Попав в Рим (ЛП). Страница 24

— Ну конечно не любишь, родная. Никто не любит то, к чему прикован, как каторжник. – Её глаза сужаются. — Но ключ от своих цепей – у тебя в руках. Не забывай об этом. Дай себе свободу – и любовь вернётся. Увидишь.

Не могу сдержать лёгкий смешок – её слова будто сбрасывают камень с моих плеч. Чувства, которые я годами держала взаперти, потому что никто не понял бы, теперь свободны и уносятся ветром. Мэйбл понимает.

Она делает шаг ближе и берёт мою руку, как в то утро в своей гостинице. Морщинки вокруг её глаз множатся:

— Отдохни, родная. И ещё лучше – отдохни рядом с хорошим мужчиной, который будет тебя ценить.

Она кивает в сторону «The Pie Shop».

— Мэйбл, я не могу остаться. Ной сказал, что в понедельник я должна уехать.

— О, ты останешься. Точно тебе говорю.

Уверенность этой женщины не знает границ.

Я робко улыбаюсь:

— Это значит, вы сдадите мне комнату в своей гостинице? Я могу помогать по хозяйству, чтобы вам было выгодно.

— Не-а. У нас всё занято, я же говорила. – Кажется, она никогда так не наслаждалась ложью. — Но ты останешься в городе. Запомни мои слова.

— Боюсь, ваши надежды напрасны. Ной даже не хочет меня видеть.

Она фыркает:

— Чушь. Я знаю этого мальчишку с пелёнок. Читаю его, как открытую книгу, и готова поставить всё своё имущество на то, что он ворчит, потому что ты ему слишком нравишься.

Я не спорю, но взгляд мой уплывает к окну пекарни.

— А ещё я видела, как он пялился на твою попку, когда ты не смотрела.

Я резко поворачиваю голову:

— Да не делал он такого!

Её улыбка расширяется:

— Конечно не делал. Зато теперь я вижу по твоим розовым щёчкам, что ты бы хотела, чтобы он это сделал.

Она игриво приподнимает брови и начинает удаляться, даже не заходя в пекарню.

— Ох, это будет занятно, – бормочет себе под нос.

Я опускаю взгляд на цветы, поднимаю голову и её уже нет. Словно озорное привидение, явившееся подразнить весь город. Скорее всего, она просто зашла в магазин, но мне больше нравится версия с призраком.

Глава четырнадцатая

Амелия

Как и предполагалось, когда я переступаю порог «The Pie Shop», звон колокольчика над головой извещает Ноя о моём присутствии. Его взгляд, поднятый от блокнота, в который он что-то записывал за стойкой, настолько интенсивен, что кажется, будто он может свалить меня с ног. Классический блокнот для классического мужчины. Наши глаза встречаются, и – БАМ! – передо мной снова его хмурое лицо. Хорошо, что он не улыбается. Если бы он улыбнулся, я бы точно рухнула. Но с этим выражением…с ним я могу работать.

Я медленно подхожу к стойке. Он – как лев, с которым я внезапно столкнулась в дикой природе.

— Привееет, – растягиваю я, делая маленькие шажки в его сторону.

Он ничего не отвечает, лишь приподнимает бровь. Я стараюсь не дрожать.

Когда расстояние сокращается достаточно, я кладу оба букета на стойку, словно подношение, прямо рядом с его мускулистыми предплечьями. Мой взгляд цепляется за лёгкий, едва заметный волосяной покров на них. Волоски такие светлые, тонкие и неприметные, что разглядеть их можно, только оказавшись совсем близко. Мой мозг ехидно напоминает, что я сейчас именно на таком расстоянии – достаточно близко, чтобы видеть и их, и тень, которую его бейсболка отбрасывает на глаза, нос и скулы. Щетина на его челюсти сегодня гуще, чем вчера, и это наводит меня на мысль, что он, возможно, так и не пошёл домой после того, как провёл всю ночь у моей кровати. Мне не хочется задумываться, почему от одной мысли о том, что Ной переживал за меня, по телу пробегает дрожь.

Его взгляд опускается на букеты, затем снова поднимается на меня.

— Цветы?

— Для тебя, – говорю я, пододвигая ближе тот букет, который собрала специально для него, а затем складываю руки за спиной и слегка покачиваюсь на каблуках. — В знак извинений…ну и благодарности за то, что присматривал за мной прошлой ночью. – Я пожимаю плечом. — И я знаю, что тебе нравятся цветы. Энни сказала, что ты покупаешь у неё букеты по несколько раз в неделю.

Он даже не шелохнулся.

— Чтобы не было недопонимания: я делаю это, чтобы помочь ей. Не потому что одержим цветами или что-то в этом роде.

Мои глаза расширяются от этого замечательного слова.

— Одержим, – растягиваю я, наслаждаясь тем, как оно звучит. — Конечно же, нет, – киваю, прищуриваясь.

«Игра, игра, игра».

Он сужает глаза.

— Ты дразнишь меня?

— Просто мне непонятно, почему тебе стыдно признать, что ты одержим цветами. – Я сжимаю губы, сдерживая улыбку.

— Я не… – начинает он страстно, выпрямляясь во весь рост и попадаясь на крючок, прежде чем осознаёт, что я его просто провоцирую. Он хмыкает и скрещивает руки. Ну здравствуй, поза «Сердитый медведь». Рада видеть тебя сегодня. — Они мне нравятся. Я не одержим.

Я копирую его позу, и это слишком забавно.

— Ничего страшного в том, чтобы признать свою глубокую увлечённость. Я не заставлю тебя сдать «карту мужественности».

Теперь в уголке его рта появляется намёк на усмешку. Он раскусил меня.

— Я владею пекарней. Ты думаешь, меня волнуют эти «карты мужественности»? – Он оглядывается через правое плечо: — Пожалуйста, – затем снова смотрит на меня.

— Если это правда…тогда почему ты так неохотно признаёшь свою одержимость цветами? Энни утверждает, что ты думаешь, будто её бизнес на грани банкротства, но знаешь, что я думаю?

— У меня ощущение, что ты скажешь это вне зависимости от моего ответа.

— Я считаю, – начинаю я с пафосом судебного оратора, — что ты прекрасно осведомлён, как много людей любят и поддерживают её магазин, и что её цветочный бизнес идёт более чем хорошо. Я считаю, добрый сэр, что ты используешь свою братскую заботу как прикрытие для своей… – Я делаю драматическую паузу, глядя ему в глаза. — Одержимости.

Он наклоняется, упираясь ладонями в стойку, и приближается ко мне. В воздухе между нами будто вспыхивает что-то сладкое и тёплое.

— Я считаю…что мои увлечения – не твоё дело.

— Ага! – Я поднимаю палец перед его лицом. — Так ты признаёшь это?! Дамы и господа присяжные, вы только что услышали это из его уст!

К моему полному шоку, Ной цепляется своим пальцем за мой и медленно опускает наши руки на стойку. В этом крошечном прикосновении смешивается столько ощущений, что, когда он не сразу убирает палец после того, как наши руки уже лежат на поверхности, моё сердце просто останавливается. Прямо как на ЭКГ. Кто-нибудь, принесите носилки.

Уголок его рта дрогнул в улыбке – восхитительное дополнение к резким теням, которые его кепка отбрасывала на глаза.

— Мне нравится, как они наполняют дом ароматом.

Я не могу вымолвить ни слова. Застывшая, я ловлю его мягкий взгляд, ощущаю тепло его кожи на своей и вспоминаю его жадный поцелуй. Мне хочется, чтобы этот момент длился вечно.

— А твоей маме нравились цветы, да?

Худшей фразы в этот момент просто нельзя было придумать.

Между нами повисает гробовая тишина – настолько плотная, что её, кажется, можно потрогать. Она принимает форму здоровенного мужика со шрамом через лицо, который постукивает битой по ладони. Мне бы бежать без оглядки, но я лишь замираю, наблюдая, как брови Ноя сходятся, а он выпрямляется и убирает руку. Он игнорирует мой вопрос – и, возможно, это к лучшему, ведь я и сама не хотела его задавать. Без единого слова он разворачивается и уходит на кухню.

Я мысленно бью себя по голове за то, что повела себя так, будто имею право ковыряться в его прошлом. Будто мне можно было напоминать ему о матери, которая любила цветы и которой больше нет. Насколько же уязвимым он сейчас чувствует себя.

Отличная работа, Большой Рот. Супер. Неужели нельзя хоть на секунду быть нормальной и не рушить всё?