Попав в Рим (ЛП). Страница 10

— Ранчер? – бросаю я, оставляя телефон и садясь на табурет у островка, где Ной уже раскладывает ингредиенты.

— Не-а. – Он достаёт из холодильника пахту и яйца.

— Фермер?

Следом идёт масло.

— Мимо.

— Окей...Тогда у тебя собственный газонный сервис?

На столе появляются мука, сахар, разрыхлитель. Ной бросает на меня взгляд, но тут же отводит глаза.

— Я должен обижаться, что ты не предложила юриста или врача. – Его сухой тон всё равно звучит насмешливо.

Этот намёк на игру – всё, что мне нужно, чтобы продолжать. Он ворчлив, в нём есть опасная грань(осторожно, могу укусить), но его глаза шепчут:...но буду нежен.

Какой загадочный.

Хотя...В последнее время всё для меня загадка. Будто я очнулась после криосна и теперь заново учу этот новый мир.

— Мало юристов, которые ходят на работу в джинсах, – говорю я, подпирая подбородок рукой.

— Это потому что ты ещё не встретила Ларри.

Ещё. Почему это слово заставляет сердце ёкнуть?

— Ладно, скажи мне. Я сдаюсь.

Он пожимает плечами, высыпает ингредиенты в миску (без мерных стаканов!) и начинает мешать. Его предплечье напрягается, и мой взгляд приковывает лёгкий золотистый пушок на коже.

— Значит, так и не узнаешь.

Ной разворачивается, включает плиту и растапливает масло на сковороде. Не хочу стереотипизировать, но он двигается на кухне с такой лёгкостью, которую не ожидаешь от человека, который выглядит...ну...так по-мужски.

Я молчу, наблюдая за этой загадкой с неприличным интересом. Он наливает тесто на сковороду, и до меня доходит.

— Панкейки!

И тут меня осеняет.

— Пекарь! – я вскакиваю и тычу в него пальцем. — Ты же пекарь, да? Эти шикарные предплечья – от замешивания теста!

Я вижу лишь часть его лица, когда он наклоняет голову, но этого достаточно, чтобы заметить намёк на улыбку.

И я чувствую эту улыбку.

В кончиках ушей.

В пальцах ног.

Где-то глубоко в животе.

— Попала в точку, Нэнси Дрю. – Его голос низкий, с тёплой ноткой. — У меня пекарня с пирогами.

Моя челюсть отвисает.

— Не может быть!

— Может. – Он смотрит на меня, и в его глазах вопрос: А что, это плохо?

Такой защищающийся.

— Нет-нет! – Я качаю головой, спрыгиваю с табурета и прислоняясь к стойке рядом с плитой.

Ной не смотрит на меня, но его взгляд скользит к моей ладони, лежащей на столешнице.

Может, я ему мешаю?

Я убираю руку и скрещиваю руки на груди.

— Это здорово. Просто я не ожидала. Не с твоей...ну... – Я снова жестом указываю на его мужественную фигуру, потому что мой корабль неловкости уже отплыл, и вернуть его в порт не получится. — Так какой твой любимый пирог?

— Я не люблю пироги. – Он говорит это так категорично.

Я моргаю.

— Но у тебя же пекарня с пирогами.

— Вероятно, поэтому я их и не люблю.

Я качаю головой, чувствуя себя ошеломленной. Ещё один парадокс. Что бы он сказал, если бы я призналась, что не люблю петь?

Хотя...я люблю петь.

По крайней мере, раньше любила.

И надеюсь, что снова полюблю.

— Если ты их не ешь, как ты понимаешь, вкусные они или нет?

— Я унаследовал пекарню от бабушки. Она в нашей семье поколениями. Я использую те же безотказные рецепты, что и они. — Он бросает взгляд на моё недоумённое лицо. — Ты никогда не любила что-то просто за воспоминания, с ним связанные?

Во-первых, я поражена – Ной не выглядит как сентиментальный тип. Но раз он хранит бабушкину пекарню, я ошибалась.

Во-вторых...да.

И её имя – Одри Хепбёрн.

Меня мгновенно переносит в ту ночь, когда мне было тринадцать, и я не могла уснуть. Мне приснился кошмар, я проснулась в холодном поту и вышла в гостиную к маме.

Она была совой (вероятно, потому что матери-одиночке только эти несколько часов после моего отбоя и принадлежали). Я нашла её свернувшейся на диване перед телевизором.

— Привет, сладкая, не спится? – Она приподняла край одеяла, чтобы я могла прижаться к ней.

— Мне приснилось что-то плохое, – прошептала я.

Она привлекла меня ближе, и мы обе уставились на чёрно-белый фильм.

— У меня есть идеальное лекарство от плохих снов. «Завтрак у Тиффани». Одри Хепбёрн всегда делает мне лучше, когда мне грустно.

Мы досидели до утра, смотря этот фильм, и мама была права.

В те несколько часов я не чувствовала ни страха, ни грусти.

Это стало нашей традиций – смотреть фильмы с Одри Хепбёрн, когда у кого-то из нас был плохой день.

Только теперь я смотрю их одна.

Потому что мы с мамой...

Разошлись слишком давно.

И, кажется, уже не склеимся.

Но я не могу рассказать Ною всё это. Это слишком личное.

Поэтому я беру с него пример и просто говорю:

— Да. У меня есть такое.

Он принимает мой ответ и переворачивает панкейк.

У меня тысяча вопросов, но, как и вчера, близость к нему связывает мне язык.

Сейчас он пахнет свежим бельём, мужским гелем для душа и сладкими панкейками.

Идеальный аромат.

Тишина тянется, и мне не хочется её нарушать.

Вместо этого я смотрю, как тесто шипит на сковороде, и думаю:

Когда в последний раз кто-то чувствовал себя рядом со мной настолько расслабленно, чтобы просто молчать?

Годы прошли.

— Ты не любишь панкейки? – Ной выводит меня из раздумий.

Я удивлённо поднимаю взгляд.

— Ты хмурилась на сковороду, – поясняет он.

Мне совсем не хочется признаваться, что я хмурилась из-за мыслей о маме, поэтому я ухожу от ответа.

— Эм...нет. Просто я не могу их есть.

— Глютен?

— Углеводы. У меня очень строгая диета, особенно перед туром. Мой менеджер убила бы меня, если бы я вернулась с лишним сантиметром на талии.

У меня несколько костюмов, которые должны идеально сидеть. И поверьте, Сьюзан точно скажет, если я буду выглядеть в них «дряблой». Или ненавязчиво изменит моё меню на микроскопические порции без намёка на вкуснятину.

— Понятно, – говорит он, снимая самый пушистый и золотистый панкейк, который я когда-либо видела, на тарелку.

Он наливает следующую порцию теста, и оно зашипело.

— Тогда яйца?

Я сужаю глаза.

— Ты не будешь уговаривать меня есть панкейки?

На этот раз он смотрит на меня, – растерянный и заинтригованный одновременно.

— Нет. А должен?

— Я втайне надеялась, что будешь. Тогда я бы сказала менеджеру, что ты обиделся из-за моего отказа, и мне пришлось согласиться, иначе ты разнесёшь в прессе, что я невоспитанная дрянь.

Он приподнимает бровь, переворачивает панкейк.

— Тебе нужно разрешение менеджера, чтобы поесть? – В его голосе звучит вызов.

Но больше всего меня задевает простота его вопроса.

Как же легко было бы сказать: «Нет, ха-ха, конечно нет! Это же смешно!»

Но, чёрт возьми, это правда.

Я вспоминаю, сколько раз за последние сутки я думала о Сьюзан, и меня осеняет.

А не она ли часть той проблемы, что со мной происходит?

Неужели я отдала ей все решения в своей жизни?

Мой взгляд следит за лопаткой, когда Ной перекладывает идеально золотистый панкейк на горку, которая уже напоминает произведение искусства.

Этому блинчику прямо сейчас нужно завести инстаграм, где его будут обожать со всех ракурсов.

— Так что... – говорит Ной. — Яичница для тебя?

Когда я не отвечаю сразу, он поднимает глаза и встречается со мной взглядом.

И я чувствую то самое – как вчера.

Страх и восторг.

Надежда и тревога.

Но больше всего – толчок, который заставляет меня довериться себе.

Я глубоко вдыхаю, и впервые за долгое время улыбаюсь по-настоящему.

— Нет. Сегодня я ем панкейки.

Глава шестая

Ной

— Повтори-ка, – прошу я Томми по телефону, надеясь, что ослышался в первый раз.

— Не раньше чем через две недели, – отвечает он своим обычным неразборчивым бормотанием. Но на этот раз я, к своему неудовольствию, уверен, что расслышал всё правильно. Он только недавно забрал машину, и уже успел испортить мне день?