Без памяти во лжи (СИ). Страница 17

Мне приятно его внимание, так непривычно приятно, будто никогда прежде мужчина не ухаживал за мной так, как он сейчас.

Пытаюсь вспомнить — было ли у меня что-то похожее? — но память молчит. Сама не понимаю, зачем пытаюсь это сделать? Наверное, чтобы отвлечься и не краснеть перед... ним.

Чувствую, как щёки заливает неловким румянцем. Прикладываю холодные ладони — становится немного легче.

Делаю шаг к кровати, сажусь на край, не отрывая от него взгляда.

Он выглядит особенно.

Не как тот Арес, что кричал на меня, вышвыривал из машины и смотрел с презрением. Этот Арес другой — уставший, но внимательный, почти уязвимый. Его рубашка помята, волосы растрёпаны, но в этом есть что-то настоящее, чего я раньше не замечала.

— Спасибо, — говорю еле слышно, всё ещё сгорая от стыда и смущения. — За то, что спас меня.

Он замирает, смотрит на меня, и в его глазах мелькает что-то — удивление? Я опускаю взгляд на свои руки, сжимаю пальцы.

— Хотя я не знаю, что было бы лучше, — продолжаю тихо. — Остаться там, под дождём, и умереть. Или жить здесь, во лжи.

Слова вырываются сами. Горькие, тяжёлые.

Я не смотрю на него, но чувствую, как воздух в комнате густеет. Арес молчит, и это молчание давит на меня ещё сильнее.

Вспоминается его злость, его холод, его уход к Веронике. Она для него что-то большее, особенное — я знаю это, чувствую каждой клеточкой тела. И эта мысль снова ранит меня, словно острый нож, несмотря на его заботу...

Поднимаю глаза, встречаюсь с его взглядом. Он стоит неподвижно, смотрит на меня так, будто пытается что-то понять.

И я решаюсь.

Не знаю, откуда берётся смелость, но я больше не могу держать это в себе.

— Я кое-что вспомнила, — голос предательски дрожит. — Правда, это был сон... но...

Он хмурится, делает шаг ближе, но не перебивает.

Сглатываю ком в горле и продолжаю:

— Мама. У меня есть мама. Я видела её. Добрую, с усталыми глазами. — лёгкая улыбка трогает мои губы. — Мы жили в деревне, в старом покосившемся домике. Она пекла хлеб, учила меня шить, читала мне книги. — не знаю, для чего ему эти подробности. Но я будто вновь проживаю эти приятные воспоминания, когда рассказываю про них.

Арес слушает внимательно, не сводя с меня пристального взгляда. Словно пытается забраться под кожу. Прочесть мои мысли. Уличить во лжи или поверить...

— Я была любимой дочерью. — продолжаю, не в силах остановиться. — Мама меня очень любила, как и я её. Она хотела, чтобы я выросла достойным человеком. И я выросла. Окончила школу, сдала экзамены, поступила в университет. Я училась на последнем курсе... или учусь. Не знаю.

Я замолкаю, смотрю на свои руки, пытаюсь ухватить эти образы, удержать их. Они такие яркие — запах хлеба, скрип деревянного пола, мамин голос, — но сомнения всё ещё грызут меня.

Это реальные воспоминания? Или просто сон?!

Поднимаю взгляд на Ареса, жду его реакции.

Он смотрит на меня, и его лицо меняется. Брови поднимаются, глаза расширяются, рот приоткрывается — он не скрывает удивления. Я напрягаюсь, совершенно не понимая, что его так поразило.

Мужчина делает ещё шаг ко мне, наклоняется чуть ближе, и его голос звучит тихо, но твёрдо:

— У тебя нет матери, Селена. Ты сирота.

Слова падают на меня, как камни, вмиг парализуя...

Воздух застревает в груди, сердце пропускает удар. Я смотрю на него, пытаюсь осмыслить его слова, но в голове хаос.

Сирота?!

Нет, это невозможно.

Я видела её, чувствовала её тепло, слышала её голос.

Или нет?

Что-то рушится внутри меня, и я не знаю, чему верить — его словам или тому, что живёт в моей памяти.

Глава 22: Арес

Арес

Селена вернулась.

Очнулась после двух дней жара и бреда, а я наконец-то смог выдохнуть. Всё это время я провёл рядом с ней, не отходя ни на шаг.

Работа, дела — всё отошло на второй план и вдруг стало неважным. Телефон буквально разрывался от бесконечных звонков и сообщений, но я не брал трубку и не отвечал. Со мной пытались связаться заместители, подрядчики, партнёры по бизнесу, но чаще всего...

Вероника.

Её настойчивость раздражала, а все попытки достучаться меркли, растворяясь, как дым, перед... ней.

Перед женщиной, что сейчас сидит напротив меня, держит ложку дрожащими пальцами и смотрит в тарелку, будто там спрятаны ответы. Которые я, почему-то, хочу помочь ей найти.

Хочу вытащить её!

Не просто из болезни, а из этой чёртовой неизвестности, что теперь грызёт меня изнутри.

Кто она? Селена?

Моя жена?!

Или кто-то очень похожий на неё?

Не знаю.

И это незнание сводит меня с ума.

Я внимательно смотрю на неё, сканируя каждое движение, каждый жест, взгляд и даже вдох.

Её движения медленные, слабые, но в них есть что-то новое.

Нежность.

Она наклоняется к тарелке, подносит ложку ко рту, и её волосы падают на лицо, закрывая глаза. Девушка откидывает их назад лёгким движением, и я ловлю себя на том, что не могу отвести взгляд.

Она другая.

Действительно, другая.

Милая, невинная, почти хрупкая.

Не та Селена, что я знал — с её острым языком, с холодной улыбкой, со взглядом, который резал, как раскалённый нож. Та Селена была хищницей: расчётливой, уверенной.

А эта... эта выглядит так, будто никогда не держала оружия в руках, будто не знает, как причинять боль другим людям.

Но тогда, где правда, а где ложь?!

Я не могу разобраться, сколько бы ни пытался это сделать.

Селена, которую я ненавидел, не была настолько хорошей актрисой. Она бы где-нибудь прокололась. В мелочи, в слове, во взгляде.

Её маска бы треснула, и я бы увидел ту стерву, что украла документы и продала меня конкурентам.

Но эта женщина передо мной не даёт ни единого шанса поймать её на лжи. Она либо гениально играет свою роль, либо... либо это не она.

Потираю щетину на подбородке, чувствуя, как усталость давит на плечи. Два дня практически без сна, без нормальной еды — только кофе и тревога, что словно капкан держит меня здесь, рядом с ней.

Она кладёт ложку на стол, поднимает взгляд на меня.

Её усталые глаза цепляются за мои, и я напрягаюсь. Она хочет что-то сказать, я вижу это по тому, как она сжимает губы, как нервно заламывает пальцы.

— Я кое-что вспомнила, — говорит тихо, голос дрожит. — Правда, это был сон, но...

Вспомнила?!

Хмурюсь, делаю шаг ближе. Сердце бьётся быстрее, хотя я не хочу этого показывать.

Она сглатывает, смотрит на свои руки, потом снова на меня.

— Мама. У меня есть мама. Я видела её! Добрую, с усталыми глазами... — Селена мягко улыбается, словно и сейчас видит её перед собой.

Она говорит и говорит, а меня будто парализует в моменте. Я не в силах остановить и прервать этот поток «лживых» или... не знаю, каких откровений!

Внутри всё сжимается от противоречий.

Если она хотела меня удивить, у неё получилось!

Я не могу скрыть шока от услышанного. Мои брови поднимаются, глаза расширяются.

Селена замолкает, смотрит на меня, ждёт какой-нибудь реакции.

А я вдруг понимаю: это та мама, которую она звала ночью в бреду. Мне кажется, я даже сейчас слышу её слабый, хриплый голос, который шепчет с отчаянием: «Мамочка, спаси меня». Тогда я думал, что это просто жар, бессмысленные обрывки, фантазия.

Но теперь... теперь это обретает форму.

Пытаюсь собрать все мысли воедино. Селена смотрит на меня, и в её глазах читается смесь надежды и страха.

Открываю рот, чтобы что-то сказать, но слова застревают.

Вместо этого я вспоминаю всё, что знаю о Селене — моей Селене.

Детский дом. Одиночество. Никаких родителей, никаких воспоминаний о семье. Она рассказывала об этом холодно и отстранённо, как факт, который давно перестал её волновать. Тогда я верил ей.

А сейчас?!

— У тебя нет матери, Селена, — говорю, наконец. Мой голос звучит твёрже, чем я ожидал. — Ты сирота.