своё мнение я был обязан.

Гаврилов хмыкнул, покинул своё рабочее место и пошагал к выходу из кабинета.

Что ж, начало положено. Может, пока что он и отрицает наличие психологического недуга, но ему всё равно рано или поздно придётся его принять.

А пока пора приступить к приёму. Пациентов в коридоре много, и мне нужно успеть принять всех до трёх часов дня, пока не закрылся аптечный склад.

А Ломоносов пусть подавится своей гордыней. Мы с Гавриловым очень быстро поставим его на место!