Попав в Рим (ЛП). Страница 30

Он шевелит бровями:

— Ревнуешь?

И флиртует.

Ной улыбается, флиртует, весь растрёпанный, и…о чёрт. Мне очень нравится пьяный Ной. Вообще-то, мне нравится любая его версия, и это настоящая проблема.

— Нет, – опускаюсь на колени рядом с ним и беру его руку. Он не сопротивляется, лишь смотрит на меня с ухмылкой, пока я поднимаю его ладонь для осмотра. Как я и думала: он порезался. — Просто интересно, почему эти загадочные девчонки тебя напоили, но оставили разбираться с последствиями одному. Но хоть рада, что ты не сел за руль.

Аккуратно кладу его руку и иду к кухне, чтобы порыться в ящиках.

— Меня привезла Анна-Банана. Упс…Выдал тайну. Я был с сёстрами.

Я замираю с полуоткрытым ящиком и улыбаюсь. Напряжение уходит, а жжение в груди растворяется. Ревнивый тролль спрыгивает с моей спины и отправляется спать. Я не позволю себе задумываться, почему так бурно отреагировала на мысль, что Ной был с другими женщинами. Это не важно. Не может быть важно. Он друг, Амелия, запомни это наконец!

— Почему она не зашла? – спрашиваю я, закрывая очередной ящик. Возвращаюсь к дивану и заглядываю сверху. Ной уже закрыл глаза, но всё ещё ухмыляется, как пьяный дурак. Мне это нравится.

— Думаю, она хотела, чтобы ты позаботилась обо мне.

— Я?

Он приоткрывает один глаз.

— Да, ты. Она строит козни. Большая интриганка.

— Зачем она это сделала? – Мне не стоило вытягивать из него ответы, пока он в таком состоянии, но я не могу удержаться. Его язык развязался, и, кажется, только сейчас он ответит мне честно.

Или нет.

Он ухмыляется ещё шире и поднимает палец вверх.

— Хорошая попытка. Но я не настолько пьян.

— Хм. Девушка имеет право попробовать, – толкаю его в плечо. — Где у тебя аптечка?

Он тихо и низко посмеивается в груди.

— Кто я по-твоему? Мамочка? У меня нет аптечки, – эти слова даются ему с трудом. — Но коробка с пластырями в ванной.

Я спешу в ванную, чтобы найти пластырь. Приходится отодвинуть его дезодорант, зубную пасту, бритву и флакон одеколона, прежде чем я нахожу смятую коробку с пластырями в глубине ящика. Больше всего мне хочется открыть этот стик и нюхать, пока не упаду в обморок, но я сдерживаюсь, заставляя себя вести себя как цивилизованная женщина.

Прилично, прилично, прилично…

Хотя один вдох одеколона никому не навредит.

Я вдыхаю – и моментально подсаживаюсь. Брызгаю крошечную, почти микроскопическую каплю на пижаму.

Безрассудно, безрассудно, безрассудно.

Когда возвращаюсь в гостиную с влажным полотенцем и пластырем, Ной выглядит так, будто вот-вот уснёт. Улыбка с его лица исчезла, теперь он похож на сонного медведя. Такой милый и беззащитный. Если бы он был в сознании, то зарычал бы и оскалился, когда я приблизилась, но сейчас он мягкий и тёплый.

Я сажусь на пол рядом с диваном и снова беру его руку. По ладони стекает тонкая струйка крови, но, кажется, швы не понадобятся. Осколков стекла тоже не видно и это хорошо.

Ирония в том, что прошлой ночью он заботился обо мне, когда я была без сознания, а теперь я забочусь о нём. И мне не противна возможность немного уровнять счёт.

Аккуратно промокаю порез влажным полотенцем. Его руки – как большие горячие кирпичи. С такими же грубыми мужскими костяшками. Ладони покрыты мозолями, и, если бы мне пришлось гадать, я бы сказала, что он в жизни не прикасался к лосьону. Не могу оторвать взгляд, провожу глазами от кончиков его пальцев вверх по ладони и запястью, поворачиваю голову, чтобы скользнуть взглядом по его мужественному предплечью, бицепсу – и останавливаюсь на плече. Там я встречаю его ярко-зелёные глаза, которые смотрят на меня.

Я прочищаю горло и резко отворачиваюсь, чтобы приклеить пластырь. Нужно прекратить это бесполезное томление.

Он. Не. В. Тебя. Влюблён, Амелия.

Работаю быстро: рука Ноя лежит у меня на плече, ладонь почти у меня на коленях. Он не двигается и не сопротивляется. И это хорошо, потому что мне нужно закончить, убрать осколки с пола и унести свою задницу обратно в спальню, пока я не влюбилась в него окончательно.

— Вот так, – говорю я, нежно похлопывая его по тыльной стороне ладони и выскользая из-под его руки. — Всё готово. С тебя тысяча долларов за услуги.

Поворачиваюсь к нему – и в этот момент он поднимает руку и проводит костяшками по моей челюсти. Так нежно, будто боится, что его медвежья лапа оставит синяки на моей коже. Я вздрагиваю.

— Ты такая красивая, – говорит он без намёка на пьяную речь, но с тяжёлой от сна интонацией. — И поёшь, как ангел.

— Спасибо, – мягкая радость поднимается у меня из живота. Я знаю, что он пьян. Знаю, что не имеет это в виду. Но всё равно хочу поймать его слова, как бабочек сачком. — А ты добрый. Как сахарная пудра.

Его взгляд опускается на мои губы, и мое сердце оказывает где-то в районе горла.

— Чёртов добряк.

Я улыбаюсь, а Ной подцепляет палец под мой подбородок и мягко притягивает к себе.

— Можно я поцелую тебя? Только один раз?

Дыхание застревает в лёгких. Я хочу этого больше всего на свете. Его губы на моих были бы невероятными – я знаю по опыту. Но я не могу позволить ему это, потому что…ну, алкоголь и всё такое. Было бы нечестно целовать человека, который не в полном сознании.

Вместо этого я наклоняюсь вперед и целую его в лоб. Это легкий, нежный поцелуй – простое прикосновение без участия губ не должно ощущаться как удар молнии среди дождя. Но так и есть. Ощущение своих губ на его коже, близость наших лиц и тел – все это пульсирует во мне. И когда Ной глубоко вдыхает и тихо издает довольный звук где-то в глубине горла, я меняюсь навсегда.

Я прерываю контакт и смотрю на него.

— Спасибо, – говорит он, его палец нежно проводит по моей линии подбородка. Это снисходительный жест. Такой сладкий, что у меня ломит кости. Такой теплый, что мне больше никогда не понадобится одеяло. Даже пьяный Ной умеет быть нежным и безопасным.

Его глаза снова не открываются, но он улыбается. Я не могу не сидеть здесь, не глядеть на него, пока его дыхание становится тяжелее, а рука опускается. Я хочу понять его – но боюсь, что никогда не смогу. Он грубый и резкий, но в то же время поэтичный и добрый. Он не хочет видеть меня в своем доме, но прилагает все усилия, чтобы мне было комфортно и обо мне позаботились. Он сильный и закаленный, но нежный и ласковый. Он не заинтересован – но просит еще один поцелуй.

В конце концов я убираю осколки и накрываю Ноя одеялом, а когда сама зарываюсь под лоскутное одеяло на своей кровати, засыпаю под аромат его одеколона и несбыточную надежду, что однажды мы поцелуемся снова.

Глава восемнадцатая

Ной

Утро наступает, как кирпич по голове.

Видимо, где-то ночью я доплелся до своей кровати. Странно, как пьяная версия себя может казаться совершенно другим человеком. Например, сейчас, в трезвом состоянии, мне стыдно вспоминать, что я был настолько пьян, что смог стянуть футболку только через голову и одну руку. Она болталась на одном плече, пока я не сорвал её окончательно и не швырнул через всю комнату в корзину для белья. Даже это незначительное движение заставляет меня задуматься, не заменил ли кто-то мой мозг на колючий шар. Похмелье после тридцати ощущается иначе, поэтому я больше не напиваюсь. И уж точно не на игровых вечерах с сёстрами. Хотя по-другому пережить это было невозможно. Они продолжали закидывать меня вопросами об Амелии, и алкоголь стал моим единственным щитом – который, как оказалось, был ножом, воткнутым мне в спину.

Я стону, переворачиваюсь в кровати и провожу рукой по лицу. Чувствую лёгкое царапание чего-то на коже и щурюсь, разглядывая ладонь. Пластырь. И вот оно. Смутные воспоминания о вчерашнем возвращаются. Помню, как пришёл домой, задел стол и разбил лампу. Пытался убрать осколки и порезал руку. А потом…Амелия.