Академия Аркан (ЛП). Страница 5

Теперь к полкам — поискать что-то более практичное. Желательно — скрытое. Карты, если повезёт… и тут—

— Хочешь напасть на меня с этим? — голос Каэлиса холодной дрожью пробегает по коже.

Он даёт мне почувствовать, насколько обнажённой я сейчас выгляжу под этой прозрачной ночной сорочкой.

— Я подумывала, — отвечаю спокойно, не давая ему ни капли удовольствия.

Каэлис лениво опирается об одну из опор кровати и небрежно перетасовывает колоду. Карты скользят между его пальцами так же легко, как угрозы, которые он даже не утруждает себя произносить.

— Рад видеть, что ты достаточно восстановилась, чтобы снова быть жалкой мерзкой собой.

Я не реагирую на оскорбление.

— Почему я здесь?

— Ты не в том положении, чтобы задавать мне вопросы.

— Да скажи уже, мать твою, — пальцы сжимаются на железе.

Я никак не могу вытравить из головы мысль: а если он действительно приказал перерезать верёвку матери? Ведь именно он следит за всеми Арканистами… и законами, что их сковывают.

— Язык, Клара, — тянет он. — Так нельзя говорить с принцем. Придётся поработать над этим.

— Ты всё равно собираешься меня убить, какая разница? — Я пожимаю плечами, будто собственная смерть — мелочь. — По крайней мере, умру, не играя по твоим правилам.

— Разве ты уже не играешь? — Он, конечно, про мой побег. Чёрт. Подозрения подтвердились. Но даже если бы я знала наверняка, не просто догадывалась… я бы всё равно попыталась сбежать.

— У меня слишком много гордости, чтобы сделать это снова, — отвечаю, специально провоцируя его, чтобы он выдал, чего на самом деле добивается. Потому что, если бы хотел меня убить — я бы уже умерла.

— Гордость? — усмехается он. — Женщина, которая ползала по тоннелям в горах и рылась по помойкам, утверждает, что у неё есть гордость? Простишь мне, я не знал, что разговариваю с королевой крыс.

— Лучше быть королевой крыс, чем королём змей, — парирую я. Всю жизнь я слышала истории о семье Орикалисов. Я видела, как они правят этим королевством. Я видела сверкающие шпили богатых кварталов Города Затмения — и лачуги в их тени, где живут голодные, замёрзшие, отчаявшиеся люди, мечтающие лишь о крупице сострадания.

Он хмыкает:

— Тогда, по твоей логике, мы с тобой идеально подходим друг другу. Ты — моя совершенная добыча.

Я сжимаю кочергу сильнее, игнорируя дрожь в мышцах. Она непроизвольная, я не могу её остановить. У меня нет ни карт, ни силы. Ничего, кроме слабости и железного прута. Он же, одним движением пальцев, мог бы содрать с меня кожу до костей.

— Ладно, — роняю я и с грохотом бросаю кочергу на пол. Поднимаю пустые ладони в знак капитуляции. — Почему я всё ещё жива?

— Наконец-то ты задаёшь правильные вопросы, — отвечает он. Отталкивается от кровати, убирает колоду в карман и направляется ко мне.

Пока он приближается, я на долю секунды думаю: а вдруг я смогу зацепить кочергу пальцами ноги и ударить его в грудь? Прямо в сердце. Но, боюсь, сил на это уже нет. Да и смысла — тоже. Он одним мысленным усилием вызовет карту и разорвёт меня пополам. Безопасность здесь — всего лишь иллюзия. Но, чёрт возьми, как же приятно было бы попробовать.

— Ты мне нужна, — говорит он.

— Ты? Нужна мне? — Я фыркаю. — Серьёзно?

— А почему, по-твоему, я вытащил тебя из тюрьмы? Почему не дал тебе умереть там? — В его глазах вспыхивает что-то… искреннее. Почти. В тюрьму, в которую ты сам меня отправил, хочется сказать. Принц делает ещё шаг. Я — назад. И упираюсь в стену у камина.

— Что ты знаешь о двадцать первой карте таро?

Двадцать первая?..

В Малых Арканах — пятьдесят шесть карт. По четырнадцать на каждую масть. В Старших — двадцать. Не считая славного Дурака, начальной карты, которую считают нулевой… Если не считать…

— Двадцать первая карта — это миф, — отвечаю. Мама рассказывала нам легенды о двадцать первой карте. Мир. Говорят, она даёт возможность изменить всё. Не просто исполнить желание, как Девятка Кубков. А переписать саму реальность. Одна единственная карта, способная изменить весь мир.

Но это лишь сказка.

— Уверяю тебя — она реальна, — отвечает он, нависая надо мной. — Подумай, что бы ты сделала, если бы Мир оказался в твоих руках.

И я… думаю.

Прежде чем успеваю себя остановить, я уже вижу: как одно грамотно сформулированное желание и таинственная карта, называемая Миром, делают меня самой могущественной Арканисткой в истории. Я правлю Городом Затмения. Всем королевством. Я уничтожаю Каэлиса и всю его семью. Я возвращаю к жизни маму. Больше никто и никогда не причинит боль мне или тем, кого я люблю.

Каэлис смотрит на меня пристально, как будто видит каждую мою мысль. Даже те, в которых я сжимаю его горло. И чем больше я сопротивляюсь, тем больше его это забавляет.

— Ты хочешь её? — Его голос становится почти шёпотом. Наполненным смыслом и весом.

— Её не существует.

— Существует. И ты, Клара, — последний ключ к ней.

— Что? — вырывается у меня.

Этот человек окончательно сошёл с ума.

— Ты выглядишь удивлённой, — его самодовольная ухмылка расползается шире. — А разве ты не та самая прославленная воровка, о которой ходят слухи, что она может достать всё, что угодно? Женщина, укравшая древние кисти из Великого музея Орикалиса? Которая переправляла Непомеченных Арканистов и запрещённые карты через весь Город Затмения — и за его пределы? И всё это до того, как ей исполнилось двадцать?

— Вижу, моя репутация идёт впереди меня, — выдавливаю, хоть горло сухое, будто я проглотила восточную пустыню целиком.

Но он продолжает, будто мои слова растворились в сгущающейся тени:

— Та же женщина… — С нарочитой медлительностью Каэлис кладёт ладонь на стену рядом с моей головой. Пальцы в волосах — почти касание. Он склоняется ближе, и воздуха в комнате становится недостаточно. Остался только он. Его тело. Его приближение, от которого вспыхивает каждый нерв.

— Та же женщина, про которую говорят, что она может начертить любую карту — с любым пигментом. Настолько невозможное умение, что уже стало легендой в подземном мире Города Затмения. Скажи, Клара, как ты, в Халазаре, умудрилась сделать карты Монет и Кубков, если у тебя был только порошок для Мечей?

— Ты… ты сам подстроил, чтобы там был только пигмент для Мечей, — понимаю я.

Его взгляд угрожающе втягивает меня внутрь, как чёрная воронка. Пряди волос закрывают огонь в его глазах, но не скрывают его полностью. Меня использовали. Проверяли. Побег — часть плана. И даже до него… Смотритель велел мне чертить любые карты, почти без ресурсов. Каэлис мог бы убить меня с самого начала, если бы хотел. Возможно, всё это — весь мой арест — было тестом. С самого первого вечера, когда меня поймали.

— Чего ты от меня хочешь? — возвращаюсь к вопросу, заданному в самом начале.

— Я хотел знать, настоящая ли ты, Клара, — его голос становится ниже, спокойнее. Он смотрит на меня из-под длинных ресниц. — Хотел увидеть, есть ли у тебя не только дар, но и сила духа — выжить в том, что грядёт. Чтобы достать мне Мир.

— Я никогда не помогу тебе, — сквозь зубы.

— Живи в моём мире — или умри в своём. Помоги мне — и получишь награду. Сопротивляйся — и всё, что тебе дорого, будет уничтожено. Так, как ты даже не в силах представить. — Это не угроза. Это приговор.

Перед глазами вспыхивает Арина. Она здесь, в академии. Под его контролем. Я думаю и о тех, кто в клубе. Я не сомневаюсь — он знает и о них.

Моя рука взмывает к его горлу, как кобра. Я впиваюсь пальцами в его холодную кожу. Даже после почти года в Халазаре моя кожа всё ещё темнее, чем его мертвенно-бледная.

Каэлис улыбается во весь рот.

— Даже не думай, — говорю, и пальцы у меня дрожат. Он чувствует, какая я слабая. Неужели это тоже было частью его плана — довести меня до полуживого состояния?

— Тогда делай, что я говорю, — произносит он спокойно, будто я не пытаюсь его задушить. У меня не хватает сил даже, чтобы превратить его голос в сип.