4 месяца (ЛП). Страница 8

— Нет.

— Твоя потеря, — решила я и назвала адрес, прежде чем повесить трубку. — Что?

— Ты совсем не похожа на своего отца, да?

— Ну, генетика не играет такой уж большой роли в развитии личности. Воспитание во многом превосходит природу. И так как мой отец отсутствовал большую часть моей жизни, я думаю, что я похожа на свою мать. То есть, в какой-то степени. Она немного более приземленная и спокойная, чем я. Итак, ты похож на своего брата? — спросила я, наблюдая, как искрятся его глаза. Больное место. Я была немного садистом, и мне было трудно не надавить на него. — Он очень хорошо известен в Навесинк-Бэнк.

— Мы не похожи, — сказал он мне, его голос был отрывистым, резким, со щелкающими слогами.

— Я слышала, что он крутой бывший военный.

— Он служил.

Может быть, комплекс неполноценности?

Думаю, подобное признается таковым.

Может, мне повезло, что я была единственным ребенком. Сравнение себя с братом или сестрой, вероятно, свело бы меня с ума, а затем сделало бы меня несчастной из-за того, что я сравниваю себя с кем-то, кого я просто должна была любить.

— Ты служил?

— Нет.

— Ты всегда такой разговорчивый? — спросила я, опускаясь на задницу и потянувшись к сумке, чтобы найти свои деньги.

— Почему тебя волнует мой брат и я?

— Просто любопытно. И раз уж мы сидим здесь и ждем пиццу, я подумала, что мы можем завязать разговор. Даже если для тебя это не совсем естественно, — добавила я, опуская деньги на тумбочку.

— Тогда, может, расскажешь мне, почему ты здесь?

— Зачем? Чтобы ты мог рассказать моему отцу?

— Ты делаешь что-то, что ему не понравится?

— В некотором смысле, да.

— В каком смысле?

— В том смысле, что он будет беспокоиться обо мне.

— А сейчас он не беспокоится о тебе?

— Я не ожидала, что меня не будет так долго.

— Ты могла бы позвонить ему.

— Я оставила свой мобильный дома. К тому времени, как я это поняла, я была уже слишком далеко, чтобы повернуть назад.

— У тебя сейчас с собой мобильник.

— Точно. Потому что звонок моего бывшего отца-детектива на новый номер, который он будет видеть всего несколько недель, не вызовет у него никаких подозрений.

— А если не разговаривать с ним месяцами, это не вызовет у него подозрений?

На это я издала вздох. Воздух покинул мои легкие. Он не ошибся. Я не всегда все хорошо обдумывала. Так говорили мне люди, которым я решительно хотела доказать, что они ошибаются. Но они продолжали подтверждать свое мнение обо мне на каждом шагу.

— Это мужчина пропустил почти все мои школьные мероприятия. Включая мой выпускной. Он едва замечал меня месяцами , — сказала я ему.

— Он работал, — сказал мне Барретт, подавляя очередной зевок. — Сейчас он на пенсии, и ему нечем заняться, кроме как беспокоиться о тебе.

Часть меня находилась в постоянной борьбе, когда дело касалось моего отца. Та часть, которая была маленькой девочкой, вглядывающейся в толпу, пока исполняла песни в хоре, только чтобы найти пустое место, была убеждена, что он не имеет права подвергать сомнению все, что я делаю, когда он сам сделал так много сомнительных вещей в свое время, всегда сталкивалась с более зрелой частью меня, которая понимала, как одержимость может полностью захватить тебя, может отвлечь твое внимание от вещей и людей, которых ты обычно — в здравом уме — никогда бы не игнорировала и не причиняла боль.

Большую часть моей жизни он не был хорошим отцом. Но он долгое время пытался. Восстановить то, что осталось в обломках, склеить кусочки, отполировать.

Я тоже пыталась. Не позволять этой обиженной девочке управлять тем, как я веду себя по отношению к нему. Думаю, мне тоже нужно было еще поработать.

— Ну, ты можешь сказать ему, что со мной все в порядке. И что я буду дома, как только смогу, чтобы встретиться с ним.

— Ты не думаешь, что у него будут вопросы? — спросил он.

Он был прав.

Мой отец не успокоится, пока не получит ответы.

И Барретт знал достаточно, чтобы мой отец появился здесь, все испортил, лишил меня шанса проявить себя.

Этим людям.

И самой себе.

Если быть честной, я отчаянно нуждалась в повышении уверенности.

Это была тяжелая пара месяцев.

— Что нужно сделать, чтобы ты не сказал ему, где ты меня нашел?

— Он мой клиент, а не ты.

— Всех можно купить. Чего ты хочешь? Услуги горничной на год? Кто-то, кто будет держать тебя за руку во время грустного фильма? Моральную поддержку, пока ты проходишь обследование простаты?

— Я немного молод для обследования простаты.

— Приятель по фильму?

— Горничную. — Это заявление, казалось, застало его врасплох, несмотря на то, что он сам его произнес.

— Ты бывал у меня дома. Уверена, ты заметил, что я не самый опрятный человек на свете. Но я могу навести элементарный порядок.

— Ты боишься птиц?

— Оооо. Странная смена темы, — решила я, слезая с кровати, когда в окно ударил свет фар.

— Многие люди боятся птиц.

— Ну, многие люди вынуждены смотреть этот фильм «Хичкока» в средней школе, — согласилась я, открывая дверь, когда парень средних лет вылез из своей машины, обошел ее с пассажирской стороны, чтобы достать изолированную сумку с нашей пиццей и моими кольцами в ней. — Тебе приходилось смотреть «Птиц» в школе? — спросила я доставщика, забирая коробки и передавая деньги.

— Я, ах, не помню, — признался он, пожимая плечами. — Спасибо, — добавил он, направляясь обратно к своей машине.

— Я смотрела. Честно говоря, я болела за птиц. Чем больше узнаешь людей, тем больше думаешь, что желание птиц выклевать им глаза достойно восхищения. В общем, нет. Я не боюсь птиц. Когда я была маленькой, у меня были неразлучники. Они ненавидели меня, но любили друг друга. У них постоянно был птичий секс. Хотя я почти уверена, что они оба были мальчиками. Берт и Эрни, — сказала я ему, возвращаясь на кровать с пиццей. — Что очень подходит, если подумать.

— Как это подходит? — спросил он, выглядя так, будто ему пришлось пережить небольшое потрясение. Иногда, когда я только знакомилась с людьми, это была обычная реакция.

— Берт и Эрни. Они были совершенно не просто соседями по комнате, понимаешь?

— Мне кажется, ты слишком много анализируешь детское шоу.

— Пожалуйста, — сказала я ему, закатывая глаза. — Ты когда-нибудь пересматривал детскую передачу или фильм, будучи взрослым? Они полны сексуальных шуток, которые прошли мимо наших голов. Фу, убери свою пепперони с моего куска, — заворчала я, зная, что вкус еще останется. Я была придирчива к своей пицце и совершенно не апологетична в своих сильных чувствах (прим. Апологетический — защищающий на словах или на письме). — В любом случае, на чем мы остановились? — спросила я, когда он оторвал кусок и отправил его в рот, оставив нижнюю губу немного жирной. — О, точно. На птицах. А что? У тебя есть птица?

— Я разделяю опеку над синим с золотом макао.

— Что? С бывшей? — спросила я, пытаясь представить себе спокойного, серьезного, немного неухоженного мужчину в отношениях, и задаваясь вопросом, какие девушки ему нравятся? Такие же, как он? Девушки-задроты, девушки-геймеры? Девушки, которые обмазываются синей краской и пристегивают хвост, чтобы попасть на научно-фантастические конвенции?

— С одной , э-э, знакомой.

— Точно. Я часто разделяю опеку над долгоживущими существами со своими случайными знакомыми…

— Почему ты не взяла собаку?

— Прости что? — спросила я, набив рот сыром и соусом, от которого отслаивалась кожа.

— Анкета из приюта. Почему ты не закончила ее заполнять?

— Я заполнила ее, когда была очень уверена в своем будущем. Но потом все изменилось. Я не хотела брать на себя такие обязательства, пока не буду в этом уверена. Я ненавижу, когда люди импульсивно заводят домашнее животное, а потом возвращают его. Это обязательство. Как завести ребенка.

— Что изменилось?

— Значит, если я буду убирать за тобой, ты не скажешь моему отцу, где ты меня нашел? — спросила я, меняя тему разговора, не желая говорить об этом.