Попав в Рим (ЛП). Страница 25

Мне нужно уйти. Сейчас же.

Но, подняв букет от Энни, я понимаю, что теперь у меня два повода извиниться, и кладу цветы обратно.

Уже открыв дверь, я слышу голос Ноя:

— Ты уходишь?

Обернувшись, я вижу, что он вернулся с двумя тарелками пирога.

— Я…подумала, ты зол, и лучше мне уйти.

Он закатывает глаза, но в уголках губ мелькает улыбка.

— Я просто пошёл за пирогом. Если, конечно, ты не против?

Он проходит мимо стойки и ставит тарелки на столик у окна. Один кусок накрыт плёнкой, другой – нет.

— Кое-что обо мне, – говорит он тише, чем обычно. — Я не болтлив.

Я изображаю шокированный вздох, и он ухмыляется.

— И мне не нравится обсуждать личное, когда я к этому не готов. Иногда мне нужно время, если меня застали врасплох. Но если я правда зол, я скажу. Не верю в игнор в таких ситуациях.

Я всё ещё стою в дверях, парализованная. Этот монолог был настолько искренним, что у меня перехватило дыхание. Ни один мужчина раньше не объяснял мне свои чувства так чётко. Я даже не подозревала, что могу на это рассчитывать.

Теперь ясно – Ной гораздо глубже, чем его «сердитая поза» и ржавый пикап. Он одержим цветами, защищает близких, глубоко чувствует, но предпочитает молчать.

И, чёрт возьми, это чертовски сексуально.

Он приподнимает бровь, видя, что я не реагирую.

— Ну что? Ты в деле, поп-звёздочка? Если да – переверни вывеску и закрой дверь на замок. У меня обеденный перерыв.

Я смеюсь, отхожу от двери и щёлкаю замком.

— С твоим акцентом это звучало так, будто ты назвал меня «Поп-Тартом».

— Нет, точно нет. – Он садится и ухмыляется. — А вот «Поп-Тарты» я люблю.

Я хохочу и швыряю в него пакетиком перца. Он отскакивает от его щеки и падает. Ной цокает языком, поднимая его.

— Тыкаешься в моё прошлое, мусоришь в моей пекарне…И это мне за то, что спас твою задницу прошлой ночью?

— Я уже купила тебе цветы за это. Мой долг полностью погашен. – Я сажусь напротив него, с опозданием осознавая, что из-за этого крошечного стола наши ноги теперь соприкасаются. Я бы убрала свою, но он не убирает свою. Так что они остаются на месте.

Я прочищаю горло.

— Так это мой прощальный пирог? – Поднимаю взгляд и вижу его растерянное выражение лица. — Я предположила, что ты позвал меня сюда, потому что я тебе надоела, и ты хочешь, чтобы я съехала из твоего дома сегодня вечером, а не в понедельник утром. – Мысль о том, чтобы уехать из этого города послезавтра, причиняет физическую боль. Это слишком рано.

Ной смеётся. На самом деле смеётся. Этот звук такой низкий и грудной, что мне представляется, как я прижимаю ладонь к его груди, чувствуя его смех, одновременно слыша его. Полное погружение.

— Ты определённо надоедаешь мне. Но я не выгоняю тебя. На самом деле, совсем наоборот. – Ной нервно облизывает губы. — Ты помнишь что-нибудь из того, что говорила прошлой ночью?

Я не помнила – пока он не спросил. Но после его вопроса воспоминания нахлынули на меня обрывками.

Моя мама любит меня только из-за денег.

Я тону, и никто не замечает.

Я тебе всё равно не нравлюсь.

Ооооох, как я ненавижу эти слова. Они такие обнажённые и уязвимые, что от них зудит кожа. И поэтому я вру прямо сквозь свои белоснежные зубы:

— Нет. Не помню.

Он внимательно меня изучает, и, должно быть, у меня более бесстрастное лицо, чем я предполагаю, потому что он, кажется, мне верит.

— Ну, ты… – он не успевает закончить, как в дверь раздаётся стук.

Ной смотрит в окно одновременно со мной, и мы видим двух мужчин средних лет, которые заглядывают внутрь. Ной игнорирует их, и я тоже. Особенно потому, что мне позарез нужно знать, что он хотел сказать. То, как он оставил фразу повисшей в воздухе, пугает меня – вдруг я забыла что-то ещё из вчерашнего? Может, я спустила штаны и показала ему голую задницу? Или хуже…я к нему приставала?!

— Ты меня убиваешь. Что я сказала вчера? – спрашиваю я прямо, как удар ножом в живот. Драматично? Нет. Не когда на кону возможное воспоминание о том, как я голой задницей светила в окно.

Он почесывает шею – ту самую часть тела, которую мне сейчас хочется схватить и душить, пока он не расскажет, что я наговорила.

— Ты сказала мне, что ты… – он поднимает глаза, видит мой взгляд полный ужаса, и потом мягко улыбается, — устала.

У Ноя тоже есть бесстрастное лицо. Мы будто в неоновых козырьках, прижимаем карты к груди и смотрим, кто первым сдастся. Если я признаю, что точно не говорила ему вчера ничего про усталость, он поймёт, что я помню свой эмоциональный поток сознания, и нам придётся это обсуждать. Я бы не хотела. И, думаю, он тоже.

— Ах…да, устала, – говорю я, мысленно ставя все фишки на кон. Колл.

Он ухмыляется.

— Так вот, я подумал…учитывая, что ты так…устала…

Наш разговор снова прерывает стук в дверь, и мне хочется застонать. На улице начинает собираться небольшая толпа местных.

— Может, впустим их?

— Нет, – качает головой Ной, затем хмурится в окно, где собралось уже человек десять, жестикулируя, чтобы он открыл. — Нет! – строго говорит он. — У меня обеденный перерыв. Идите отсюда! – машет рукой, но они не уходят.

Сложно сосредоточиться, но я полна решимости услышать, к чему идёт разговор. Ной думает так же, поэтому переставляет стул, разворачиваясь спиной к окну. Я делаю то же самое. Теперь мы почти плечом к плечу. Это невыносимо.

— В общем…я, эм…подумал, и не против, чтобы ты пожила у меня, пока твою машину не починят.

— Правда? – поворачиваюсь к нему лицом. Мы так близко, что я вижу кончики его ресниц.

Он кивает, покер фейс всё ещё на месте.

— Гостевая комната твоя, если хочешь. И… – он с дискомфортом прочищает горло, — если…тебе нужен гид, я кое-что переделал и теперь у меня есть свободное время.

Я моргаю, будто кто-то только что ослепил меня вспышкой фотоаппарата.

— Всё потому что я…устала?

Мой мозг автоматически заменяет слово «устала» на «одинока», и, кажется, то же самое происходит в голове у Ноя, но он слишком добр, чтобы сказать это вслух. Он играет так, что мне становится спокойно, и я просто хочу понять – почему? Любой, услышав мою невнятную речь прошлой ночью, мог бы просто сделать вид, что ничего не заметил. То, что я сказала ему, – запутанно и сложно. Но вместо этого он протягивает мне руку помощи. Я вижу тебя.

И всё же прошлый опыт заставляет меня сомневаться в его добрых намерениях.

— Ты планируешь продать историю моего визита в таблоид? Кто-то предложил тебе эксклюзив?

Он выглядит глубоко оскорблённым. Даже, возможно, злым.

— Нет.

— Таблетка, которую я хотела принять прошлой ночью, была от мигрени. Они начались из-за стресса, и врач сказал, что мне нужно больше отдыхать, но я выбрала таблетки. Довольно сочная история, ты уверен, что не хочешь её продать?

— Зачем мне это делать? – его голос снова стал жёстким. Он раздражён тем, что я не верю его доброте.

Я резко смеюсь.

— Потому что любой другой на твоём месте сделал бы это. Моя собственная мать не раз продавала личные истории обо мне таблоидам. – Я не планировала говорить это и слегка вздрагиваю от своей оплошности. Моё каменное выражение лица дрогнуло, и, кажется, он увидел мои карты.

Когда я смотрю на Ноя, его глаза мягкие. Он едва заметно качает головой.

— Не я. Я никогда так с тобой не поступлю.

О нет. Это хорошие слова. Слишком хорошие. Я чувствую, как моё сердце жадно впитывает их. Верить ему опасно, и всё же…я верю.

Не знаю, что он прочитал на моём лице, но его выражение смягчается. Он раскрывает карты, и у него выигрышная комбинация.

— Ты можешь доверять мне, Амелия. Я не стану пользоваться твоей усталостью.

И теперь я начинаю думать, что он не ошибся с выбором слова. Я действительно устала. Устала от одиночества. Устала от недоверия. Устала от того, что мной пользуются. И устала постоянно прятаться ото всех.

— Ладно, – говорю я, опуская взгляд на пирог и подцепляя вилкой кусочек. Если скажу больше – расплачусь. И за последние сутки я и так была достаточно уязвима, чтобы добавлять к этому ещё и слёзы.