Попав в Рим (ЛП). Страница 41

Три сестры продолжают перешучиваться, и этого достаточно, чтобы разрядить напряжение, повисшее в комнате после фильма. По крайней мере, для них. Они смеются, а у меня на сердце тяжелеет. Оно опускается прямо к полу, где мои ноги уже пытаются пустить крошечные корешки. На мгновение я забыла, что мне придётся уехать. Этот город – как камера с антигравитацией. В его пределах я чувствую себя лёгкой и полной надежд. Но я знаю: когда придёт время, я уйду. Как Одри.

Всё, что начало возникать между мной и Ноем, должно прекратиться. Мало того, что я скоро уезжаю – он с самого начала дал понять, что ни о чём романтическом не может быть и речи. Просто жаль, что его язык тела и взгляд говорят об обратном. Мне нужно быть с ним осторожнее. Раз уж это я та, что уедет, как только починят машину, то мне стоит напомнить об установленных им границах – тех, что он создал, чтобы защитить себя.

Энни – сестра, которая всегда чувствует эмоции других, – должно быть, читает мои мысли. Начинаю думать, что это её суперспособность.

— Ты разберёшься. В конце концов, ты сделаешь то, что лучше для тебя, и какой бы выбор ни сделала – это нормально. Мы твои друзья, поэтому поддержим. И Ной тоже.

Глава двадцать пятая

Ной

— Ты спал здесь? – Джеймс нависает над спинкой дивана, глядя на меня с укоризной.

Я ворчу и переваливаю ноги на пол, садясь. Всё тело ноет, когда я втираю кулаками глаза, жалея, что не поспал ещё часов семь. Оказывается, спать на диване в тридцать с лишним – не то же самое, что в двадцать.

— Ага. Тебе нужен новый диван.

— И это всё? Больше ничего не скажешь? – Джеймс смеётся, обходит диван и устраивается в кресле с дымящейся чашкой кофе.

Я пожимаю плечами. Слишком рано для разговоров. Но не для Джеймса. Он начинает свой день на ферме около пяти утра. Держу пари, это уже его вторая чашка. А может, и третья.

— Я оставил тебя здесь с включённым телевизором в девять вечера, думая, что ты пойдёшь домой, когда девушки уйдут. А потом выхожу и обнаруживаю тебя, спящим на моём диване, храпящим во всю глотку.

— Я не храплю. – Поднимаю с пола футболку и натягиваю на голову. — И я не прячусь.

Джеймс усмехается.

— Да? А как ты это назовёшь?

Я прикусываю щёку.

— Избеганием.

Он тихо хихикает.

— Ну, хоть в этом ты готов признаться.

Пора пить кофе. Вообще-то, пора пить кофе всегда. Поднявшись, я иду на кухню Джеймса и нахожу полный кофейник и кружку. Джеймс заваривает кофе, как настоящий ковбой. Если бросить в него подкову, она растворится. Отхлебнув, я морщусь.

— Как ты это пьёшь?

— Привык с детства. Думаю, я сжёг все свои вкусовые рецепторы в раннем возрасте и теперь даже не замечаю.

— Томми тоже так пьёт?

Томми – младший брат Джеймса. Джеймс унаследовал ферму, когда его родители состарились и не захотели больше ею заниматься, но Томми никогда не интересовался фермерством. Он успешный предприниматель, постоянно путешествует и открывает новые компании, рестораны и отели по всему миру. У него хорошо получается. Но он ещё и мудак. Если честно, терпеть его не могу.

Джеймс смеётся.

— Да хрен там! Томми не притронется к кофе, если это не какой-нибудь латте с мерзким сиропом.

— Звучит правдоподобно. – Я делаю ещё глоток, радуясь, что Джеймс, кажется, отвлёкся от разговоров об Амелии. Мне просто нужно ещё немного кофеина, прежде чем я буду готов обсуждать или даже думать о той женщине. — Где он сейчас?

— В Нью-Йорке, кажется. Работает над новым рестораном гурманской лапши и спит с супермоделями.

— Вот это жизнь.

Он кряхтит.

— Да брось. Ты бы в любой день выбрал эту жизнь вместо той. Вообще-то, ты так и сделал.

— Если честно, супермодели тогда не предлагались. Могло быть иначе, будь у меня такой вариант.

Джеймс с ухмылкой качает головой.

— Херня. Тебе не нравятся супермодели. – Его улыбка становится изучающей. — Тебе нравятся темноволосые певицы с милой улыбкой и формами на все дни.

— Спокойно, – вырывается у меня, прежде чем я осознаю, что веду себя ревниво из-за мысли, что Джеймс восхищается формами Амелии. Что, чёрт возьми, со мной не так? Она не моя, чтобы ревновать. Если бы Джеймс захотел с ней встречаться, это было бы совершенно...неприемлемо. О чём я вообще? Я бы убил его. Отрезал конечность за конечностью, и чтобы это было как можно больнее.

Брови Джеймса взлетают. Он доволен, что задел меня за живое.

— Так я и знал. Чёрт, ты втрескался по уши в эту женщину. – Он качает головой. — Ты в беде.

Я ставлю кружку с бензином, который Джеймс называет кофе, и начинаю рыться в его кладовке.

— Ты такой драматичный. Я не втрескался в неё. Она мне нравится. Это разные вещи. – Достаю буханку домашнего хлеба, который, я знаю, из «Корзинки Дженны», и засовываю ломтик в тостер. Вообще-то, два. — И если уж тебе так важно знать, именно поэтому я остался здесь ночевать. Потому что у меня хватает ума держаться подальше от женщины, которая мне нравится, после захода солнца.

Он корчит рожу.

— Значит, теперь я буду вечно просыпаться с тобой на своём диване?

— Чёрта с два. Кажется, я шею отлежал. – Я потираю место, которое будто кто-то просверлил штопором и выкрутил. — Просто мне нужна была ночь вдали от дома, чтобы прийти в себя. Теперь всё в порядке.

— Конечно, конечно. – Джеймс насмешливо кивает. — Одна ночь и ты исцелился.

Тостер выстреливает тостами, и это мой сигнал уходить. Я намазываю масло на золотисто-коричневые ломтики, затем отрываю два бумажных полотенца. По одному на каждый тост. Джеймс замечает, потому что сейчас он слишком вовлечён в мою жизнь.

— Зачем тебе два полотенца?

— А какая разница? Ты шериф бумажных полотенец?

— Просто интересно, зачем ты тратишь мою хорошую бумагу, если мог бы положить оба тоста в одно. – В его голосе сквозит умора. Ему плевать на его «хорошую бумагу». Ему важно меня позлить.

Нас прерывает лёгкий стук в дверь. Мы с Джеймсом хмуримся, прежде чем он идёт открывать, потому что в этом городе никто не навещает так рано.

Дверь открывается, и на пороге стоит та, кого я избегаю. Её новая чёлка обрамляет милое лицо, остальные волосы собраны в неаккуратный пучок…и на ней мой свитшот. Она вообще когда-нибудь носит свою одежду?

Дом Джеймса такой же маленький, как и мой, поэтому даже из кухни я вижу Амелию, стоящую у двери. Наши взгляды встречаются. Она замечает, как я хмурюсь, и её щёки розовеют. Она – вор, пойманный с поличным. Её большие голубые глаза вспыхивают, и она скрещивает руки на груди, будто я могу отобрать свитшот обратно.

— Мне было холодно. У тебя в доме холодно. А свитшот я не взяла. – Она замолкает, а когда мои глаза сужаются ещё сильнее, добавляет: — Он висел на вешалке!

Джеймс тихо хихикает, бросает на меня взгляд и поворачивается к ней.

— Доброе утро, Амелия. Чем могу помочь?

Она улыбается ему с ямочками на щеках, и мне вдруг хочется прикрыть её лицо ладонями, чтобы он их не видел. Будто эти ямочки – что-то интимное, что дозволено видеть только мне. Чёрт, у меня серьёзные проблемы.

— Вообще-то я искала Ноя.

Джеймс отступает в сторону и жестом приглашает её войти. Она заходит, и тут я замечаю, что на ней всё ещё шорты. Короткие. Они едва выглядывают из-под свитшота, и Джеймс это видит, когда она проходит мимо. Но, будучи хорошим другом, он быстро отводит взгляд. Прямо в мои сверлящие глаза, кстати.

Амелия пересекает комнату и останавливается передо мной на кухне. Воспоминания о вчерашнем вечере, когда мы стояли с ней в прихожей, накатывают на меня. Я трогал её. Нежно. В трезвом уме. Я давно не прикасался к женщине так. Да, это было сексуально, но в этом было и что-то ещё. В тот момент, когда моя кожа коснулась её кожи, я изо всех сил старался не наслаждаться этим. Так, как наслаждаешься с тем, кто тебе дорог.